Язык, мышление, действительность — страница 14 из 61

Если бы мы захотели приблизить терминологический аппарат нашей метафизики к понятиям хопи, то, вероятно, должны были бы рассматривать субъективную сферу как сферу надежды или упования. В каждом языке есть понятия, получившие космические полномочия, выкристаллизовавшие в себе основные постулаты неоформленной философии, в которых заключена мысль народа, культуры, цивилизации, даже эпохи. Таковы наши слова «реальность», «субстанция», «материя», «причина», но также «пространство», «время», «прошлое», «настоящее», «будущее». Таким термином в языке хопи является слово, которое чаще всего переводится как «надежда» – tunátya – «оно пребывает в состоянии надежды», «оно надеется», «на него надеются», «оно думает или о нем думают с надеждой» и т. д. Большинство метафизических слов в языке хопи – это глаголы, а не существительные, как в европейских языках. Глагол tunátya содержит в своей идее надежды что-то от наших слов «мысль», «желание», «причина», которые иногда приходится использовать при его передаче. В действительности это слово представляет собой понятие, в котором кристаллизуется философия вселенной хопи в смысле ее великого дуализма объективного и субъективного. Данное слово обозначает состояние субъективного, непроявленного, жизненного и причинного аспекта мироздания, а также брожение деятельности, направленной на реализацию и проявление, которым оно кипит, – действие надежды, т. е. умственно-причинная деятельность, которая постоянно давит на сферу проявленного. Как известно всем, кто знаком с устройством общества хопи, они видят эту бурлящую деятельность в росте растений, формировании облаков и их конденсации в виде дождя, в тщательном планировании деятельности общин в сельском хозяйстве и архитектуре, а также во всех человеческих чаяниях, желаниях, стремлениях и размышлениях. Но наиболее полно присутствует она в молитве, постоянном молении общины хопи, сопровождаемом экзотерическими церемониями и тайными, эзотерическими ритуалами в подземных кивах. Такое моление выводит напор коллективной мысли и воли хопи из субъективного в объективное. Инцептивная форма tunátyatunátyava – означает не «начинает надеяться», а «сбывается, на что надеются». Почему она логически должна иметь именно такое значение, станет ясно из сказанного. Инцептивное обозначает первое появление объективного, но основное значение tunátya – субъективная деятельность, или сила; инцептивное же является завершением этой деятельности. Можно сказать, что tunátya – это термин хопи, обозначающий объективное, в отличие от субъективного. Эти два термина – просто два разных отголоска одного и того же словесного корня, так как две космические формы суть два аспекта одной действительности.

Что касается пространства, то субъективное – это психическая область, не имеющая пространства в объективном смысле, но, по-видимому, символически связанная с вертикальным измерением и его полюсами – зенитом и подземьем, а также с «сердцем» вещей, что соответствует нашему слову «внутренний» в метафорическом смысле. Каждой точке объективного мира соответствует такая вертикальная и жизненно-внутренняя ось, которую мы называем источником будущего. Но для хопи не существует временного будущего; в субъективном состоянии нет ничего, что соответствовало бы тем последовательностям и преемственностям, сопряженным с расстояниями и меняющимися физическими конфигурациями, которые мы находим в объективном состоянии. От каждой субъективной оси, которую можно представить как более или менее вертикальную, подобно оси роста растения, во все стороны простирается объективное царство, хотя эти направления особенно характерны для горизонтальной плоскости и ее четырех координат. Объективное – это великая космическая форма протяженности; оно включает в себя всю протяженность бытия, все интервалы и расстояния, все ряды и числа. Расстояние включает в себя то, что мы называем временем в смысле временной связи между событиями, которые уже произошли. Хопи представляют себе время и движение в объективной сфере в чисто функциональном смысле – в смысле сложности и масштаба действий, связывающих события, так что элемент времени не отделен от любого элемента пространства, входящего в эти действия. Два события в прошлом произошли спустя длительное время (в языке хопи, как мы уже отмечали, нет слова, полностью эквивалентного нашему «время»), если между ними произошло множество периодических физических движений, позволяющих преодолеть большое расстояние или накопить величину физического проявления другим способом. Метафизика хопи не ставит вопрос о том, существуют ли вещи в отдаленной деревне в тот же момент времени, что и вещи в родной деревне, поскольку она откровенно практична в этом вопросе и гласит, что любые события в отдаленной деревне могут быть сопоставлены с любыми событиями в нашей деревне только через интервал величины, имеющий как временную, так и пространственную форму. События на расстоянии от наблюдателя могут быть объективно известны только тогда, когда они в прошлом (т. е. положены в объективном), и чем больше расстояние, тем больше прошлого (тем больше работы с субъективной стороной). Хопи, предпочитая глаголы, по контрасту с нашей тягой к существительным, постоянно превращают наши высказывания о вещах в высказывания о событиях. То, что происходит в далекой деревне, если оно действительно (объективно), а не предположение (субъективно), может быть известно «здесь» только позже. Если это происходит не «в этом месте», то это происходит не «в это время»; это происходит в «том» месте и в «то» время. И «здесь», и «там» происходят в объективном пространстве, соответствующем в целом нашему прошлому, но «там» происходит более объективно далеко, что означает, с нашей точки зрения, что оно находится дальше в прошлом, так же как и дальше от нас в пространстве, чем «здесь».

