[21]. Однако, несмотря на большую устойчивость остатков православно-языческого синкретизма, тенденция их эволюции отчетливо видна. Это неуклонный процесс разрушения, ухода их из сознания и жизни людей. Он выражается в размывании основных компонентов религиозного мировоззрения, в утрате реликтами языческих представлений и обрядов как их первоначального, так и модифицированного содержания, в структурном распаде религиозно-бытовой обрядности. В первую очередь исчезает та часть религиозного культа, которая потеряла утилитарное назначение в глазах современных верующих. Это обряды аграрного календаря, религиозно-магические верования, связанные с производственными процессами в сельском хозяйстве. Совершенно изменилась роль в быту церковных праздников, утративших общественное значение и свою бытовую специфику.
Многие обряды личного культа, прежде находившиеся под строгим контролем духовенства, сейчас выполняются верующими нерегулярно. Культовых требований и церковных предписаний, этих показателей активного проявления религиозности (участие в исповеди, причастии, повседневная молитва дома и др.), постоянно придерживаются лишь немногие верующие. Что же касается знания идеологического и мифологического содержания праздников и обрядов православного культа, то подавляющая масса верующих, которая и раньше слабо разбиралась в вопросах христианского вероучения, сейчас тем более не проявляет к ним сколько-нибудь заметного интереса.
Учитывая актуальность изучения вопросов религиозного синкретизма на его обыденном уровне, автор стремился не только дать читателю представление об истории православного язычества, по и проследить его эволюцию в современных условиях, рассмотреть, когда и какие религиозные предрассудки ушли из быта советских людей, каков характер и формы проявления тех религиозно-бытовых пережитков, которые еще сохраняются, какое историческое наследие их питает, в какой среде они еще бытуют, с какими остаточными моментами в жизненном укладе они связаны. Исследование этих вопросов будет способствовать учету реально существующих форм религиозности, что является непременным условием практической работы по преодолению религии.
Глава IИЗ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯПРАВОСЛАВНОГО ЯЗЫЧЕСТВА
Начало изучения особенностей быта и мировоззрения русского народа относится к 30-м годам прошлого столетия. В этот период интерес общественности привлекли вышедшие в свет обширные этнографические труды, представляющие собой многотомные собрания разнообразного фактического материала по духовной жизни народа, его воззрениям и обычаям, изобразительному и устному поэтическому творчеству. Авторы этих работ, почти лишенных научного подхода к излагаемому материалу, зачастую сырого, несистематизированного, принадлежали к консервативно-реакционному течению в этнографии. Широкую известность получили труды И. М. Снегирева, И. П. Сахарова, А. В. Терещенко[22], которые содержали подробное описание календарных праздников и обычаев годового цикла, семейных обрядов, поверий, примет и т. п., а также сравнительные сведения об аналогичных явлениях у других народов. Многое из имеющегося в них конкретного материала и по сей день не утратило для науки ценности источника. Однако общий теоретический уровень этих работ был крайне низок, а основная мировоззренческая, сугубо охранительная концепция лежала в русле так называемой официальной народности, одной из составных частей триединой формулы: самодержавие — православие — народность, — господствующего принципа николаевского крепостнического режима. Эти труды объединяет идеализация народного быта, любование им как символом патриархальности и исконно русских начал.
В середине XIX в. вопрос о народной религии стал рассматриваться как часть общей проблемы о существе и самобытности мировоззрения русского крестьянства, его стремлениях, творчестве, суевериях и предрассудках. Верное понимание этой проблемы было возможно лишь на основе знания и правильной оценки специфики жизни русской деревни, ее общественного и семейно-бытового уклада, знакомства с народными традициями и обрядами, с народной культурой.
Вопрос о трактовке понятия «народность» стал предметом острой борьбы между различными лагерями в русской общественно-политической жизни, науке, литературе: во-первых, между революционно-демократическим и реакционно-крепостническим, во-вторых, между революционно-демократическим и либеральным. Идеологи революционно-демократического направления (В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов) стремились к объективному, реалистическому взгляду на современный им быт народа, связывая изучение «народности» с общими проблемами социально-политического переустройства России, с путями ее будущего развития, с борьбой за ее освобождение от царизма и крепостничества. В социальных условиях, в темных сторонах русской крепостнической действительности они видели источник религиозности народа. В. Г. Белинский отождествлял слова «бог» и «религия» со словами «тьма, мрак, цепи и кнут»[23]; А. И. Герцен, обличая православную «полицейскую церковь», «возмутительно, преступно» равнодушную к народному делу, писал о причинах суеверности крестьян уже в пореформенный период: «Чудесам поверит своей детской душой крестьянин, бедный, обобранный дворянством, обворованный чиновничеством, обманутый освобождением, усталый от безвыходной работы, от безвыходной нищеты, — он поверит. Он слишком задавлен, слишком несчастен, чтобы не быть суеверным. Не зная, куда склонить голову в тяжелые минуты, в минуты человеческого стремления к покою, к надежде, окруженный стаей хищных врагов, он придет с горячей слезой к немой раке, к немому телу, — и этим телом, и этой ракой его обманут, его утешат, чтоб он не попал на иные утешения»[24]. В то же время революционные демократы всегда подчеркивали реалистический подход народных масс к действительности, преобладание у них здравого смысла, стихийно-материалистических начал, верное осознание трудового и социального опыта, их вольнолюбивый дух, отсутствие мистической экзальтации и религиозной созерцательности.
Теоретики революционно-демократического движения выступили как непримиримые противники апологетов реакционно-крепостнического лагеря, идеология которого получила прямое выражение в теории «официальной народности». Проповедники этой идеологии стояли на страже монархического деспотизма и православной религии, отводя последней роль орудия духовного порабощения общества, а православной церкви — роль проводника самодержавной политики; народ же представляли носителем исконной религиозности и невежественных обычаев и предрассудков.
Взгляды В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского сыграли важную роль в критике наиболее реакционных сторон идеологии главных течений внутри русской либеральной интеллигенции 30–40-х годов и середины XIX в. — славянофильства и западничества. По вопросам воздействия православия на народное сознание, степени усвоения его широкими народными массами революционные демократы полемизировали прежде всего с религиозно-идеалистическими воззрениями в философской концепции славянофилов. «Будучи полубогословскими идеалистами и даже мистиками в философии и социологии, защищая крупное помещичье землевладение и монархическую власть и идеализируя русское средневековье, славянофилы высоко подняли вопрос о национальности и об освобождении славянских народов, чем в большой степени способствовали пробуждению национального самосознания не только русского, но и других славянских народов. Они, как никто прежде, остро поставили проблему особого пути развития России, сохранения и приумножения самобытной русской культуры»[25].
Подчеркивая исключительность исторической миссии России, ее национальные особенности, славянофилы в то же время воспевали русское православие как образ мышления народа, как веру, близкую духовному складу славян, как форму выражения свободного народного самосознания и считали народ хранителем патриархально-общинных устоев и религиозно-мифологической обрядности. Разоблачая реакционный национализм славянофилов, революционные демократы развенчивали и крайности теории дворянско-буржуазных либералов — «западников», всячески принижавших русский народ и его культуру, идеализировавших достижения европейской буржуазной цивилизации и не видевших в ней глубоких социальных противоречий.
Борьба этих направлений в общественно-политической мысли не могла не способствовать подъему научного интереса к подлинному быту народа, его традициям и обрядам, религиозным воззрениям, стимулировала их углубленное изучение.
Рост русской религиоведческой науки шел в двух направлениях: первое — собирание, обработка и публикация фактического материала по вопросам народных верований и обрядов; второе — его теоретическое осмысление.
В 60-х годах началась теоретическая разработка проблем истории религии. В этой области знания оформились различные научные направления и школы. Наиболее ранняя из них — мифологическая (представителями ее в русской науке были крупные ученые А. Н. Афанасьев, А. А. Потебня и др.[26]) имела немалые заслуги в изучении восточнославянских верований. Однако для нее характерно слишком одностороннее освещение народного мировоззрения как поэтическо-созерцательной натурфилософии, выведение многих мотивов и образов сказочного и песенного фольклора и народных религиозных представлений и обрядов непосредственно из мифологии, из олицетворения сил природы, некритическое отношение к источникам. «Мифологическая» точка зрения на происхождение народных верований уже в 60–70-х годах вызвала серьезные возражения как со стороны представителей революционно-демократического лагеря, так и со стороны ученых позитивистского направления в науке, что привело к почти полной утрате этой школой своих позиций.