А потом узнает, что страна эта — Рум.[111]
Там забрел в монастырь он и вдребезги пьяным
Стал молиться под стать бывшим там христианам.[112]
Сон маячил пред ним неотвязною тайной,
И решил он: беда эта — знак не случайный.
1070 Всякий жребий — притон ли, святыня святынь —
Предначертан судьбой, как ни брось, как ни кинь.
Значит, надо в те страны скорее сбираться,
Если рок повлечет — не робея, сбираться.
Раз уж мне этот край предуказан судьбою,
Что со мной ни случится — я связан судьбою.
Поразмыслил о деле он: как ни верти,
Видит — выхода нету и надо идти.
Вот пошел он, как путник, к священным оградам,
Сотню раз обошел их прощальным обрядом.
1075 Обходя, предавался он горестным думам,
И пошел он в предел, называемый Румом.
И узнали сподвижники шейхов обет,
И пошли они в странствие шейху вослед.
Так и шли они — праведник подвигов славных
И четыреста присных — мужей достославных.
В сердце шейха запали тревога и смута
И губить его стали жестоко и люто.
Каждый миг приносил ему тяготы дум,
И от них непрестанно бывал он угрюм.
1080 И друзья перемену в нем ту распознали,
И печаль, и его маету распознали.
И решили вопрос обратить к нему чинно, —
Им неведомо было, в чем грусти причина.
На вопрос их — от шейха ни слова в ответ,
И от этого было немало им бед.
Прямо к цели за ним они следом шагали,
Да не к цели — к бесчисленным бедам шагали!
И пока они шли в ту страну вереницей,
В сердце шейха тревоги вздымались сторицей.
1085 Миновали они много мест и дорог
И увидели вдруг необычный чертог.
Купола его — ровня небесному своду,
Много башенок странных, невиданных сроду.
Его камни — из скал неудач и несчастий,
А кирпичная кладка — из глины напастей.
В красоте его скрыто сто грозных примет,
Сто узоров на нем —1 удивительней нет.
Там с причудливых башенок смотрится смута,
И скитальцу ни крова там нет, ни приюта.
1090 Ярче страстных очей там оконные щели,
Но пристанища зла в них укрыться сумели.
Истой вере чертог этот — гибель и вред,
И повсюду там страсти погибельной след.
Там в проемах — как горы камней для защиты —
Саблей страсти ссеченные головы скрыты.
Правоверных побить они градом готовы,
Целый мир погубить камнепадом готовы.
Скрыты полчища гнуси за створой ворот,
Гнусный купол дворца — шириной в небосвод.
1095 Там сто тысяч коварств слиты в цепь, словно звенья,
Страсть безумьем сковала их в цепь исступленья.
Жаром страсти горят там сто огнемолелен,
В них — ста тысяч безумств хоровод беспределен.[113]
В том чертоге— кружение дыма, и чад
Черным мраком безверья и злобой чреват.
И доныне притон, столь же преданный сквернам,
И неверным неведом был и правоверным.
И покинули силы тут шейхово тело,
Душу немощью горя и мук одолело.
1100 Цепенением слабости скован он был,
Блеском мира чудес очарован он был.
Зачарованным взором скользя по громадам,
Вдруг с одним из чудес повстречался он взглядом.
Видит — будто завеса окошко прикрыла,
Широтой — словно небо, а в центре — светило.
Ветер полог надует и чуть отвернет —
И лучи того солнца сверкают с высот.
Да какое там солнце — сто солнц бесноватых
Мотыльками порхают в горящих закатах.
1105 Воплощенье чудесного духа то диво,
Его трепет в душе отражается живо.
А за ним — дивный лик, душу жгущий красой —
Кипарису и розе присущей красой.
И душа зачарована блещущим ликом, —
Каждый миг предстает он в виденье столиком.
Чудный лик красотою — прекраснее гурий,
Он сияет, как солнце, в рассветной лазури.[114]
Лик ее — яркий свет, кудри — темень и мрак,
Признак веры — тот свет, тьма — безверия знак.
1110 А завесой кудрей лик свой томный закроет —
Будто солнце завесою темной закроет.
Темный мир ее кос — словно стоны влюбленных,
Чадный дым их сердец, жаром страсти спаленных.
А бровей-полумесяцев тонкий изгиб!
Тут и толпы влюбленных смутиться могли б!
А под сводом бровей — взор, грозящий бедою, —
Ведь и своды чертога там смотрят с враждою!
А ресницы у глаз — что войска: ряд за рядом,
Все мятежной толпою готовы к осадам.
1115 Под очами — по крошечной родинке. Да!
Это точка под буквою в слове «беда»![115]
Эти точки — под оком, и в точках — уста,
У единой беды точек — словно у ста!
А уста — как тайник, тайны страсти таящий
Под незримой завесою, к тайнам манящей.
Те уста исцелят даже тяжкий недуг,
В них дыханьем Исы вдохновлен каждый звук.
Их рубины исток вдохновениям дали,
Для ослабших они исцелением стали.
1120 Ямки щек! Там сто тысяч невольников скрыто —
Ханаанских Юсуфов столикая свита! [116]
А кудрей своих кольца арканом метнет,—
И без счета в извивах их гибнет народ.
Буквой «нун» точка ямки в округлом окладе,
Словно рябь пузырьков на мерцающей глади.[117]
Стан трепещущий —• с веткою схож молодою,
Ну а поступь — с журчащей живою водою.
А глаза и уста, как на диво, — в разлад:
Убивают одни, а другие живят.
1125 А наряд ее — словно бы роз изобилье:
Сотни тысяч сердец повергает в бессилье.
А на платье — накидка, пестра и нарядна, —
Потрудились тут френги-умельцы изрядно! [118]
Хоть и насмерть сражает тот пестрый наряд,
Благовонье его — оживляет стократ.
Гнев безбожных очей ее в лютости ярой
Правоверным грозит неминучею карой.
Ее косы — зуннары: поддавшись их чарам,
Правоверный погрязнет в безверии яром!
1130 Прямо в душу краса ее льется волной,
Как холодная влага, испитая в зной.
Свет красы ее губит вселенную жаром,
Пламя уст ее жжет душу тленную жаром.
Здесь разумные станут огню поклоняться
И святые на святость свою покусятся!
Эта дочь христиан — небывалой красы —
В блеске солнца предстала, как чадо Исы.
Сердце шейха, как молнией, искрой пронзилось,
И душа его в море огня погрузилась.
1135 Но себя охранил он, к прощенью взывая,
«Бог велик!» — под молитвенной сенью взывая.
Приоткрыла красавица пламень лица
И сожгла всю молитву его до конца.
Стал на землю он падать, ослабший и хворый, •
Но обители тела стал посох опорой. .
Прислонился спиной он к высокой ограде,
Изумление чудом застыло во взгляде.
Но и телу и посоху был свой предел,
Обессилев вконец, он на землю осел.
1140 Вдруг безгрешную душу согрело любовью,
Кровь вступила, исполнилось тело любовью.
Мощь и немощь терзали и душу и тело,
В изумленье застыли друзья онемело.
Друг на друга они удивленно глядят
И разводят руками, потупивши взгляд.
Все до ночи в великом смятении были,
Да и горем убиты не менее были.
Ночь покрыла весь свет темнотою обложной,
Словно темень безверия — замок безбожный.
1145 Мрак за теменью пал, и слепой и немой,
И пришельцев окутало черною тьмой.
И остались пришельцы в земле нечестивых,
Не земля — горы бед там зияют в извивах.
И для шейха настал день великой печали, —
Люди ночи столь темной вовек не видали.