Но пора подводить окончательный итог и делать выводы.
Много весомых и притом вполне объективных обстоятельств нынешней исторической эпохи сложилось таким образом, что с их учетом осуществление принципов свободы в общественных отношениях, нравах и стиле мышления может показаться теперь вполне реальной, пусть даже отдаленной, перспективой всемирной истории. Если такое восприятие не иллюзия, это значит, что мы живем в эпоху, объективно благоприятствующую широкому росту потребности в художественном стиле, воплощающем познавательные и деятельные установки человека свободного общества, иначе говоря – в классическом стиле, который возник в полисной Греции вместе с первыми в истории институтами гражданской свободы и вплоть до последнего столетия неоднократно доказывал свою неподверженность историческому старению.
Между тем влияние объективных обстоятельств на жизнь общества существенно ослабляется, а на жизнь искусства – и вовсе сводится к нулю силой противодействующего им фактора. Последний исторически закономерен, хотя по природе и субъективен; это нестабильная психика постпатриархального человека, жаждущего иррациональных стимулов (пассивный вид) и деструктивной самореализации (активный вид); одно из потенциально наиболее опасных проявлений такой самореализации – современное декадентство, неотступно навязывающее обществу собственную продукцию.
Однако в разных странах современного мира существует весьма влиятельный и авторитетный институт, чье историческое назначение – если, конечно, верить названию – как раз и состоит в покровительстве искусству классического направления; этот институт – АХ. Следовало бы ожидать, что агрессивное декадентское действие встретит со стороны разных АХ энергичное противодействие и таким образом явится провоцирующим стимулом их собственного развития. Между тем действительность современных АХ являет парадоксальную – если не сказать абсурдную – картину: одни AX сами превращены в очаги декадентства, другие культивируют идеологическое доктринерство в помпезно-барочных формах, ничего общего не имеющее ни с истинным духом времени, ни с подлинной классикой; третьи соединяют декадентство с идеологическим доктринерством и барочной помпой. Если какие-то из AX стали таковыми в результате эволюции прежних AX, в целом отвечавших смыслу своего названия, то подобную эволюцию можно определить как вытеснение тех, для кого AX предназначены, теми, для кого они очевидным образом не предназначены. Что же так влекло этих последних в AX, если, как правило, они могли успешно создавать и укреплять собой соперничающие институты? Что же теперь, когда под их дружным и веселым натиском традиционная структура AX рухнула, а сами AX превратились в противоположность самих себя, мешает им заменить имя AX на более подходящее? Причина может быть лишь одна: им просто не найти более громкого, более престижного имени для учреждения искусств, ибо, несмотря на все усилия ниспровергателей, общество продолжает молчаливо чтить традицию, оправдавшую себя своей многовековой историей. Поняв это, многие ниспровергатели уже давно предпочли зря не воевать с AX, а просто воспользоваться ее именем, которое в итоге такой операции наверняка рано или поздно будет скомпрометировано.
Не знаю, многие ли сознают всю нелепость описанного положения дел. Надеюсь, что по крайней мере почувствовать ее поможет следующая аналогия. Представим себе человека, поступающего в качестве то ли студента, то ли преподавателя в Православную духовную академию или на богословский факультет Католического института. Вряд ли кто-то усомнится в полном праве этого человека ожидать, что там, куда он намерен поступить, ему не придется, вопреки своим склонностям и убеждениям, присутствовать при отправлении экзотических культов или сидеть на защитах докторских диссертаций, отстаивающих положения воинствующего атеизма. Если же такое, против всех ожиданий, случится, то вряд ли кто-то упрекнет его в том, что он предварительно не осведомился, является ли Духовная академия духовной академией, а Католический институт католическим институтом. Но ведь имя «Академия художеств» говорит о своем значении столь же недвусмысленно, и только десятилетия его превратного употребления помутили наше восприятие, заставив нас не доверять здравому смыслу и логике. А между тем это имя обязывает. Возьмем ситуацию вполне обыкновенную для многих нынешних АХ: сотрудник одной из таковых публично заявляет, что Татлин (или Корбюзье, или кто угодно другой в том же роде) есть величайший архитектор Новейшего времени. Как человек и гражданин, как ученый и художник он имеет на такое заявление бесспорное право. Но только не как сотрудник АХ. Поэтому если, сойдя с трибуны, он не положит на стол председателя свое заявление об уходе из академии (чтобы потом искать места в любом другом учреждении искусств), то из данной ситуации мыслимы два исхода. Один – подобающий, но в нынешних АХ невозможный: этого господина препоручают заботам крепкого швейцара, который провожает его к выходу, а в случае противодействия спускает с лестницы. Другой – неподобающий, но в нынешних АХ самый вероятный: ему аплодируют и благодарят как сотрудника, в срок подготовившего «интересный и содержательный доклад», а его единственным судьей остается тем временем его собственная совесть.
