Русский словарь, легко воспринимающий новшества, в том числе иноязычные, органически связан с развитым словообразованием, призванным мирить его с требованиями флективной морфологии. Уместно вспомнить суффиксы – изм и – ист, теряющие в последние годы свою начальную политико-теоретическую суперпродуктивность. Можно говорить о недавнем освоении суффиксов – гейт, – голик (вспомним уотергейт, шопоголик и от русских корней кремлегейт, трудоголик) и ещё суффикса – инг (банкинг, тренинг, шопинг, допинг, паркинг, пилинг).
Тем более приятно видеть внутри системы роль и собственно русских формантов, в частности слов на – ка. Они, несомненно, способствуют системности в максимально привольной словарной подсистеме и снижают поставки слов, смущающих системообразующие грамматику и фонетику. Здесь очевидно и сближение книжной и некнижной разновидностей нашего языка.
Вообще же развитое словообразование служит своеобразной скрепой разных уровней системы и структуры русского языка. Как мостик, оно сближает строгую флективную грамматику с отпущенной на вольные хлеба лексикой, придавая ей определённый материальный порядок хотя бы закреплением однозначных производных.
Избыток суффиксов, образующих названия лиц (-ист, – тель, – ец, -ик, – ник, – щик, – овщик), дисциплинируется, например, резким падением продуктивности суффикса – ист, невероятно высокой в советский период: марксист, коммунист, троцкист, уклонист, идеалист, морганист, вейсманист и прочие лица по принадлежности к тому, что обозначается словом на – изм. Любопытно, что слова ленинист, сталинист в общем обиходе появились недавно, а раньше ограничивались чисто русскими ленинец, сталинец, мичуринец.
Суффикс – тель сегодня всё меньше образует названия лиц, специализируясь на предметах, орудиях, веществах: стеклоочиститель, выпрямитель, освежитель, очиститель, опреснитель. Это можно как-то увязать с разгоревшейся в ХIX веке борьбой значений прилагательных производного от названия лица – тель+н+ый (соблазнительный – «принадлежащий соблазнителю»). Татьяна подозревает Онегина в желании прославиться ловким соблазнителем, когда упрекает его в том, что её позор «…мог бы в обществе принесть вам соблазнительную честь». В настоящее время такие слова кажутся производными прямо от глагола с суффиксом – тельн-: соблазнительный — «который соблазняет».
Новое значение отрывается от имени, ассоциируется с глаголом и становится синонимичным причастию: наблюдательный взгляд – «наблюдающий» при сохранении отымённого суффикса – н-; наблюдательный пункт – «место наблюдателя». При безразличной поблажке культурных сил образование первоначальной модели замирает: у слова старательный, например, совсем нет значения «свойственный лицу», будто оно произведено в параллель старающийся непосредственно от глагола.
7.3. Казематы морфологии
Самые устойчивые законы системообразующих грамматических уровней языка могут в нормализационных играх приостанавливаться в интересах социума. Например, немногочисленные глаголы несовершенного вида с инфинитивом на – ать имеют в спряжении настоящего времени чередования в основе в отличие от подавляющего большинства таких глаголов, спрягающихся как читать. Около трёх веков идёт выправление их нерегулярных форм согласно правилу устранения исключений, однако заторможенно, различно у каждого отдельного глагола.
Например, появившись как ошибка, рождённая борьбой за регулярность против морфологических исключений, двигаю, двигаешь, двигает…, взяв на себя значение «перемещать», довольно быстро стали нормой в качестве некоторого смыслового омонима исторических форм движу, движешь, движет…, которые сохраняются преимущественно в значении «приводить в движение» и с оттенком устарелости и поэтичности: «старый шкаф двигается с трудом» и «Речка движется и не движется, вся из лунного серебра» (ср. терминологическое различение слов двигатель и движитель). Здесь можно видеть и смешение основ неопределённой формы и формы настоящего времени.
Глагол махаю казался недопустимым учёным Р.И. Аванесову и С.И. Ожегову (Русское литературное ударение и произношение. М., 1955). Мои родители не терпели бабушкиной команды: «Помахай папе ручкой!» – хотя деепричастие маша было чуждо уже в начале ХIХ столетия (у А.С. Пушкина – махая вёслами). Сегодняшние словари дают махаю по большей части даже без помет разг. или доп. наряду с машу.
