Время отсутствия политических новостей, чем, вероятно, и объяснялось широкое освещение в прессе смерти адмирала Дэвида Сильвиана. Недавняя критика президента Дэниелса Объединенного комитета начальников штабов сделала эту провинциальную трагедию еще более актуальной. Рэмси слушал выступление президента с легким удивлением — ведь он знал, что никто в Конгрессе не будет противиться смене руководства. По правде говоря, Объединенный комитет мало чем распоряжался, но когда они говорили, люди прислушивались к ним. Этим, и ничем другим, можно было объяснить негодование Белого дома; и понятна реакция неудачника Дэниелса, приближающегося к кульминации своей политической карьеры.
Впереди Рэмси заметил невысокого, энергичного мужчину, одетого в кашемировое дорогое пальто, хорошо подчеркивающее все достоинства его фигуры. Бледное, пухлое лицо покраснело от мороза. Он был чисто выбрит, его жесткие темные волосы прикрывали высокий лоб. Мужчина притопывал ногами, явно пытаясь согреться. Рэмси посмотрел на свои часы и подсчитал, что тот находится здесь по меньшей мере минут пятнадцать.
— Адмирал, вам известно, насколько здесь чертовски холодно? И вы не могли прийти вовремя?
— Если бы мне надо было прийти вовремя, я именно так и сделал бы.
— Я не в настроении мериться званиями. Совсем не в настроении.
Интересно. Видимо, должность начальника штаба сенатора США придала ему смелости. Лэнгфорд не удивился бы, если бы сенатор Аатос Кейн приказал своему подчиненному прикинуться дурачком. Или он это себе только что выдумал?
— Я здесь, потому что сенатор сказал, что у вас есть для него сообщение.
— Хочет ли он до сих пор занять президентское кресло?
Все предыдущие контакты Рэмси с Кеном осуществлялись только через этого эмиссара.
— Так и есть. И он им станет.
— Уверенно сказано — для сотрудника, который крепко дышит в спину своему боссу.
— У каждой акулы есть своя рыба-прилипала.
Рэмси улыбнулся:
— Это точно.
— Чего вы хотите, адмирал?
Лэнгфорд был возмущен высокомерием молодого человека. Настало время поставить его на место.
— Я хочу, чтобы ты заткнулся и слушал меня.
Он обратил внимание на глаза собеседника, изучавшие его оценивающим взглядом профессионального политика.
— Когда Кейн был в беде, он попросил о помощи, и я дал ему то, что он хотел. Это было сделано без всяких вопросов… — Адмирал подождал, пока мимо пройдут три человека, и продолжил разговор: — Должен добавить, что я при этом нарушил много законов. Уверен, что это не может вас не беспокоить.
Его собеседник не обладал солидным возрастом, мудростью или богатством. Но он был амбициозен и понимал ценность политической конъюнктуры и целесообразность.
— Сенатор признателен вам, адмирал, за все, что вы сделали. Хотя, как вам известно, мы не были полностью осведомлены о ваших планах.
— И вы также не отказались от последовавшей суммарной выгоды.
— Согласен. Так чего же вы хотите сейчас?
— Я хочу, чтобы Кейн назвал президенту мое имя, когда будут обсуждаться кандидатуры в Объединенный комитет начальников штабов. Я заинтересован в том, чтобы занять место Сильвиана.
— И вы думаете, что президент не сможет сказать сенатору «нет»?
— Ну, я не думаю, чтобы он так рисковал; это может привести к тяжелым последствиям.
Взволнованный собеседник посмотрел на него, и его лицо осветилось мимолетной улыбкой:
— Этого не произойдет.
Рэмси все еще сомневался в том, что правильно все услышал.
— Сенатор предполагал, что вы этого захотите. Тело Сильвиана, вероятно, еще даже не успело остыть, когда вы сделали этот звонок… — Молодой человек заколебался. — Это нас очень удивило.
Рэмси заметил недоверие в напряженном взгляде собеседника.
— В конечном итоге вы оказали нам услугу.
Рэмси проигнорировал прозвучавший намек и спросил:
— Что вы имели в виду, говоря «этого не произойдет»?
— Вы слишком любите спорить. Вы должны понимать, что слишком многие в военно-морском флоте не любят вас или не доверяют вам. Одобрение вашего назначения может вызвать негативный осадок. И, как я уже упомянул, мы вступаем в президентскую гонку в начале следующего года.
Лэнгфорд понял, что классический вашингтонский «тустеп» начался. Знаменитый танец, в исполнении которого политики вроде Аатоса Кейна были виртуозами. С этим согласится каждый. Кейн планировал вступить в президентскую гонку и многим внушал доверие. Фактически он был главным кандидатом от своей партии, конкурентов у него практически не было. Рэмси знал, что сенатор потихоньку накапливал публичные обещания лидера партии, а сейчас они дошли до миллионов избирателей. Кейн был представительным мужчиной с привлекательной внешностью, комфортно чувствовал себя и перед толпой, и перед камерой. Он не был ни истинным консерватором, ни либералом, а некоей смесью того и другого. Пресса любила обозначать это как «посреди дороги». Сенатор был женат уже тридцать лет. Его семейная жизнь протекала без намека на скандал. Он был даже слишком совершенен. За исключением, конечно, того одолжения — и Рэмси исполнил его просьбу.
