Примеры, приводимые в данном случае логиками старших поколений, обычно выбирались неудачно. Они приводили чаще всего в качестве примеров столы, стулья и яблоки на столах как доказательство предметной сущности действительности и ее точного соответствия законам логики. Человеческие изобретения и продукты сельского хозяйства, извлекаемые человеком из растений, представляют особую степень изоляции; можно ожидать, что различные языки для их обозначения имеют свои особые слова. Важно другое: как обозначаются в различных языках не искусственно изолированные предметы, а непрерывно изменяющиеся явления природы в ее развитии, в бесконечном разнообразии ее движения, красок, форм; как поступают языки с облаками, берегами, полетом птиц? Потому что от того, как мы воспринимаем природу, зависит наше восприятие вселенной.
Здесь мы обнаруживаем различия в классификации явлений природы и в выборе основных обозначений. Можно выделить некий объект действительности, обозначив его It is a dripping spring (это падающий источник). Язык апачей строит это утверждение на глаголе ga (быть белым) (включая – чистым, бесцветным и т. д.). С помощью префикса nō- привносится значение действия, направленного вниз: whiteness moves downward (белизна движется вниз). Префикс ставится перед словом tó, означающим и water (вода) и spring (источник). Результат соответствует нащему dripping spring (падающий источник), но на самом деле утверждение представляет собой соединение As water, or springs, whiteness moves downward (подобно воде или источнику, белизна движется вниз). Как это не похоже на наш образ мышления! Тот же самый глагол ga с префиксом, который имеет значение «место, обусловливающее условие», становится gohlga, т. е. the place is white, clear; a clearing, a plain (место белое, чистое; очищение, равнина). Эти примеры показывают, что в некоторых языках средства выражения являются как бы химическими соединениями, в которых определенные обозначения представляют собой не отдельные слова, а части одного целого, полученного в результате органического процесса синтеза. Таким образом, языки, не изображающие мир в виде отдельных объектов-предметов (так, скажем, как в английском и родственных ему языках), указывают нам путь к возможным новым типам логического мышления и новым способам восприятия Вселенной.
В индоевропейских и многих других языках придается большое значение предложениям, состоящим из двух частей, каждая из которых строится вокруг определенного класса слов – существительных и глаголов, по-разному трактуемых грамматически. Как я уже показал в упомянутой статье, это различие не вытекает из условий действительности; оно – результат того факта, что для каждого языка необходим особый тип структуры, и индоевропейские, а также и некоторые другие языки избрали именно этот тип, а не другой. Греки, особенно Аристотель, создали это противоречие и сделали его законом разума. С тех пор это противоречие отмечалось в логике много раз; субъект и предикат, деятель и действие, вещи и связь между ними, объекты и их определения, количество и действие. И опять-таки благодаря грамматике установилось представление, что один из классов может существовать самостоятельно, но что класс глаголов не может существовать без представителя другого класса – класса «вещей», выступающего в качестве гвоздя, на котором «висит» глагол. Лозунг этого направления мысли – «Воплощение необходимо» – редко подвергается серьезному сомнению. Однако вся современная физика с ее особым интересом к пространству является полным опровержением этой теории. Противоречие впервые появляется в математике в виде двух групп знаков: первая из них включает такие знаки, как 1, 2, 3, х, у, z; вторая – знаки +, —,, √, log; впрочем, это деление на две группы не всегда строго соблюдается ввиду существования знаков 0, ½, ¾, π и т. п. Однако идея двух групп всегда присутствует в нашем сознании, хотя и не всегда находит внешнее воплощение.
Языки индейцев показывают, что с соответствующим грамматическим строем можно создавать вполне осмысленные предложения, которые не делятся на субъекты и предикаты. Всякая попытка такого деления будет делением английского перевода или перефразированным предложением, а не будет соответствовать тому, что сказано на языке индейцев. С таким же успехом можно пытаться разложить синтетические смолы на целлюлозу и известь, исходя из того, что некоторые заменители этих смол получаются с участием целлюлозы и извести. Языковая семья алгонкинских языков, к которой принадлежит и язык шони, допускает использование предложений, содержащих, наподобие наших, субъект и предикат, но все же предпочитает употребление предложений того типа, который описан в нашем тексте и представлен на первом рисунке. Дело в том, что хотя ni– и переведено как подлежащее, но оно наряду со значением I (я) имеет еще и значение my (мой). Предложение могло бы быть переведено как My hand is pulling the branch aside (моя рука отодвигает ветку). Кроме того, ni– может вообще отсутствовать; тогда нам придется ввести подлежащее he (он), it (оно, это), somebody (кто-то, некто) или сделать подлежащим в английском предложении какое-либо представление, соответствующее любому из элементов предложения на языке шони.