Капать даёт однозначные формы каплет и капает, хотя некоторые лингвисты привязывают их к значениям «несильно литься» и «наливать каплями». У Набокова «свеча капает воском», «стих…каплет в ночь росою ледяной», «Я родом из дикой той страны, где каплет кровь на снег». От клепать вполне нормативно клепают, но сохраняется форма клеплют в значении «возводят напраслину». Видовой паре пускать (пускаю, пускает) – пустить (пущу, но пустит, пустят) ведома и диалектно-просторечная форма пущать (пущаю, пущает, пущают). Ревнители культуры языка необъяснимо резко расходятся в квалификации форм полощет/полоскает; мяучит/мяукает; мурлычет/мурлыкает; кудахчет/кудахтает.
Синкразия М. Горького, укорявшего авторов, писавших, по его мнению, «не по-русски, а по-балахонски», примером чего было и деревенское «Крестьянин пахает поле», на веки вечные обрекла глагол пахать быть исключением. Тенденция ощутимее в диалектной речи, которая знает не только пахает, но последовательно «прогрессивные» плакает, скакает, прятает, шептает, щипает вместо плачет, скачет, прячет, шепчет, щиплет. Устойчивость полощет может отчасти объясняться тем, что полоскает звучит слишком похоже на поласкает (от ласкать). Ассоциация с омографом, несмотря на различие ударения, мешает регулярно спрягать глагол писать, хотя он семантически связан с образцовым читать.
Последний пример демонстрирует нерешительность системы на нормализаторском поле при столкновении двух противоречащих друг другу её собственных закономерностей: консервативно охранять старое и стремиться к самоупрощению и регулярности (мудро сформулированное Е.Д. Поливановым правило выталкивания исключений). Такое столкновение открывает дверь для самоуправства социума, причём побеждает то консервативная гиперкорректность (правильно только машу), то безудержное новаторство (пора узаконить младенец плакает).
Обретают силу убедительности семантические или стилистические оттенки в производных, возникающие по игре случая или придумываемые. Они способны нормализовать обе параллели и затем по наитию кодифицировать любую. В то же время строго соблюдается неприкосновенность отдельных случаев, например глагола быть. Причудливы семантико-словообразовательные связи и непривычны соотношения видов у глаголов нести – носить (оба несовершенного вида), но дают разнести (совершенный вид; «доставить» и неожиданно как омоним «уничтожить») и разносить (несовершенный вид к разнести и совершенный в значении «расширить ноской», что требует нового глагола несовершенного вида разнашивать).
Не допускается никакой нормализации и в глаголах идти – ходить (кроме запрета диалектно-просторечного инфинитива итить, регулярного, но не устраняющего супплетивности в спряжении): придти, прийти как совершенный вид к приходить, но с оттенками однократного и повторяющегося действия. Схоже ведут себя и другие приставочные глаголы, кроме находить – найти, выбывающих из группы движения с развитием значения «отыскать» и «искать».
Любопытно упомянуть профессиональное или шутливое переходное употребление непереходных глаголов: его ушли, гулять ребёнка («Детей надо кормить, гулять, ласкать», – педиатр в интервью «Радио России». 2010. 6 дек.). Многих раздражает опущение собой, из себя, себе при глаголе представлять/представить в значении «быть, являться» или «вообразить»: «Он представляет образец интеллигента»; «Не представляю, как она могла в него влюбиться»; «Не представляю, как туда доехать»; «Не представляю, как можно выжить при таких ценах».
Сценарии нормализации возникших морфологических вариантов бывают весьма различными, иллюстрируя то непреклонное упорство системных сил, особенно если есть и субъективная поддержка, то их уступчивость, особенно если есть и системные причины. В целом же на фронте морфологии без перемен. Бои местного значения ведутся вяло. Они связываются, видимо, с акцентологическими противопоставлениями и охватывают, как правило, лишь стилистические оценки.
Количество форм множественного числа с ударным окончанием – а выросло даже по сравнению с указанным в «Грамматическом словаре» Л.К. Граудиной: названия лиц: доктора, директора, мастера, профессора, редактора, повара, слесаря, сторожа, юнкера, и предметов: катера, поезда, паруса, тормоза, якоря. В сравнении с ними старые формы с безударным окончанием – ы: директоры, редакторы, слесари, юнкеры, буферы, паспорты, поезды, тормозы, катеры, парусы, якори, сегодня кажутся уже не вполне нормальными. Они малоупотребительны, как и совсем ушедшие из языка дву– и трёхсложные боки, домы, роги, снеги, томы, шёлки, адресы, черепы.
Вариативность устойчиво сохраняется при стилистической дифференциации: некоторые новые формы хранят профессиональную окраску: повара́ (так!) скажут соуса, торта, а в общем употреблении привычнее всё-таки соусы, торты («Одними то́ртами сыт не будешь»). Конечное ударение и вне рассматриваемых форм типично для профессионалов: