Даже знамя в руках, даже щит и колчан.
840 По себе и друзей подобрал тот бродяга, —
Да какие друзья — шутовская ватага!
На пирах красовались повадкою бойкой,
А кончалось все дело срамною попойкой.
Чуть не шахом себя тот бродяга считал,
Все бесстыдства свои он за благо считал.
Да недолго он прожил в безделии сладком,
И пришлось тому дурню поплакать порядком.
Самозванца его же доспехами били,
Весь камыш с него сняли да тут же спалили.
845 Посрамлен был молвой он. Не можешь — не лезь:
Обернулась посмешищем шахская спесь.
ОТГОВОРКА БЕРКУТА
Тут вмешался и Беркут с величьем орлиным:
«Ты, достойный, меж птиц наречен властелином.
Мне ли чином равняться со сбродом пернатым?
Соловьям или горлицам быть ли мне братом?
Моя слава известна, и гнев мой суров,
Я владычу над странами горных хребтов.
Сколько в день куропаток порву на куски я,
Не поем — так и спать не смогу от тоски я!
850 С поднебесья, голодный, я на землю пряну, —
Ни косуле спасения нет, ни кулану.
Для того, кто могуч да и глоткой хорош,
На дороге готовой еды не найдешь.
Я в. дороге устал, утомил свои крылья,
Истомил меня голод — валюсь от бессилья».
ОТВЕТ УДОДА
И промолвил Удод: «К-эй, властитель преславный,
Есть ли в мире тебе по величию равный?
Молодецкая стать твоей сути прилична,
С богатырством дружить твоей славе привычно.
855 Только мне твои крылья могучие жаль,
Жалко клюв твой и когти колючие жаль!
Недостойный! К заветной стремился бы цели!
А тебя, видишь, немощи вдруг одолели.
Ты бесцельно летишь по небесным просторам,
Мощь когтей, силу крыльев ты губишь с позором.
А расписывал здесь ты хвастливо себя,
И расхваливал здесь ты на диво себя!
Только тот может зваться могучим и смелым,
Кто за цель свою бьется душою и телом».
ПРИТЧА
860 Жил на свете силач — и здоров, и громаден,
Среди жадных до лени — первейший из жадин.
Завтрак в десять батманов лентяю был нужен,
Да такую же долю съедал он на ужин.[88]
Да еще в промежутке бесстыжий нахал
Приблизительно столько же пищи сжирал.
Захмелевшим слоном бушевала в нем сила,
Он резвился, пока его в сон не валило.
Вдруг нежданно, веленьем сурового рока,
Вся страна разоренью подверглась жестоко.
865 И такой неожиданный мор подоспел,
Что народу покинуть пришлось тот предел.
Люди стали сбираться в далекие страны,
Все бежали, боязнью за жизнь обуяны.
И силач — тоже в путь, не раздумывал много,
Он не знал, сколько бедствий готовит дорога.
Путь далекий им выпал в пустыне идти,
Как прокормишь такого облома в пути?
А детина, лишь сутки без пищи промучась,
Горько сетовать стал на злосчастную участь.
870 А еще через день силача одолело:
Стали сила и мощь покидать его тело.
Третий день подошел — он совсем ослабел,
И в пустыне настиг его смертный удел.
Люди шли. Дети пешей толпою шагали,
Те, кто старостью согнуты вдвое, шагали.
Два-три дня еще мучились люди в пустыне,
А потом обрели себе отдых в долине.
А силач этих трудностей не превозмог,
И в пустыне настиг его гибельный рок.
ОТГОВОРКА ФИЛИНА
875 Тут на слабость свою начал сетовать Филин:
«Эй, вожак, я ослаб и совсем обессилен.
Мне привычно гнездиться во мраке развалин,
Где, того и гляди, будешь насмерть завален.[89]
И кричу я, тоскою объятый, навзрыд,
Словно сломленный тяжкой утратой, — навзрыд.
