Он в казне неразумья был редкой монетой.[142]
Всё динары копил и копил он упрямо,
Превзошел он богатствами даже Хатама.[143]
И великим стараньем дурной скопидом
Тайники понабил дополна серебром.
1885 И когда подкопил он немало уж денег,
Под землею поглубже их спрятал, мошенник.
И хоть клад у сквалыги быть очень богатым,
Деньги он и на шее носил под халатом.
Было столько у скряги сокрыто монет,
Сколько звезд сокрывает полуденный свет.
«Телу — сила в них, — часто твердил он присловье, —
Сила тела полезна душе для здоровья».
И однажды привел его жребий бродяжий
Промышлять возле берега куплей-продажей.
1890 У реки он прельстился запретной едой,
И за жадность покаран был долей худой.[144]
Он склонился, чтоб скверну отмыть, над водою,
А динары его повлекли за собою.
И упал прямо в реку проклятый меняла,
И динарами в воду его завлекало.
И в воде он барахтался, страхом объят,
И с надеждою ждал он, что бросят канат.
Но пока собирались спасать дурачину,
Все сильнее его увлекало в пучину.
1895 Словно якорь, тонул он, поклажей нагружен,—
Видно, золоту место — у донных жемчужин.
Серебро ему стало смертельной бедой,
Стала ноша его тайником под водой.
Вот какие несет сребролюбье напасти,
Умывай-ка ты руки от этакой страсти!
Не давай себе воли погрязнуть во сраме, —
Видишь: море тщеты бурно плещет волнами.
ВОПРОС
Вопрошающий молвил: «О в высях парящий!
Край мой раю подобен красою манящей.
1900 И деревья там — райским подобные кущам,
И конца нет ручьям, как из рая текущим.
Там живительна влага и воздух пригож,
Сытной пищей поля там усеяны сплошь.
Впору райскому саду приволья богаты,
Замок есть там высокий, а в замке — палаты,
В замке том золоченая роспись красива,
А снаружи узоры резьбы — как на диво.
Там правитель спокойствием мудрым велик,
Благолепны красой его облик и лик.
1905 Вот в каком цветнике благодать мне привычна,
Вот с каким властелином бывать мне привычно!
Без меня ему вкус угощений неведом,
Днем и ночью я друг его сну и беседам.
Эти радости кинув, лететь в вышине
Да стремиться к Симургу — пристало ли мне?»
ОТВЕТ
А Удод ему: «Бредишь ты вздором ничтожным,
В речи волю даешь разговорам ничтожным.
Хоть для сердца цветник и красоты прелестны,
А для взора вода и просторы чудесны,
1910 И хоть райские кущи красою блестят,
И хоть пышные розы прекрасны стократ,
Не дано постоянства их вешним бутонам,
Не даровано вечности пышным их кронам.
Лишь весну пересилит осенняя стужа, .
Розы никнут к земле, от печали недужа.
Да и замок — лишь небо свершит оборот, —
Как влюбленное сердце, разбитый падет.
Шаха тоже возмездие рока нагонит,
Да и с трона его злой десницею стронет.
1915 У садов и питомцев их — век быстротечный,
И ни шаху, ни слугам нет радости вечной.
Кто сказал бы, простак, — где такого найдешь —
Что и ты в том саду не с колючкою схож?
Если муж ты, лети к Каф-горе, к тем вершинам,
Где дано тебе с шахом быть, вечно единым!
Во вселенском саду — от него блеск цветений,
От него—увяданье и ветер осенний.
И величие шахов — в свершеньях его,
Их паденье и гибель — в веленьях его.
1920 И дворцам созиданье дает его разум,
И в его повеленье — низвергнуть их разом».
ПРИТЧА
Жил один каландар, неприкаянный, нищий,
День и ночь ему банг был единственной пищей.[145]
С виду — словно подвижник, а в думе сокрытой
Он мечтал о шкатулке своей ядовитой.
А накурится зелья — немели уста,
И усладой его были бред и мечта.
Как-то, много добыв той спасительной пищи,
Он тянул ее, сев на одном пепелище.
1925 И, удобно устроившись в рухнувших плитах,
Он мечтой устремился в мир помыслов скрытых.
Он увидел себя в заповедном саду,
Все, что нужно душе, там лежит на виду.
И жилище его — замок, гордый и властный,
Сам Мани расписал его кистью прекрасной.
Сам сидит он на троне, подобно Джемшиду,
И красавица с ним, солнцу равная с виду.[146]
Веселится властитель, могуч и велик,
И красавица нежит его каждый шаг.
1930 Этой выдумкой тешась, в мечтах беспечален,
Он лежал среди мрачных и темных развалин.
Вдруг в углу—скорпион, он, ползя по развалам,
Ядовитым на дурня нацелился жалом.
Как хозяин, решил обойти он развал,
,И во что ни попало он жало вонзал.
И когда того дурня красотка лобзала,
В его губы вонзил скорпион свое жало.
И вскочил пустодум со стенаньем и криком,
И метаться он стал в исступлении диком.
1935 Все исчезло: и розы, и замок, и трон,
И красавица мигом пропала, как сон.
Все мечты его были и вздорны и грубы,
И смертельный укус поразил его губы.
Понял он, что во всем заблуждался глубоко,
Но ему от раскаянья не было прока.
Меж тобой и тем дурнем различия нет,
Столь же вздорный вступил тебе в голову бред.
Мигом вскочишь, вкусивши смертельное жало,
И бездумного сна — сразу как не бывало!
1940 Сколько будешь рыдать и стонать ежечасно —
Нет ни на волос проку, все это напрасно.
И тогда ты поймешь, от кого ты далек,
Сам ты душу клеймом отчуждения сжег!
ВОПРОС
И сказал вопрошающий: «К-эй, несравненный,
Мучит сердце любовь мне неволею пленной.
Хоть на миг не увижу я облик любимый, —
Застлан мир для очей темнотой непрозримой.
Мне покоя тогда на мгновение нет,
От тоски и печали — терпения нет.
1945 Видеть лик ее— больше не надо и счастья,
И душе от свиданья — услада и счастье!
Нашим узам дана столь блаженная участь,
Что в разлуке терзаюсь я, ревностью мучась.
Пенья милой не слышу — и жить мне невмочь:
Дух из тела, как птица, уносится прочь.
И в разлуке с любимой я сердцем слабею,
Радость жизни моей — в единении с нею.
От разлуки душа моя в горе великом,
Сердце ночью и днем надрывается криком.
1950 Я в разлуке прожить не смогу даже дня:
Ведь разлука с любимою — смерть для меня.
И во имя чего я любимую кину,
И куда же лететь мне — в какую долину?»
ОТВЕТ
И ответил Удод: «К-эй, гореть — твое дело!
Искра плотской любви в твое сердце влетела.
Страсть твоя от любви далека безвозвратно,
В твоем сердце изменою выжжены пятна.
Со стези справедливой себя ты совлек,
И решил поискать ты окружных дорог.
1955 Если в жажде и немощи высохли губы,
Им целебные силы предвечного любы.
Отвратившись от чистых жемчужин душою,
Ты с дешевыми блестками дружен душою.
Кто закрыл сам себе светоч, льющий лучи,
Тот живет при мерцанье коптящей свечи.
Кто рассудок свой тешит обманом обличья,
Тот вовек не изведает сути величье.
Что за важное дело — обличье земное,
Если облик наружный — из крови и гноя?
1960 Лик любимой красивым представить не тщись:
Яркость щек — это кровь, белизна — это слизь!
И наружной красе срока вечного нету,
В ней ни прочного, ни бесконечного нету!