— Ты опоздал, — замечаю я, когда затылок Дёмы маячит на переднем кресле и автомобиль задом выруливает обратно. Пожираю его взглядом. Ещё одна причина, почему села сюда. С этого места беспалевней. Эх… такой далёкий от меня, и я не про фактическое расстояние. Мне ничего не стоит коснуться плеча, а вот сердца… Не поверхностно, а так чтобы задержаться там.
Сижу дёрганная, продолжая разглядывать его. С ума сойти как хочется запустить пальцы в эту густую шевелюру. Хорошенько сжать. Спуститься ниже, царапнуть родинки на шее, а потом послать всё к чёрту, усесться на него сверху и целовать…
— Застрял на переезде, — выводит меня из транса голос водителя. — Брат дома?
— Да. Спит уже.
Остаётся надеяться, что ему не приспичит посреди ночи полялякать. Иначе не миновать бури. Меня тогда не за руку, а за пунцовеющее ухо домой притащат.
— Ты ему сказала, что едешь со мной?
— Нет, тайком улизнула. А надо было сказать? — Даня, как понимаю, до сих пор и не в курсе про покатушки по универам. Во всяком случае вопросов никто не задаёт, на что и я лишний раз не распространяюсь. И Демьян, по всей видимости, тоже. Оно и понятно, вряд ли братику понравится, что его друг надумал поиметь его же сестру.
— Нет. Я сам позже с ним поговорю.
— О чём?
— О нас.
— А что по нам?
— Скоро узнаешь.
Хм… ладно.
— Тогда может расскажешь, куда мы едем так поздно?
— Скоро узнаешь.
Скоро узнаю. Что ж. Скоро так скоро. Лишь бы не в лес вёз. Надеюсь, у него там в багажнике лопата не спрятана.
Не. Вроде не в лес. Невский проспект оказывается позади. Проезжаем по Троицкому мосту и сворачиваем на Петровскую набережную, после чего недолго петляем между домами, пока не оказываемся возле очередной арки, запертой на тяжёлые железные ворота. Ненадолго запертой.
Оказываемся в закрытом внутреннем дворике жилого дома, выстроенного кривой геометрической формой. Машина паркуется под натыканными на стене кондиционерами. Глушит движок.
— И куда мы приехали? — чё-то боязно. На дворе ночь, а меня затащили в подворотню. В лесу хоть красиво. Полянка там, зайчики, совушки, белочки.
— Сказал же, скоро узнаешь. Вылезай. И куртку мою прихвати.
Без особой охоты подчиняюсь. Подходим к подъезду. Самому обычному, едва ли отличающемуся от нашего: старая дверь, просевший козырёк, огрызки от сорванных объявлений на доске информации. Внутри всё однотонного песочного оттенка.
Открытая шахта лифта обнесена сеткой и запасной решёткой. Старый скрипучий ворчун неохотно спускается на вызов, грохотом, наверняка, будя местных. Лязгает, жесть. И тросы его смотрятся так ненадёжно, что удивительно, как они ещё не оборвались.
Заходим внутрь и Демьян нажимает кнопку последнего, шестого этажа.
— Вздумаешь привязать меня к батарее, буду вопить, долбиться об неё головой и звать на помощь, — на всякий случай предупреждаю, получая в ответ удручённый взгляд из разряда: слушай, родная, давай сходим к психиатру? Чисто провериться.
Молча поднимаемся и молча выходим. На лестничной клетке две предбанные двери и короткий ступенчатый пролёт к чердачному помещению. Куда мы и направляемся. Вот теперь до меня начинает доходить…
Звякает навесной амбарный замок.
— Осторожно, — меня пропускают вперед. — Там низко, не ударься головой.
Низко — мягко сказано. Если мне приходится прогибаться, чтоб не шандарахнуться об торчащие трубы, залепленными утеплителем, что говорить о Дёме. Он вообще еле пробирается вперед. Неуютно. Грязно. Затхло. Монтажная пена повсюду. Плесень. Паутина в некоторых местах. Пахнет залежавшейся одеждой.
Деревянный настил под ногами давно отсырел. Спасибо крыс под ногами не бегает.
— Налево. Крюк не зацепи. Тормози, — продолжают командовать за моей спиной.
Конечно, торможу. А куда я денусь? Во-первых, утыкаюсь в очередной запертый люк и хлипкого вида проржавевшую лесенку, ведущую к нему. Но здесь уже хоть можно стоять в полный рост. Дёма устраняет последнее препятствие, впуская в закрытое помещение приятную прохладу, после чего проворно выбирается наружу.
— Вот сейчас без капризов. Тут скользко, так что держись за меня и не смей выпускать, — предупреждает он, подавая руку.
С присущей мне неуклюжестью выкарабкиваюсь на покатую металлическую крышу. Как кляча, ей богу. Почему всё вечно через одно место? Вот хочется же быть грациозной кошечкой, а на выходе получается престарелый тюлень, страдающий артритом и отдышкой.
Стоять на маленьком клочке горизонтальной балки сложно даже с поддержкой, а уж без неё… Внизу, для страховки выставлены защитные ограждения, так что разбиться, конечно, не получится, но всё равно страшно. Не те это американские горки, на которых охота прокатиться.
— Маленькими шажками за мной. Тут недалеко, — велят мне, и мы медленно семеним вперёд. Настоящий квест, в котором надо не только удержаться, но и не налететь на кабели, развешенные на уровне роста словно специально для того, чтоб я поиграла в суицидника.
