пились пустить его в ход. Детинец – не крепость. Однако, чтобы штурмовать княжий двор, нужен веский повод. Иначе беды не оберешься. Поэтому сначала новгородцы крикнули кого-нибудь на переговоры.
Княгиня сама поднялась на стену.
Она достаточно хорошо владела языком славян, чтобы говорить с народом.
– Что привело сюда жителей Новгорода? – спросила она. – Неужели вече недовольно своим князем?
Переговорщиком от новгородского люда вызвался боярин Удата.
Вообще-то Удата был не настоящим боярином. Какой боярин без князя? Однако в Новгороде, Плескове, Ростове и прочих городах, где не князья правили, а народное вече, боярами провозглашали себя многие. Из таких был и Удата.
Самозваный боярин говорил долго и велеречиво, однако суть сказанного была проста.
Новгороду известно, что в княжьем тереме скрывается убийца. Его надлежит выдать. Для свершения приговора.
– А как же суд? – спросила княгиня. – О каком приговоре идет речь, если не было суда?
Суд был, столь же велеречиво сообщил Удата. Судила убийцу городская старшина. Она и присудила единогласно: выдать головника родовичам убийцы. А также не медля выпустить из поруба схваченного беззаконно эста Рионика.
– Про эста твоего мне ничего не ведомо, – ответила княгиня. – А за то, что берешся ты, Удата, командовать на княжьем дворе, тебя самого следует в поруб посадить.
Толпа, пришедшая с Удатой, глухо заворчала. Не понравились им слова княгини. Мало того, что молода она, а мужам зрелым указывает, так еще и выговор у нее неправильный, свейский. Чужой.
– Лучников – на стены, – скомандовал оставшийся внизу, но все слышавший Сигурд. – Ворота укрепить, приготовить кипяток.
Все-таки хорошо, что Сигурд догадался отвести племянника к княгине. Свой собственный двор ему бы не отстоять. Детинец, конечно, тоже не франкский замок. К долгой осаде он не пригоден. Однако некоторое время удерживать у его стен толпу смердов – задача посильная. Тем более что жечь их новгородцы точно не будут. Не принято это. Только выпусти красного петуха – опомниться не успеешь, как все новгородские концы запылают.
– Выдай убивца, княгиня! – чувствуя народную поддержку, решительно заявил Удата. – По Закону это!
– Здесь – княжий двор, – звонким голосом крикнула Олова. – Здесь судит только князь. А в его отсутствие – воевода Добрыня. В отсутствие князя и воеводы – я. А я никакого приговора не выносила.
В общем-то говорила она правильно. Но Удата не согласился.
Преступление было совершено не на княжьем дворе, а на ярмарке, возразил Удата. Ярмарка же подзаконна новгородской старшине.
– Выдай убийцу, княгиня, пока худого не случилось! – воскликнул Удата.
Вот это он зря сказал. Дочь ярла была из народа, в котором женщины без страха берутся за меч.
– Ты угрожаешь мне? – спросила молодая княгиня, и глаза ее сверкнули. – В таком случае я не желаю тебя слушать. Пошел прочь – или я прикажу моим людям стрелять.
Тут только Удата заметил на стене княжьих отроков с луками в руках и сообразил, что дело может дойти и до драки. Драки самозваный боярин не боялся. Однако то время, когда Удата являл молодеческую удаль в первых рядах, уже миновало. Теперь Удата предпочитал командовать, а не бить. Лучников на стене было не так уж много. Но на него, Удату, хватит и одного. Само собой, боярин догадался поддеть кольчужку, но не от всякой стрелы убережет бронь.
– Я – тысяцкий новгородский! – закричал Удата. – Не в меня ты стрелять будешь. Господин Великий Новгород сейчас говорит с тобой!
Тут кто-то за спиной Удаты не выдержал и метнул в княгиню камень. Рукой метнул, не пращой, так что до княгини он не долетел, а безвредно ударил о частокол.
Отроки тут же сдернули княгиню со стены, не дожидаясь повторного броска.
– Не стрелять без команды! – крикнул Сигурд.
Все же прямого столкновения с новгородцами не хотелось. Князь не одобрит. А уж Добрыня и вовсе взбесится.
Прилетело еще несколько камней.
Новгородцы, не видя отпора, осмелели. Прихлынули к стенам, ударили в ворота. Многие знали, что князь с дружиной еще на зорьке покинул Детинец. Значит, защитников внутри – немного.
В ворота застучали бодрее. Но для окованных железом ворот удары дубинами не опасны.
Ведра с кипятком осторожно поднимали по лесенкам и заливали в подвешенные на коромыслах котлы. Достаточно потянуть – и котел с кипятком выдвинется за стену. Останется только дернуть за конец – и котел опрокинется на головы штурмующих.
Сигурд медлил. Тянул время. За князем уже послали. Пока не начали ломать ворота, можно не беспокоиться.
К счастью, настоящего вождя, такого, чтобы возглавил штурм, у новгородцев не было. Толпа больше шумела, чем делала. Немало времени прошло, пока нашлись два храбреца, взявшиеся рубить ворота топорами.
Сигурд дал команду – и добрых молодцев умыли кипяточком. Им повезло: вода в котлах изрядно остыла, и рубщиков ошпарило самую малость.
– А ну отошли прочь! – закричал из-за ворот Сигурд. – Других уже смолой попотчую!
Угроза возымела действие. Кипящая смола – это смерть. Причем смерть страшная.
