Все те речи безумца слыхала она.
3230 Все слыхала она, притаившись украдкой,
А потом к нему вышла степенно, с повадкой.
И сказала: «Твои незавидны сравненья,
Бесконечно такие мне стыдны сравненья!
Ты вот стан мой сейчас с кипарисом сравнил, —
Разве есть в кипарисе подвижность и пыл?
Ты лицо мое с розой сравнил в этом слове,
Но у роз разве есть чудо-очи и брови?
Ты с павлином сравнил меня, лжи не отринув,
Но скажи: кто же разум терял от павлинов?
3235 Ты вот поступь фазана равняешь с моей!
Да когда же фазан был бедой для людей?»
Столько колкостей дева сказала при этом,
Что несчастный поник, затруднившись ответом.
Он сказал: «Оплошал я, горю я во сраме,
Грешный раб, я хвалить тебя вздумал словами!»
Гнев взыграл в луноликой в тот миг на беду:
«Да тебя я погибелью злой изведу!»
Пал на землю с мольбою безумец несчастный:
«О затмившая гурий красою прекрасной!
3240 Все слова мои вызваны истой любовью,
Самым искренним чувством и чистой любовью.
В ней ни умысла злого, ни жалобы нет, —
Ничего, что укор выражало бы, нет.
Знать, моя похвала — неуместное слово,
Будь добра, не взыщи за провинность сурово.
Посчитай, что ты слышала слово невежды,
Что все это лишь бред пустослова-невежды.
Посрамленье и стыд горемыку убьют,
А тебе убивать его — бремя и труд!»
3245 И безумец исторг покаяний немало,
И красотка карать его смертью на стала.
ПРИТЧА
Раз ходжа Абдулла Ансари досточтимый
Наставлял на стезе, благом истин хранимой:
«Кто поет и играет на сазе при этом
И слагает напевы по вольным приметам,
Но в напевах его мысль о боге жива,
Знай, о муж истой веры, сих песен слова
Много лучше, чем пенье небрежным укладом
И тверженье корана заученным ладом.
3250 Если есть в этом пении смысл сокровенный,
Это лучше огрехов в молитве смиренной!»
38 МОЛЬБА О ПРОЩЕНИИ СВОИХ ПРЕГРЕШЕНИЙ И ПРОСЬБА О ВСЕПРОЩЕНИИ ГРЕХОВ
О творец, всем небывшим дар жизни пославший,
Милосердием суть бытия даровавший!
Нет предела и края господним щедротам,
Благ, свершенных тобою, не выразить счетом.
Все, что я бы тебе в похвалу ни сказал,
Как ни тщился б, а мало и втуне сказал.
Что там я, если столько мужей благоверья
Много лет в похвалу твою двигали перья,
3255 И старались воздать справедливость вначале,
И в конце концов немощь свою признавали! .
Если ж духом смятенья Фани одержим,
Здесь вознес похвалу совершенствам твоим,
Осени его грех милосердною сенью
И оплошные строки предай истребленью!
Мне довольно и чести писать это слово, —
О тебе я писал и не ведал иного!
Пел я много ли, мало — а все про тебя,
Быль ли, небыль звучала — а все про тебя!
3260 Сколько тайн мне предстало твоих без покрова, —
Я о них птичьей речью слагал это слово.[241]
И теперь, птичьей речью взывая с мольбою,
Как подбитая птица, я слаб пред тобою.
Это все — от того, что у птиц всех пород
Песнь различна и общий напев не ведет.
В соловьином ладу много тысяч различий,
У ворон — беспредельно различие кличей.
Птичья песнь не всегда благодатна бывает,
Не всегда птичье пенье приятно бывает.
3265 Я по птичьим напевам слагал свою речь, —
В общей песне единственный лад не сберечь!
Попугай и скворец — оба славятся речью,
Но различия свойственны их красноречью.
Зазвучал их рассказ — и различие выдал:
Схож один с божеством, а другой — словно идол.