Если перейти к языку нутка, то в нем единственно возможным типом предложения будет предложение без подлежащего и сказуемого. Здесь часто употребляется термин «предикация», но он, по существу, обозначает предложение. В языке нутка нет частей речи; простейшее высказывание – это предложение, имеющее дело с событием или рядом событий. Длинные предложения составляются из отдельных предложений (сложные предложения), а не из отдельных слов.
Перевод Не invites people to а feast (он приглашает людей на пир) делится на субъект и предикат. В оригинальном предложении этого не происходит. Оно начинается с события boiling (варки) или cooking (приготовления) – tl’imsh; затем следует – уа (результат) = cooked, затем – -’is (еда) = eating cooked food; далее – -ita (те, которые eдят) = eaters of cooked food; затем – -’itl (направляющиеся к…) = going for; затем – ma – признак 3-го лица изъявительного наклонения; все вместе звучит tlimshya’ isita’itlma, что соответствует в необработанной перефразировке Не, or somebody, goes for (invites) eaters of cooked food (он или кто-то идет, чтобы [пригласить] едоков к приготовленной пище).
Техника английской речи зависит от противопоставления двух искусственных классов слов (существительных и глаголов) и от двустороннего восприятия окружающего мира, о котором уже говорилось. Наше обычное предложение (исключая предложение в повелительном наклонении) должно состоять из существительного и следующего за ним глагола; это требование отражает философское и в то же время наивное представление о некоем деятеле, который производит действие. Все могло бы быть иначе, если бы в английском языке существовали сотни и тысячи глаголов, подобных hold (держать), обозначающих положение. Но большинство наших глаголов отражает тот тип деления явлений окружающего мира на изолированные участки, которые мы называем actions (действиями), т. е. движением предметов.
Следуя основному правилу, мы привносим действие в каждое предложение, даже в I hold it (я держу это). Минутное размышление убеждает нас, что hold – это совсем не действие, а относительное положение в пространстве. Однако мы воспринимаем его мысленно и даже зрительно как действие, потому что язык формулирует это выражение так же, как он формулирует и многие другие, более распространенные предложения, например I strike it (я ударяю по чему-либо), которые имеют дело с реальными действиями и изменениями.
Мы постоянно привносим в окружающий мир вымышленные сущности, совершающие действия просто потому, что в наших языках глаголам должны предшествовать существительные. Мы должны сказать It flashed (сверкнуло) или A light flashed (огонь [или свет] сверкнул), придумывая деятеля it или light, чтобы изобразить то, что мы называем действием to flash (сверкнуть). Однако сверкание и свет – это одно и то же! В языке хопи то же событие изображается одним глаголом rehpi: flash (occurred). Здесь нет деления на субъект и предикат, нет даже суффикса, подобного латинскому – t в слове tona-t (громыхает).
Хопи часто употребляют глаголы без субъектов; это предоставляет им возможности, которые вряд ли могут быть развиты в других языках, в частности, в использовании оригинальной системы логики, позволяющей понять некоторые стороны Вселенной. Несомненно, современная наука, находящаяся в основном под влиянием западных индоевропейских языков, часто, как и все мы, видит действия и силы там, где вернее было бы видеть состояния. С другой стороны, state (состояние) – существительное, и как таковое оно пользуется всеми традиционными преимуществами класса предметов или вещей; поэтому наука широко оперирует понятием состояния, если только оно воплощено в существительном. Возможно, вместо states (состояний) атома или делящейся клетки было бы лучше пользоваться термином, более близким глаголу, но не содержащим в скрытом состоянии таких понятий, как деятель и действие.
Я весьма сочувствую тем, кто говорит Put it into plain, simple English (скажите это по-английски простыми словами), особенно когда они протестуют против пустого формализма огромного количества псевдоученых слов, осложняющих нашу речь. Но ограничить мышление рамками английского языка, да еще рамками, в которых сосредоточена высшая простота английского языка, – это значит потерять силу мысли, которая, будучи однажды утерянной, никогда не сможет быть восстановлена. Именно the plainest (самый простой) английский содержит наибольшее число бессознательных гипотез, относящихся к бытию. Именно в этом неудача схем, подобных Basic English, в которых препарированный британский вариант английского языка, где скрытые предпосылки действуют еще сильнее, преподносится ничего не подозревающему миру как квинтэссенция чистого Разума. Мы пользуемся даже этим «простым» (plain) английским с большей эффективностью, если рассматриваем его с удобной позиции многоязычного сознания. По этой причине, по-видимому, можно утверждать, что те, кто представляет себе человечество будущего говорящим на одном языке, будь то английский, немецкий или русский, глубоко заблуждаются, принимая за идеал то, что способно принести огромный вред развитию человеческого мышления. Западная культура при помощи языка произвела предварительный анализ реального мира и считает этот анализ окончательным, решительно отказываясь от всяких корректив. Единственный путь к исправлению ошибок этого анализа лежит через все те другие языки, которые в течение целых эпох самостоятельного развития пришли к различным, но одинаково логичным, предварительным выводам.