Вдоволь пивший из чаши любви беспримерной.[123]
Шейх, бывало, в дорогу к неведомым странам,
Вместе с ним и слуга — за его караваном.
А когда шейх отправиться в Рум порешил,
Вышло так, что мюрид его в странствиях был.
А вернувшись из странствий, подвижник смиренный
В тот же час устремился к Каабе священной.
1405 Вот с дороги идет он в святую обитель,
Где сейчас должен быть и его покровитель.
А обитель пуста, и наставника нет,
Он ушел и четыреста присных — вослед.
Стал расспрашивать всех он в великой печали,
И ему о случившемся все рассказали —
Как отправился шейх прямо к румским пределам,
И с каким он в дороге спознался уделом.
А поскольку помощник у шейха — он сам,
Без него все, кто был, разбрелись по домам.
1410 Всех собрать приложил он стараний немало,
И о шейхе он выведал все от начала:
Как, узрев сновидение, к Руму пошел он,
Как в притоне от девы терпел произвол он,
Как, измучен любовью, «несчастным он стал,
Как в смиренье безволья безгласным он стал,
Как, напившись вина, стал гулякой он пьяным,
Как он, веру поправ, предан стал истуканам,
Как в молельне огню поклонялся он рьяно,
Как он в пламени сжег божье слово корана,
1415 Как зуннар он навертывал, веру губя,
Как в четыре кольца обернул им себя,
Как огонь сторожит он в молельне ночами,
Как за свиньями смотрит он целыми днями,
И ответил он горько, узнав эти вести:
«Вы похуже свиней, нет совсем у вас чести!
Шейх — глава ваш, мюридами вас он зовет,
Быть у шейха под властью — любому почет.
На стезе отрешенья закон есть известный:
Что ни сделал наставник — муж доблести честной,
1420 Долг сподвижников — жить в послушании строгом,
Не теряя, однако, смиренья пред богом,
И при нем, и в разлуке — ему подражать,
В каждом деле главе своему подражать.
Мне за вашу неверность презренную стыдно,
Видеть вашу одежду смиренную стыдно.
В благоденствии вы поболтать-то охочи,
А в безвременье — прочь, спрятав в сторону очи!
Совершив это зло, вы и шейха с тех пор
Обрекли на чужбине на тяжкий позор.
1425 Вам не боязно бога, стыда в вас не стало,
Зло содеяв, пришли как ни в чем не бывало!
Вы пришли, бросив шейха в далекой чужбине,
Служба шейху и сам он противны вам ныне.
Хоть и числите в праведной свите себя,
И дервишами даже вы мните себя,
Благочестие, четки, свой сан вы срамите,
Посох, святость одежд и тюрбан вы срамите.[124]
Если б шейх был псарем при собачьей ораве
И воспитывал псов, целой сворой их правя,
1430 И притом гнев небес был бы так же суров, —
Разве он обманулся бы в верности псов?
Те удрали б, другие бы рядом остались,
Вместе с ним, вопреки всем преградам, остались
И со злобой терзали б его лиходеев
Иль рыдали б по нем, вой печальный затеяв.
Человеку со псом не сравнится никак:
Там, где верность нужна, — люди хуже собак.
Ну а будь у вас храбрость и к делу раденье,
Были б совесть и малое хоть разуменье,
1435 Раз уж срок подошел быть такому несчастью,
Чтобы шейха та дева опутала страстью,
Каждый раз, как мученье ему подошло,
Вместе с ним вам терпеть нужно было бы зло.
Вы ж, в оплошности вашей свершив небреженье,
Сто бесчестий явили взамен отрешенья.
Разве жалкий хвастун зваться мужем достоин?
Кто ж хвалы в своем чванстве досужем достоин?»
Каждым словом, которым он стал отвечать,
К их устам прилагал он молчанья печать.
1440 И когда он укоров им высказал много,
Он добавил: «Безделье — делам не подмога».
И отправился в Рум он с намереньем смелым,
И пошел он к безбожным и гнусным пределам.