Возношу я стенанья, тоскуя по кладу,
Распаляю надеждою в сердце досаду.
Не страшны мне и тягостной доли лишенья:
Глядь, и клад будет послан судьбой в утешенье.
880 Одержимый мечтой о сокровище том,
Стерегу я развалины ночью и днем.
Дальний путь мне не нужен, уволь! Я не скрою:
Что Симург мне со всею его Каф-горою?»
ОТВЕТ УДОДА
«К-эй, — промолвил Удод, — нет обмана опасней,
Губишь душу ты этой нелепою басней.
Твое сердце томится надеждою ложной,
Ей свершиться — ведь это исход невозможный.
Ну, допустим, отыщешь желанный свой клад,
Ты подумай-ка, плакальщик скорбных утрат, —
885 Что за прок тебе будет, помимо напастей?
Каждый миг будешь пленником новых несчастий!
Ты от этих напастей погибнешь с позором,
А сокровище станет добычею ворам».
ПРИТЧА
Жил в одном государстве безумный отшельник,
День и ночь средь развалин томился, бездельник.
Вырыть клад одержим был он мыслью упрямой
И упорно выкапывал яму за ямой.
И когда он изведал немало уж бед,
Случай вывел его на желаемый след.
890 Дверь видна ему стала в проеме разъятом,
А за нею — проход к богатейшим палатам.
Видит: сорок сосудов — казна Феридуна,
Да какое! — несметные клады Каруна [90]
Был несчастный беспамятством сразу объят,
И туда вдруг пришел некий мерзостный гад.
И узрел он пришельца в том логове жутком,
И казну, от которой простишься с рассудком.
И блеснул над безумцем кинжал изувера,
И окрасились кровью и клад, и пещера.
895 Был мечтой его жизни запрятанный клад,
Только все обернулось ему невпопад.
ОТГОВОРКА ГУМАЮНА
Речь повел Гумаюн — блеском лучший из лучших.
«Эй, — сказал он, — великий наставник заблудших!
Сан высокий мой столько обрел благодати,
Что под сенью моею — престол благодати.
Сени крыльев моих столько счастья дал бог,
Что под нею стать шахом и нищий бы смог.[91]
Знать, где шах ваш неведомый, мне ли пристало?
Изнурять себя бедами мне ли пристало?
900 Лучше в небо взлечу я сверкающим взмахом,
Пусть дают мои крылья пристанище шахам!»
ОТВЕТ УДОДА
«К-эй, — промолвил Удод, — что за глупые бредни,
Будто все это плел здесь безумец последний.
Твоему неразумию нет и предела,
Прикрываешься ложью ты очень умело.
То, что крылья твои дарят шахам приют, —
Эту веру тебе заблужденья дают.
И в историях шахов, что ныне известны,
Есть ли вести об этом? — Они неизвестны!
905 Разве шахская доля дана им тобою,
Хоть подобный почет и желаем тобою?!
Небылицею ложной ты тешишь себя,
Мыслью самой ничтожной ты тешишь себя.
Даже если бы правдой твой бред оказался
И в тебе хоть бы знак тех примет оказался,
Шахской властью людей награждает всесущий,
А тебе эта милость не стала присущей!
Как и псам, тебе служит поживою кость,
Эко диво — мусолить паршивую кость!
910 Знай, о пленник, погрязший у вздора в неволе,
Ты достоин такой отвратительной доли!»
ПРИТЧА
На Персидском заливе добытчики сворой,
Жаждя в море разжиться добычею скорой,
Платят пять или десять дирхемов — по чину,
Чтобы бедный ныряльщик кидался в пучину[92]
И, стократ погибая, с зари допоздна
Доставал бы им жемчуг бесценный со дна.
А в жемчужнице — тысячной россыпью зерна
Или только одно, но, размером отборно,
915 Блещет, словно корона, — таков уж обычай: