ц с алым оперением и блестящими клювами, гарпун, сделанный из материала, похожего на вулканическое стекло. Одну из полок целиком занимали песочные часы, большие и малые, с песком всевозможных расцветок; на другой стояли застекленные доски, к которым булавками были прикреплены высушенные насекомые; на третьей громоздились запечатанные банки с янтарной жидкостью, где плавали разные многоножки.
Когда на глаза Улле попался священный секирн, у нее перехватило дыхание. Кому мог принадлежать этот нож, и по какой причине владелец с ним расстался? Однако, чувствуя на себе неотступный взгляд спутника, она заставила себя двигаться дальше.
Они прошли мимо высокого зеркала, в полумраке отразившего их силуэты. Девушка в зеркале ей помахала. Улла испуганно отскочила, а юноша рассмеялся. Засмеялось и его отражение, только более тонким голосом.
– Я его слышу, – изумленно проговорила Улла, схватившись за край стола. Казалось, что зеркальная рама – это дверной проем, а отражение в зеркале – всего лишь другая половина комнаты, где стоит такой же молодой человек.
– Всего лишь иллюзия, – бросил ученик прорицателя. Его отражение небрежно махнуло рукой.
– Если и так, то очень сильная.
– Бесполезная вещь. Пустая забава. Предшественник моего учителя создал ее, когда искал способ заточить человеческую душу в зеркале, чтобы старый король мог жить вечно после телесной кончины. Это все, что получилось.
Улла посмотрела на свое отражение. Зеркальная девушка улыбнулась. Неудивительно, что окружающие ее избегали. В лице Уллы из зеркала было нечто коварное, как будто за сомкнутыми губами скрывался лишний ряд зубов.
– И все-таки впечатляет, – наконец выдавила она.
– Неудачный опыт. У отражения нет души, нет искры сознания. Оно способно лишь повторять. Новый король выставляет зеркало на потеху гостям. Его выносят в главный зал, на балу сама увидишь. Кстати, можешь поболтать сама с собой, если есть желание.
Против такого соблазна Улла не устояла.
– Здравствуй, – робко промолвила она.
– Здравствуй, – отозвалась девушка в зеркале.
– Кто ты?
– Кто ты?
Опять та же коварная усмешка. Улле показалось, или эти слова прозвучали с другой интонацией?
Она взяла негромкую ноту – просто ноту, без всякой магии. Отражение открыло рот и спело в унисон. Улла звонко рассмеялась от восторга, а девушка смущенно покраснела.
– Видимо, меня так же легко развлечь, как и гостей короля, – заметила Улла.
Губы отражения дрогнули.
– Все любят новизну.
Юноша устремил взгляд в зеркало, расправил плечи. Теперь они с Уллой стояли бок о бок – почти одного роста, с черными волосами, блестящими, словно жемчуг, поднятый с морских глубин.
– Посмотри-ка, – сказал он, и его отражение изогнуло бровь. – Кто-то может подумать, что мы – близкие родственники.
Он прав, поняла Улла. Дело было не только в цвете волос и стройности обеих фигур. Явное сходство прослеживалось и в форме лица, и в четкости контуров. Улла коснулась пальцами затылка, точно до сих пор ощущала, как мать туго-претуго затягивает косы, поет свою тоскливую песнь, от которой вянут водоросли в саду, и заставляет дочь сожалеть о сделанном. Юноша в черном предлагал Улле разгадку, жемчужину в открытой раковине. Стоило лишь протянуть руку.
Она промолчала.
– Зачем ты здесь, в Зёндермейне? – спросил он, и его отражение в зеркале выжидающе замерло, словно тоже хотело услышать ответ.
Улла провела большим пальцем по столу. Девушка в зеркале быстро-быстро заморгала и показалась ей какой-то уж слишком растерянной.
– Решила насладиться прохладой, – небрежно промолвила она. – А ты приехал учиться?
– Нет, – сказал ученик прорицателя. Серые глаза его отражения сузились. От голоса повеяло ледяным холодом. – Я приехал охотиться.
В морских глубинах мелкие создания выживают, если при приближении хищника успевают скрыться. Каждой клеточкой своего тела Улле хотелось спрятаться, забиться в темную щель, лишь бы избежать этого взгляда. Но здесь, на суше, прятаться было некуда, да и не пристало сильдройрам отступать перед людьми. У Уллы есть песня, а он – всего лишь смертный.
Она подняла глаза и заставила себя выдержать взгляд чужака.
– Тогда желаю удачной охоты, – спокойно промолвила Улла. – И легкого улова.
Он улыбнулся – той же коварной, опасной улыбкой, которую она видела у собственного отражения в зеркале. Улла пришла за ответами, но с чего она решила, будто этому мальчишке что-то известно о ней? Она уже убедилась, что его расплывчатые слова – всего лишь пустая приманка, поэтому лучше всего сейчас же уйти. Кроме того, Улла с давних пор умела распознать невыгодную сделку. Даже если этот странный человек владеет некими секретами, они не стоят той цены, которую он за них потребует. С этими мыслями Улла развернулась и, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, начала спуск по длинной спиральной лестнице.