И мюриды решили с ним вместе идти,
Будь что будет — делить с ним невзгоды пути.
Вот уж долго бредут они чуждой страною,
Видят: шейх среди поля с оравой свиною.
И следа не осталось в нем веры — нимало,
Даже признаков разума — как не бывало.
1445 Как Меджнун, он в смятенье, оборван и пьян,
И сдружился с ним, видно, безумья дурман.
Смотрит — будто не знает, и — в сторону взглядом,
Отвернулся и взором блуждает за стадом.
Как увидел глава ходоков это дело,
Застонал он, и сердце его онемело.
И в тоске он облился потоками слез,
И, взглянувши на спутников, он произнес:
«Восхваленье воздайте творцу всеблагому,
Здесь не место теперь вам, ступайте-ка к дому.
1450 Шейх, достойный и мудрый, наставник искусный, —
Что с ним сделали козни любви его гнусной!»
И пошел он обратно и прямо—во храм,
В дом, где верный приют сокрушенным сердцам.
И в господней обители в праведном рвенье
День и ночь возносил он пред богом моленья.
Только он вознести мог молитвы и просьбы,
Чтобы шейху от скверны спастись довелось бы,
Потому что в тех помыслах верным он был,
Среди преданных мужем примерным он был.
1455 Он молился так долго— с тоской и терпеньем, —
Что господь снизошел к его горьким моленьям.
Как-то ночью, предавшись рыданьям обильным,
Стал от горестных слез он больным и бессильным.
А под утро совсем стал от немощи хвор:
Лишь откроет глаза — и смежается взор.
Видит: благостным светом окрестность залило
И из блеска сиянья явилось светило.
Да не солнце, а сто перед ним их явилось —
Сотня светочей, жаром палимых, явилось.
1460 То пророк всех пророков как вестник сошел,
Свет добра, Хашимидского рода посол.[125]
На лице его — светлой улыбки сиянье,
На устах его — речи живящей журчанье.
И увидел тот муж кладезь тайн пред собою,
И простерся он ниц со смиренной мольбою:
«Ты в высотах пророчеств всех сильных сильней,
Не лишай ты заблудших подмоги своей!
Мне несчастья мои объяснять нету нужды:
Ведь известны они тебе все и не чужды!»
1465 И сказал шах пророков стоблагостным ладом:
«Да цветут упованья твои вертоградом!
Верным помыслам, добрым стремленьям — хвала!
И высоким твоим побужденьям — хвала!
Ты такую покорность явил и смиренье,
Что творец милосерден к тебе за терпенье.
И мольбам и смиренным рыданиям внял он,
И стенаньям твоим с состраданием внял он.
Тайнам божьего промысла в яви цвести,
И в степи отрешенья, на верном пути
1470 Всем взыскующим доля назначена строго:
От нее не спасет никакая подмога.
С шейхом вашим судьба поступила сурово,
Ведь никто не видал еще в жизни такого.
Бог спасенье послал от напастей твоих,
Славь творца, ты спасен от несчастий твоих!
Много мук претерпел ты — за эти лишенья
Бог тебе милосердие шлет в избавленье».
И от тайны, открытой посланником бога,
Пролил радостных слез тот проситель премного.
1475 Застонал он, и разум оставил его,
Ум от немощи разом оставил его.
Ветер утра, насыщенный мускусом пряным,
Мускус ночи овеял камфарным туманом.[126]
У простертого ниц вдруг сознанье блеснуло,
И вскочил он, очнувшись от шума и гула.
И за то, что дала божья воля ему,
Он вознес восхваленья творцу своему.
Тут поспели друзья, расспросили, узнали
И — за ним, в путь-дорогу, в далекие дали.
1480 Вот спешат они шагом стремительно скорым,
Словно ветер по травам и водным просторам.
По горам да по долам, со склона на склон
Шли туда, где глава их был страстью сражен.
И пришли. И прозрел помраченный бедняга,