В этом — святость, а тот — отрицаньем влеком,
Светоч веры — в одном, тьма безверья — в другом.
До безверья и веры Фани что за дело?
Все, что он говорил, о тебе лишь радело.
3270 Будь его прегрешеньям заслоном-защитой
Вплоть до чаши, в пиру отрешенья испитой.
А судил ты ему отрешенья глоток,
Дай ему ты и вечность — блаженства залог!
39 ВОСХВАЛЕНИЕ ШЕЙХА И ПОВЕСТВОВАНИЕ О СВОЕЙ ПОКОРНОСТИ ЕМУ[242]
Вот, Фани, заложил ты строенье на диво
И поведал про птичьи реченья на диво.
Но пророк Сулейман первый понял дорогу,
Что ведет к птичьей речи и птичьему слогу.
От него перенявший ту мудрость Асаф
Никому не вручил сей потайный устав.[243]
3275 И от них то уменье другим не досталось,
Не досталось — не знали и самую малость!
Долго — тысячи лет небосвод быстроходный
Круг за кругом стезею свершал очередной,
И прекрасная птица явила свой лик,
Скор полет ее, скоры и ум и язык.
То—предвечная птица над Кафом парила,
Ей всептичий язык отрешенье открыло.[244]
То — вершина величия, столп совершенства,
Светоч истины, в сердце зажегший главенство,
3280 Дух, провидящий в истине благостный свет,
Мудрецам даровавший великий завет.
Это чудо мужей постиженья недаром
На торгах просвещения звали Аттаром.
И когда он запел в кущах сада земного,
В поучение птицам звучало то слово.
В птичьей речи он славен был знаньем таким,
Что Асаф с Сулейманом померкнут пред ним.
Хоть и знали они птичьи речи на деле,
Но другим передать этих благ не сумели.
3285 А когда бог ему дар реченья поведал,
«Речи птиц» миру он в откровенье поведал.
Сих речений язык до конца он постиг,
Изложение таинств творца он постиг.
И, реченья творя до конца от начала,
Он сокровищ бесценных рассыпал немало.
Он карманы времен понабил жемчугами,
Люди века его наслаждались плодами.
Был дарован сокровищем тем талисман,
Даже каждому нищему жемчуг был дан.
3290 Словно солнце узор его, не было краше,
Как Джемшид, извлекал он напевы из чаши.[245]
Каждый жаждущий пил тот нектар то и дело,
И от сладости речь его словно немела.
Птичьей речью слова научил он слагать, —
С попугаем сравнялись простые и знать.
Люди речи персидской словам его вняли
- И постигли слова в их сокрытом начале.
Только люди из тюркского рода простого,
У которых понятливость очень толкова,
3295 Пребывали лишенными всех этих благ,
Сути птичьих речей не внимая никак.[246]
Птицы ведомы всюду, где род человечий,
Но открыты не всем тайны птичьих наречий.
Я же в лавках Аттара смиренным обетом
Брал и сласти и сахар зимою и летом.[247]
В этих лавках я был попугаю под стать:
Мне дано было сахар легко разгрызать.
Птичьей речью ко мне обращался он с зовом,
Отвечал я ему попугаевым словом.
3300 В мое сердце с высот всеблагого предела
Птица духа его пресвятого слетела.
Научил он вникать в птичьи речи меня,
Сделал он знатоком тех наречий меня.
И когда в тех наречьях стал сведущ мой разум,
Тюркской речью повел я рассказ за рассказом.[248]
Пел я песни по-тюркски — напевом певучим,
Опьяняясь, как птица, своим же созвучьем.
Не простою я птицею пел — соловьем,
Сотни стонов неслись в каждом ладе моем.
3305 Пел я песни, стеная от страсти по розе,
И стонал я, рыдая от страсти по розе.
Я — такой соловей, что средь тысяч рыданий
Пел дастан, преисполненный звучных стенаний.
Оглашал я пьянящею песней цветник,