Обрели друг от друга единые двое.
И закон единенья их дерзостью правил,—
Говорить о том — свыше приличий и правил!
2915 Дева с юношей, страстью объятые, там
В упоении слились — устами к устам.
И найти для таких вот лобзаний сравненье —
Это было бы выше всех граней сравненья!
До утра они тешились негой усладной,
И обоим был сладок восторг безоглядный.
Тайны ночи раскрыл блеск рассвета, багров,
И на мускус земной лег камфарный покров.[214]
Пировавших вовсю разобрало весельем,
Им совсем помутило сознанье похмельем.
2920 Тут и обе плутовки проникли за полог,
И неслись их стенанья из щелей и щелок.
Их набег отнял ум у влюбленных сполна,
И споили они молодца допьяна.
И свалился без чувств он, ослабший и хилый,
И рассудок расстался в нем с трезвою силой.
И подруги-плутовки, свершив это дело,
На носилки взвалили безгласное тело.
И домой его тут же снесли поскорей, —
Сокрушенного скорбью — в обитель скорбей.
2925 Свежесть утра вернула несчастному разум,
И от пьяного сна пробудился он разом.
И очнулся, подумал несчастный, припомнил, —
Происшедшее памятью ясной припомнил.
Дым стенаний из горла исторг он, скорбя,
И камнями жестоко избил он себя.
Сам себя истерзал он в стыде непритворном,
И весь мир его взору представился черным.
Слезы-звезды метались в чаду его крика,
Смуту мук безысходных терпел горемыка.
2930 Вспоминать о блаженстве свиданья он стал,
» Как безумный, рыдать сквозь стенанья он стал.
Он вскричал: «О творец! Где спасенье найду я?
И кому же поведаю эту беду я?
А молчать — разве силы и воли мне хватит?
И таиться — терпенья доколе мне хватит?
Утаить ли беду мою или открыть,
Слово молвить, смолчать ли — не знаю, как быть.
А начну говорить — речь вести мне доколе?
Не смогу рассказать я и тысячной доли!
2935 Поклянусь затаиться — и слово нарушу:
Не под силу мне будет сдержать мою душу».
И в смятенье исторг он немало словес, —
Духа в теле не стало, и разум исчез.
Каждый миг ему смерть посылала смятенье, —
Всех, кто видел его, донимало смятенье.
Все хотели узнать, в чем же бедствий основа,
Но в ответ от него — о причине ни слова.
«Все ведь ясно и так, не пытайте меня,
Я сгораю, не надо мне больше огня!
2940 Мук моих никаким не опишешь рассказом,
Их бессилен понять человеческий разум.
О создатель! Со мной ли случилось то счастье?
Мне ли было в блаженство и в милость то счастье?
Ну а если б я волю дал праздным словам,
Кто ж поверит таким несуразным словам?
Вся душа от смятенья сгорела, — что делать?
И пылает в развалинах тело, — что делать?
В единенье свидания счастьем томимый,
Знал восторг я и радость слиянья с любимой.
2945 А потом — боль разлуки, печаль, забытье —•
Вот смятенье и трижды смятенье мое]
Нет границ изумленью пред этим, о боже, —
Никому не пошли в наказанье того же!»
31 ДОЛИНА ОТРЕШЕНИЯ[215]
Как минуешь сей дол, — всех путей завершенье
Ждет тебя лишь в равнине степей Отрешенья.[216]
Там — одно лишь безмолвье над гладью пустою,
Там рассудок и глух и объят немотою.
Как потоп разверзает там море без дна —
Сотни тысяч миров в нем потонут сполна.
2950 Там морской ураган, поднимаясь стеною,
Пенит тысячи гребней — волну за волною.
Миг за мигом спадают те волны, и снова
Разом в тысяче красок нахлынут сурово.
А посмотришь — и волны теряют там след, —
Только море повсюду, иного там нет.
Там предвечное пенится морем бескрайным,
И бурление волн взмыто промыслом тайным.
Явь и суть восемнадцати тысяч вселенных —
Все, что познано мыслью мужей просвещенных, —
2955 Все, что только явило свой облик и вид,
Все, чему в мире сущего образ открыт,
Все, что лику земли в ста диковинах суще,
В сотнях тысяч окрасок диковинных суще, —
Знай: все это — лишь море, источник всех сутей,
Это — луг или степь без путей и распутий.
Там сто тысяч прекрасных тюльпанов и роз
Соловьям и скворцам — пуще смертных угроз.
Лишь помысли, какие там страны и грады,
Океаны и реки, и горные гряды!
2960 Там круженье огня и ветров-ураганов, —
Все, что хочешь, найдешь там, едва только глянув.
Там вращенью небес и скончания нет,
Сонмы ангелов там, сонмы звезд и планет.
Сонмам ангелов нет ни предела, ни счета,
Ни числа, что границы б имело, ни счета!
Там и малой звезде, даже самой ничтожной,
По величью с землею сравниться возможно.
Семь небес, шесть сторон и четыре основы —
Суть вселенной — там редким величьем суровы.[217]
2965 Но превыше всего человек во вселенной:
Разум никнет от сути его совершенной.
Ты помысли об этом, и станет понятным:
Человек там — в обычном ли звании, знатном, —
И султаны, что силою славной сильны,
И хаканы, что волей державной знатны,[218]
Мудрецы и радетели веры законной,
И разбросанный люд, и в единстве сплоченный,
И святой, над людьми совершенством известный,
И пророк-провозвестник, главенством известный, —
2970 В море сути господней, как волны равны,
Да и сущи они там не дольше волны!
И у всех там единый удел — преходящий,
Все там бренны, им вечности нет настоящей.
Море вспенится волнами, словно в причуду,
И кипение красок являет повсюду.
А смирится бурлящая пеной вода, —
И от бега тех волн не осталось следа!
Если мудрость присуща уму человека,
Ты познал, что вовек и навеки от века
2975 Все, что можно помыслить живым и живущим, —
Быль и небыль — лишь так воплощается в сущем.
Все — лишь бог, и сильней не бывало начал,
Все там бренно, бог вечен — начало начал.
Все в явлениях сущее — в воле господней,
Дали, в вечность грядущие, — в воле господней.
Кроме господа, все, что по сути — иное,
Хоть стократ напоить его влагой живою,
В отрешенности бренно, и нет перемен, —
Даже вечность — и та превращается в тлен.
ПРИТЧА
2980 Шейх Аббас мясником был в судьбе своей бренной,
Стал — вершиной времен, высоты :— несравненной.[219]
Он в степи отрешения шел год за годом,
Плоть свою изнуряя смертельным изводом.
Как-то был в ханаке он, и присные с ним, —
Были все на местах перед шейхом своим.[220]
В это время какой-то развязный детина
В ханаке оказался, вошедши без чина.
Он вошел — и к минбару походкой лихою,
И сказал: «Эй, народ, что пригрет ханакою!
2985 Хорошенько проникните в суть моих слов,
Принесите кувшин мне — с водой до краев.
Мне свершить омовенье надумалось что-то,
А потом опорожниться будет охота!» [221]
Славный муж, услыхав эту речь, молвил свите:
«Что ж, возьмите кувшин и воды принесите!»
И дервиш взял из лучших сосудов один
И, наполнив водой, тут же подал кувшин.
А невежда посуду разбил дорогую
И сказал: «Принеси поскорее другую!»
2990 И ему тут же дали другую посуду,
И опять он разбил дорогую посуду.
«Хорошо, — шейх промолвил, узрев эту прыть, —
Приносите, пока не устанет он бить!»