Несмотря на туманные угрозы ученика прорицателя, пока что Улла чувствовала себя счастливой. Как и другие сильдройры. Каждый развлекался по-своему: Роффе предавался всем возможным порокам, Сигне страдала, но глушила боль, утешаясь с вереницей человеческих любовников. Улла тоже получала наслаждение, но иначе: удалялась в лесную глушь, подальше от нетерпеливого стука ретивых сердец, туда, где зеленые сосны поднимались, точно стены величественного собора, а воздух был напоен запахом теплой смолы. Она наблюдала за оленями и бобрами, пачкала губы ягодным соком, провожала солнце на закате и смотрела, как утром оно вновь встает, чтобы расцветить мир.
По вечерам она вместе с остальными веселилась на пиршествах; видела, как терзается Сигне, как очаровывает всех подряд Роффе и каким вниманием пользуются пятеро его златовласых братьев. Красота, открывшаяся в Улле на земле, приносила ей драгоценности и любовные поэмы. Под дверями своей комнаты она находила букеты цветов, а один раз даже получила предложение руки и сердца. Прекрасную русалку ничто не трогало, беспрестанное восхищение смертных утомляло, но в их глазах эта холодность лишь делала ее еще более привлекательной.
Улла часами сидела в опустевшем бальном зале и слушала музыку, исполняемую людьми; смотрела, как их пальцы перебирают струны лютни и водят смычком; отдавалась на волю ритмичного боя барабанов, пока не прозвучит последняя нота. В легендах рассказывалось об инструментах, зачарованных сильдройрами, – подарках тем смертным, которые удостоились их благосклонности. О кастаньетах, что придавали танцору грации, и арфах, что играли сами по себе, стоило смазать струны кровью… Для Уллы же не существовало ничего, кроме музыки.
Иногда по ночам, когда Сигне не утешалась в объятьях любовника, она приходила в комнату Уллы, и девушки шутливо возились под простынями, сплетая ноги и руки, смеясь и согревая друг друга. В такие ночи Улле не снились отец с матерью, хищная улыбка ученика прорицателя или холодное безмолвие синей морской глубины.
Однако со временем пылкость Роффе остыла, а его братья сделались недоверчивыми и скрытными. Принцы реже развлекались в компании земных девиц и проводили много времени в Башне прорицателей. Улла знала: они роются в книгах, пытаясь изучить магию смертных, ищут подарок для отца, который навсегда изменит их судьбы.
Чем сильнее мрачнел Роффе, тем более капризной и непредсказуемой становилась Сигне. Она постоянно накручивала свои рыжие локоны на беспокойные пальцы и нервно кусала губы, пока на них не выступали крохотные рубиновые капельки крови.
– Прекрати, – в постели шептала ей Улла, промокая кровь рукавом своей ночной сорочки. – Твои терзания ему не помогут. Он что-нибудь придумает, время еще есть.
– И как только придумает, сразу призовет тебя.
– Нас обеих.
– Но песнь сочиняешь ты, – Сигне прижалась жарким лбом ко лбу Уллы. – Ты ему нужна.
– Сильную песнь мы сможем спеть лишь вместе.
Из глаз Сигне полились слезы, голос дрогнул.
– Когда он поймет, каким великим даром ты наделена, то захочет на тебе жениться, а я останусь ни с чем.
Улла прижала подругу к груди, жалея, что не может вытрясти из ее головы эти глупые мысли. Ни одна из них не годится в принцессы, сколь бы ни сильна была магия их песен.
– Я никогда не предам тебя. И я не желаю выходить за него замуж.
Сигне горько рассмеялась в темноте.
– Он принц, Улла, и всегда получает то, чего хочет.
Тонкие пальчики Сигне словно запустили стрелки невидимых часов: на следующий же день Роффе подошел к Улле. Их разговор произошел вечером, на террасе с видом на сады, после неспешного раннего ужина, на который подали рулет из птицы с каштанами под апельсиновым соусом. Кувшины с охлажденным мараскином уже опустели, слуги убирали со стола, а люди и сильдройры дремали в беседках, густо увитых зеленью, либо резвились в лабиринте из живой изгороди.
Улла стояла на краю террасы, смотрела вдаль и слушала жужжание пчел. В ее сознании уже выстраивалась мелодия песни, которая превратит часть подводного сада, возведенного ею и Сигне для королевской семьи, в похожий лабиринт с бассейном в центре. Разумеется, это будет лишь обман зрения, копия земных фонтанов, но все же, если встроить в мелодию сильный образ, то в бассейне заплещется рыбка.
– Я хочу преподнести отцу что-нибудь наподобие тигра, которого подарил Рундстром, – заявил Роффе, облокотившись на перила рядом с Уллой. – Например, коня. Или огромную ящерицу, если такая найдется.
Подаренный королю тигр вошел в историю, однако повторить чудо было непросто. Сухопутного зверя требовалось заколдовать так, чтобы он дышал под водой, выдерживал холод и подчинялся хозяину. Тигр Рундстрома прожил в море чуть меньше года – достаточный срок для того, чтобы на трон взошел средний сын короля.
– Тебе нужно что-то более впечатляющее, – промурлыкала Улла, нежа под солнцем обнаженные плечи, – иначе твой подарок будет выглядеть жалким подражанием.