По мере того как объективная сфера, проявляя свойственный ей атрибут протяженности, удаляется от наблюдателя в ту непостижимую даль, которая одновременно далека в пространстве и давно прошла во времени, наступает момент, когда протяженность в частностях перестает быть познаваемой и теряется в безмерной удаленности и где субъективное, как бы закрадываясь за кулисы, сливается с объективным, так что на этом немыслимом расстоянии от наблюдателя – от всех наблюдателей – существует всеобъемлющий конец и начало вещей, где, можно сказать, само существование поглощает объективное и субъективное. Граница этого царства столь же субъективна, сколь и объективна. Это бездна древности, время и место, о котором рассказывается в мифах и которое познается только субъективно или мысленно: хопи понимают и даже выражают в своей грамматике, что рассказываемое в мифах или историях не имеет такой же достоверности и подлинности, как вещи сегодняшнего дня, вещи, имеющие практическое значение. Что касается дальних расстояний неба и звезд, то все, что о них известно и сказано, носит предположительный, умозрительный характер (а значит, в некотором роде субъективный), достигается скорее через внутреннюю вертикальную ось и полюс зенита, чем через объективные расстояния и объективные процессы зрения и передвижения. Таким образом, тусклое прошлое мифов – это то соотносимое расстояние на земле (а не на небе), которое достигается субъективно как миф через вертикальную ось реальности, через полюс надира; следовательно, оно располагается ниже современной поверхности земли, хотя это не означает, что край из мифов о возникновении мира – это дыра или пещера, как мы ее понимаем. Это Palátkwapi, «у красных гор» – земля, похожая на нашу, но к которой последняя относится как к далекому небу, и точно так же в небо нашей земли проникают герои сказаний, обнаруживая над ним другое земное царство.

Итак, теперь становится ясно, что у хопи нет необходимости использовать термины, обозначающие пространство или время как таковые. Такие термины в нашем языке преобразуются в выражения протяженности, функционирования, циклического процесса, если они относятся к сфере плотной объективности. Если же они относятся к области субъективного: будущему, психическому, мифическому, незримо далекому и вообще умозрительному, то они превращаются в выражения субъективности. Таким образом, язык хопи прекрасно обходится без временных форм глаголов.

Языковая подоплека мышления в первобытных обществах

Эта работа была найдена мною в виде рукописи, без указания даты, среди бумаг, оставленных Уорфом своей жене и недавно переданных его сыну, Роберту Уорфу. Рукопись оказалась завершенной (за исключением некоторых сносок), но в целом выглядела несколько незаконченной, что потребовало от меня определенной редакторской работы. Пометки свидетельствуют о том, что Уорф намеревался подготовить ее к публикации. Он даже перечислил людей, которым планировал послать перепечатки (среди них К.Г. Юнг, Н.Л. Редфилд, Э. Сепир, Дж. Кэрролл, У. Деннис, Кл. Брэгдон, Г. Дж. Уэллс и Г.Л. Менкен). Время написания этой статьи можно отнести к концу 1936 года, исходя из двух обстоятельств: во‑первых, она должна была быть написана после публикации в начале 1936 года его статьи «Точечный и сегментативный виды глаголов в языке хопи», на которую там есть ссылки, и, во‑вторых, она, вероятно, предшествовала написанию (в конце 1937 года) другой его статьи «Грамматические категории», которая дает несколько более полное представление о криптотипе.

Джон Б. Кэрролл

I

Этнолог, изучающий живую первобытную культуру, нет-нет да и задастся вопросами: «О чем они думают? Как они думают? Происходят ли у них в голове интеллектуальные и мыслительные процессы, схожие с нашими, или их мышление устроено кардинально иначе?» Но затем, скорее всего, отмахнется от этой неразрешимой психологической загадки и резко переключит свое внимание на более доступные для наблюдения вещи. А меж тем проблема мысли и мышления – не сугубо психологическая. Она в значительной степени носит культурный характер. Более того, она в немалой степени связана с той цельной совокупностью культурных явлений, которую мы зовем языком. И к этой проблеме можно подойти с позиций лингвистики, п ри этом, как я надеюсь показать, такой подход потребует нового языковедческого ракурса, который теперь начинает складываться благодаря работам Эдварда Сепира, Леонарда Блумфилда и других, хотя еще Боас наметил его несколько десятилетий назад в своем введении к Справочнику по языкам американских индейцев.