— Это прекрасный способ отблагодарить своих друзей, — сказал адмирал.
— А кто сказал, что вы были нашим другом?
Адмиралу удалось скрыть смятение и внезапно охватившую усталость. Он должен был это предвидеть. Высокомерие. Самая распространенная болезнь, поражающая политиков с большим стажем.
— Не был, вы правы. Это было самонадеянно с моей стороны.
Мужчина тут же утратил холодность.
— Поймите нас правильно, адмирал. Сенатор благодарит вас за все, что вы для него сделали. Мы предпочли бы другой путь, но он все еще ценит тот подарок. Кейн выплатил вам долг, когда заблокировал попытки военно-морского флота переместить вас. Не однажды, а дважды. Мы молниеносно отреагировали, и вопрос был решен. Это было то, чего вы хотели, и мы дали вам это. Аатос Кейн не ваша собственность. Ни сейчас, ни когда-либо в дальнейшем. То, о чем вы просите, невозможно. Менее чем через шестьдесят дней сенатор будет объявлен кандидатом в президенты. А вам следует уйти на покой. Так сделайте это — и насладитесь заслуженным отдыхом.
Рэмси попытался подавить все эмоции и просто согласно кивал.
— И еще один момент. Сенатор ответил на ваш звонок этим утром; вы требовали нашей встречи, а не просили. Он послал меня сообщить, что эти отношения закончились. Больше никаких встреч или звонков, а тем более никаких требований. А сейчас я должен идти.
— Конечно. Не смею вас задерживать.
— Слушайте, адмирал. Я знаю, что вы сели в лужу. И я бы тоже так сделал. Но вы не войдете в Объединенный комитет начальников штабов. Выйдете на пенсию. Станете аналитиком «Фокс Ньюс» и расскажете миру, какие мы все идиоты. Наслаждайтесь жизнью.
Рэмси ничего не ответил и просто наблюдал, как это ничтожество удалялось в сторону Капитолия. Он, несомненно, гордился своим звездным часом, спеша доложить, как лихо поставил на место главу военно-морской разведки.
Адмирал подошел к пустой скамейке и сел. Холод постепенно просачивался через теплое пальто. Сенатор Аатос Кейн даже не имел представления, что его ожидает; впрочем, как и все остальные.
Но скоро они все узнают.
Глава 33
Мюнхен, Германия
13.00
Вилкерсон спал хорошо. Он был доволен и горд тем, как проявил себя в охотничьем домике, а затем и с Доротеей. Неограниченный доступ к деньгам, несколько пустяковых обязанностей и красивая женщина рядом — все это неплохая замена его несостоявшемуся адмиральству.
Все это, конечно, при условии, что он останется в живых.
Готовясь к этому заданию, Вилкерсон тщательно изучил семью Оберхаузеров. Их состояние исчислялось миллиардами, и оно было не унаследовано, а постепенно накапливалось на протяжении столетий политических потрясений. Были ли они оппортунистами? Безусловно. Их фамильный герб, кажется, все объяснял. Собака, зажавшая во рту крысу, помещенная внутрь гербового котла. Какое бесчисленное множество противоречий. И в этом герб был очень похож на саму семью — или семья на герб. Но как еще они смогли бы выжить?
Однако время не пощадило их. Доротея и ее сестра были последними из рода Оберхаузеров. Два прекрасных и высокочувствительных создания. Они были очень похожи, хотя каждая прилагала массу усилий, чтобы отличиться. Доротея получила ученые степени в бизнесе и активно работала вместе с матерью на семейных предприятиях. Она вышла замуж, когда ей едва исполнилось двадцать, и родила сына, но он погиб пять лет назад, через неделю после того, как справил двадцатилетие. И после этого она стала совсем другой. Ожесточилась. Пала жертвой сильных страстей, несчастья и непредсказуемого поведения. Застрелить человека из дробовика, как она сделала это прошлой ночью, а после заняться любовью — все это доказывало правильность выводов Стерлинга.
Кристл никогда не интересовали ни бизнес, ни замужество, ни дети. Вилкерсон видел ее только однажды на благотворительном приеме. Именно тогда он первый раз увидел Доротею. Та, соблюдая приличия, пришла туда с мужем. Кристл была скромной, несмотря на многочисленные научные звания. Ученый, как ее отец и дед, изучающая всякие исторические артефакты, размышляющая над бесконечными вариациями мифов и легенд. Предметом исследований обеих ее диссертаций были скрытые связи между древними цивилизациями — например, атлантов (Вилкерсон узнал об этом, прочтя обе работы) — и развивающимися культурами. Все это фантазии. Но мужчины из рода Оберхаузеров были увлечены подобного рода смехотворными теориями, и Кристл, кажется, унаследовала их любопытство. Дни, когда она могла выносить и родить ребенка, уже прошли, и Стерлинг гадал, что же произойдет после того, как Изабель Оберхаузер умрет. Две женщины, ненавидящие друг друга, причем ни одна из них не имела детей. Они унаследуют все состояние.
Впечатляющий сценарий с бесконечными возможностями.