А народу перед Детинцом все прибывало. Хорошо, улица была не так широка. Все желающие побузить не помещались.
Отроки на вратном забрале присели у котлов, изготовились…
…И тут, перекрывая шум толпы, над головами прокатился рев боевого рога. Княжьего рога.
– Вину его признаю целиком, – объявил князь Владимир.
Выборные новгородские тысяцкие, а также другие именитые люди, собравшиеся в приемном зале княжьего терема, одобрительно закивали.
Олав, который под присмотром двух дюжих гридней стоял в углу слева от княжьего стола, помрачнел. Зря он прибежал к дяде искать защиты. Теперь не уйти. Умирать не хотелось. Особенно же не хотелось отдаваться в руки эстов. Его убьют на тризне. И, самое страшное, убьют не как воина, а как трэля. И придется ему после смерти прислуживать Клеркону. Нечестно! По справедливости это Клеркон должен прислуживать своему убийце.
«Один! – взмолился мальчик. – Дай мне умереть воином! Я тебе пригожусь!»
Клерконовы хирдманны, числом семеро, оживились. Они не думали, что выйдет так просто. Верно, Удата постарался.
– Слава нашему князю! – воскликнул кто-то. Крикнувшего поддержало еще несколько голосов.
Владимир улыбнулся. Он был неравнодушен к похвале. Даже такой. Потом посмотрел на Добрыню. Его пестун и воевода выждал немного, потом погладил бороду и поднял руку, призывая к тишине.
– Суд свершен, – изрек воевода. – А теперь позвольте, други мои новгородцы, выслушать просьбу моего князя.
Выборные и старейшины обеспокоились. Кое-кто невольно потянулся к мошне. Просьбы князя были довольно однообразны. Князь просил денег. Или – мытных льгот для кого-то из своих друзей, что в сущности тоже деньги.
Добрыня усмехнулся в бороду. Мысли новгородцев для него – как на ладони.
– Такое дело, – пробасил он. – Убивец – ваш, – кивок на взятого под стражу Олава. – Однако по Закону его можно выкупить. Если на то будет ваша воля.
– Не будет на то нашей воли! – тут же закричал кто-то из эстов. – Головой его давай!
Добрыня прищурился, поглядел на эста очень недружелюбно, спросил:
– Обратно в поруб хочешь?
Эст (а это был тот самый, кто душил Торгисля на рынке) под взглядом воеводы сник.
– Не с тобой, чужаком, говорю, – сказал Добрыня. – С почтенными людьми новгородскими. Двадцать марок серебром. Двадцать нурманских марок – за мальчишку. По-моему, это хорошая цена. Как считаете, люди новгородские? И заплатит ее… – Добрыня сделал паузу… – Княгиня наша, Олава Дагмаровна.
– А с чего бы это княгине выкуп платить за чужого татя? – осведомился кто-то.
– А понравился ей мальчонка! – Добрыня одарил народ добродушной улыбкой. – Да и сами взгляните: какой он тать? Может, и убил-то он случайно? Махнул топориком – и на тебе! Аккурат в висок угодил. Бывает ведь! – Воевода развел руками, будто извиняясь. – А мальчонка славный, незлой совсем, сами видите! Ну, почтенные новгородцы, что скажете?
Старшина совещалась недолго. Сошлись: князь мог и своей волей виру назначить. А вот уважил народ, соблюл честь.
– Коли родичи убитого согласны, так и мы не против, – высказался за всех старшина плотницкого конца. – Согласны?
Эсты стояли мрачные. Вира в двадцать нурманских марок – это чуть более десяти гривен. Деньги немаленькие. Однако за смерть свободного новгородца головное в четыре раза больше. Но хитрый воевода так повернул, что не вира это, а выкуп. И тут всякий скажет: хорошая цена. За такую не то что мальчишку – доброго мастера купить можно. И «нет» не скажешь. Это Сигурду-воеводе можно отказать. А княгине откажешь – князя оскорбишь. А князя оскорбишь… Нет, с Владимиром лучше не ссориться. Он хоть и молод еще, а слава у него на севере изрядная. Да и брат княгинин – сам ярл Дагмар. Плюнуть дракону в морду можно. А каково будет, если дракон плюнет в ответ?
– Благодарю тебя, пресветлый князь, за милость и заступничество! – Гордый ярл Сигурд Эйриксон поклонился в пояс, как никому прежде не кланялся. Его малое подобие, племянник Олав, тоже поклонился. Но не так низко… Что не укрылось от глаз Добрыни. Воевода сделал отметку на бересте памяти: вызнать, что за мальчишка. Очень уж он не похож на трэля. Чувствуется гордая кровь…
Однако князь ничего не заметил.
– Воеводу Добрыню благодари, – добродушно сказал Владимир. – Он все придумал. А пуще того – княгинюшку мою. Очень просила она за мальца. Хотя… – Владимир улыбнулся, – по чести сказать: я бы и так его не отдал. Он – родня твоя, Сигурд. А ты – мой воевода. Значит, и парнишка – тоже мой. Где ж это видано, чтоб своих чужим отдавать? Верно, дядька?
– Истинно так! – прогудел Добрыня. – От своих отступиться – удачу потерять. Такое богам не любо!
– Племянника твоего возьму в детские, – решил Владимир. – Чую в нем доброго воина. И то сказать: кто за зло мстит бесстрашно, тот и добро не забудет. Пойдешь ли ко мне, малой?