Придерживаясь за кирпичный выступ, миную оплёточную преграду, а там уже мне помогают перебраться на другую часть дома. На секунду оказываюсь в объятиях Демьяна и забываю обо всём. Где мы, что мы, зачем мы. Какая-то мистика, реально.
Так бы и стояла, забив на всё, но он увлекает меня дальше, на соседний участок, стоящий под углом, откуда я перешагиваю через низкое ограждение, попадая на небольшую площадку. Не очень ровную, немного скользкую, но стоять можно.
Вот теперь, наконец, перестаю в панике смотреть себе под ноги и оглядываюсь по сторонам. И… Боже. Какой вид! Нева переливается всей палитрой синего, а затянувшее в преддверии грозы небо словно жирными мазками прорисовано.
Знаменитый крейсер Аврора угадывается за деревьями по возвышающимся мачтам.
Справа же, как на ладони, лежит Троицкий мост, по которому мы недавно проезжали.
Сейчас уже пустой и перекрытый. Слева, чуть дальше, Литейный, на нём ещё пока угадывается движение.
Внизу маленькими светлячками проносятся автомобили, а на набережной собралась огромная толпа, готовящаяся к разводу мостов. Столпились экскурсионные автобусы, напоминающие с такого ракурса гусениц. Однако самое главное во всём этом великолепии — панорама Питера по ту сторону реки.
— Вау! — улыбка расползается на моём лице, когда я оборачиваюсь к Дёме. — Это дико красиво!
— Наверное, — соглашается тот без особого воодушевления.
— Тебе не нравится?
— Нравится, но этот вид уже приелся за столько лет. Я на него и внимания-то не обращал. До твоего появления.
— Это хорошо или плохо?
— Хорошо. Наверное.
— Наверное. Всё у тебя так неопределённо. Город нравится, но на него фиолетово.
Я нравлюсь, но жалеешь об этом, — в моём голосе больше обиды чем следует, но контролировать её не получается.
— Не жалею.
— Сам же сказал, что… — ёжусь. Мне хоть и сказали одеться потеплее, но не уточняли насколько. Я надела клетчатую рубашку с рукавами, плюс топ под ним.
Думала, хватит. Внизу хватило бы. Но не здесь. Погода портится и ветер, дующий от воды, заметно морозит. — Бр-р… Кто говорил, что, типа, ну… выбора нет?
Демьян, с видом заботливого папаши, накидывает мне на плечи куртку.
— Я такого не говорил. Я сказал, что не хочу к тебе что-то испытывать. Это разные вещи.
— А, ну да, прости. Так ведь звучит намного обиднее.
— Бестолковая, — хмурится он, от чего на его лбу собираются в причудливой форме складки. — За тебя ведь переживаю. Я тебе не пара. И, по-хорошему, ты должна бежать подальше ради собственного бла…
Мой указательный палец без предупреждения впечатывается в его переносицу, от чего Игнатенко изумлённо замолкает.
— Не хмурься. А если хмуришься — делай это правильно, — назидательно изрекаю я, чем окончательно повергаю его в ступор.
— Ты меня сейчас слушала? Или всё мимо?
— Ага, или. Ну так и держись от меня подальше. Я, как видишь, к тебе не липну. И навязываться не стану. Это ты не унимаешься.
О том, что я не представляю, что будет, если он вдруг исчезнет или, того хуже, внезапно включит равнодушие, и думать не хочу. Гордость гордостью, но сердцу не прикажешь. Так что пускай хотя бы со стороны пока попробую остаться сильной и независимой, раз в душе я слабовольная тряпочка, у которой дрожат все поджилки просто от того, что он рядом.
— Я не могу. Хватает на пару дней, дальше срываюсь, — Дёма делает возле головы жест, означающий «пу-у-уф». — Не знаю, как ты это сделала, но ты не выходишь из моих мыслей ни на минуту.
Бум. Ноги — вата. Сейчас грохнуть, вообще не держат. И сердце такое: «тыгыдык-тыгыдык». Сбежать пытается. Расколбасон полнейший.
— Но я всё равно должна бежать от тебя? — тихо уточняю я.
— Да.
— Почему?
— Не хочу испортить тебя. Тебе в этом мире делать нечего.
Я уже слышала что-то подобное. От Дани.
— И что это за мир?
— Не такой радужный, каким ты видишь Петербург.
— Ты про свой законный бордель?
— Не совсем. Таких полно в городе. Но ты должна понимать, что крышуют такие заведения люди не безобидные. И за свои услуги они требуют оказывать услуги в ответ.
— Что за услуги?
— Неважно.
— Мне важно.
— Тебе не стоит знать подробностей.
— Да? И то, что мой брат тоже вмешан в эти делишки мне тоже следует не знать? — навскидку интересуюсь я.
В голубых глазах мелькает растерянность.
— Он тебе рассказал?
— Нет. Ты. Только что. Подтвердил догадку, — иначе объяснить покупку квартиры в центральном районе за кратчайшие сроки и отмалчивания, когда речь заходит о работе я не могу. Теперь же многие детали мозаики сходятся. — Вы так с ним познакомились? Семнадцатилетний пацан один, в новом городе? Хвать под белы ручки и в секту его. Да?
— Нет. Совсем не так.
— А как?
— Спроси у него.
— Да не говорит он ничего! Вы оба заколебали своими тайнами! Правильно, я ж дура. Не пойму. И язык за зубами держать не умею, — отталкиваю его, чтобы вернуться к чердачному окну, ползком или кубарем — ещё не решила, но планам не дают сбыться. Меня перехватывают и притягивают к себе так, что спина оказывается прижата к его груди.