Нет смысла множить подобные примеры: этого вполне достаточно, чтобы в отношении так называемых АХ пропал и самый сдержанный оптимизм. И все же я смею надеяться, что у идеи АХ есть будущее. Конечно, в стенах самих АХ эта идея имеет меньше всего шансов стать продуктивной. Ее возрождение значительно более вероятно за их пределами, в неформальных кружках, объединяющих людей, которым дорога чистота классической формы. Чуждаясь декадентства, эти люди также не прельстятся ни ходульным пафосом назидания, ни уж тем более модным теперь компьютерным плагиатом классики, маскирующимся под ее ироническое обыгрывание. Отношение этих новых людей к искусству будет спокойным и серьезным; возможно, что и название AX они сочтут для себя слишком громким и даже не станут его к себе применять.
Их путь – это трудный и долгий путь классицизма. Но если идея свободы имеет хотя бы какую-то перспективу, если она, подобно идее AX, не будет со временем подменена собственным именем, то тогда перспективу имеют и такие начинания. И наоборот, если подобные инициативы найдут отклик, они для многих станут началом пути к свободе, тем самым содействуя ее реализации в жизни общества.
Способны ли современные AX возглавить движение искусства по такому пути? Чтобы ответить на этот вопрос, надо его поставить несколько иначе: способны ли современные AX к радикальному обновлению с целью возврата к собственной идее? Способны ли они отказаться от соблазна постоянно выменивать свое первородство на чечевичную похлебку преходящих благ? Если да, то у них есть надежда на будущее, тесно связанная с надеждой человечества на свободу. Если же нет, то тогда не поможет ничего: ни искусство лавирования, ни ссылки на длительную историю и былую славу.
2 марта 2000 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Так кто же все-таки враги свободного или, по терминологии К. Поппера, «открытого» (open) общества? Те, кто азартно разрушают основы человеческого мышления, или Платон и Гегель, как полагал упомянутый философ? Общеизвестно, что Платон был оппонентом демократии; допустим, что таковым был и Гегель. Но в интеллектуальном мире нормального демократа и либерала между понятиями «быть оппонентом» и «быть врагом» лежит целая пропасть! Неужели Поппер, когда он выносил определение enemies в название своего главного труда, не чувствовал опасности, которую таит в себе такой подход к оппонирующей стороне? Интеллектуальная жизнь в обществе (и прежде всего свободном) – состязательный процесс; без понимания этой базовой истины обществом демократия обречена на превращение в собственную мрачную противоположность. В Средние века католическая церковь проводила процесс канонизации новых святых как прения двух несогласных сторон, одна из которых, как заранее считалось, защищает точку зрения, враждебную Богу, однако даже в ту далеко не либеральную эпоху никому не приходило в голову считать врагом ее пропонента. Может ли разумный человек считать врагами правосудия адвокатов, которые берут на себя защиту преступников, какими бы мотивами те или иные адвокаты при этом ни руководствовались? Как оппонент демократии Сократ принес ей, по большому счету, неоценимую пользу, тогда как демократы, приговорившие его к смерти, наоборот, нанесли делу демократии огромный ущерб. Такие оппоненты стимулируют интеллект демократии, без которого она – ничто, тогда как декадентство этот интеллект постепенно, но верно разрушает. Тем не менее к «врагам» открытого общества декаденты Поппером не были причислены. Почему?
2 У некоторых из этих экспериментаторов даже доставало трезвости не переоценивать собственные результаты. Так, видный конструктивист межвоенного периода венгр Аайош Кашшак как-то раз отверг лестное для него суждение авангардистской критики, объявившей его искусство искусством будущего; на это он возразил, что его работы – всего лишь первые шаги в процессе поисков нового искусства, предвидеть формы которого еще никому не дано. Увы, такая скромность мало была свойственна деятелям «авангардного» декадентства; их жизненный стиль скорее отличался саморекламой в духе знаменитого пикассианского: «Я не ищу, я нахожу!»
Борис Бернштейн«L.T.» КАК ПАРАБОЛА
Л. И. Таруашвили («Витрувий как художественный критик и человек античности») обратился к сочинению Витрувия «Десять книг об архитектуре» (к главе, посвященной сюжетам и образам настенной живописи, – VII, 5), чтобы выявить природу суждений автора. По мнению докладчика, идеализация античной культуры часто приводит к повторению на новом историческом уровне присущих ей ошибок и недостатков.
Надо признаться, что судьба Академии художеств – я говорю не об исторически определенной институции, а об Идеальной Академии, – не была предметом моих интересов в последние годы, не стала она интересней и после чтения статьи Л. И. Таруашвили. Побуждение отозваться если и связано с проблемой академизма, то далеко не в первую очередь.