Когда началась массовая реабилитация, Поливанов долго не подпадал под нее по той причине, что некому оказалось о ней хлопотать: жена погибла, детей, братьев и сестер не было. Но писать о нем стали все больше. В 1955 г. герой одного из моих очерков, японист Н. А. Сыромятников, кажется, первым упомянул в печати о его противостоянии Н. Я. Марру. Но наиболее важной была публикация в «Вопросах языкознания» в 1957 г., еще до официальной реабилитации ученого, статьи В. В. Иванова, ныне академика, «Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова», где впервые было сказано о значении его трудов не только для японистики и китаистики, но для языкознания в целом. С конца 50-х гг. возобновилась и публикация его работ, в том числе ранее не печатавшихся. А В. А. Звегинцев в 1960 г. включил одну из статей книги «За марксистское языкознание» в хрестоматию по истории мировой лингвистики наравне с работами признанных классиков советской науки.
Но реабилитация была необходима. За отсутствием родственников просьбу о пересмотре дела на имя Генерального прокурора СССР направил в конце 1962 г. Институт языкознания АН СССР. Показания в пользу Поливанова дали его друзья и коллеги разных лет: В. Б. Шкловский, В. А. Каверин, Ю. Яншансин и др. В частности, Шкловский, не обошедший и наркоманию, вспоминал, как на его глазах во время Февральской революции Евгений Дмитриевич «с группой людей строил баррикаду, перевернув трамвайный вагон и омнибус», а «во время Кронштадтского восстания водил на лед китайские и корейские отряды». В конце его показаний сказано: «Считали, что он идет во главе мировой лингвистики, ища ей общие законы. Прошло много десятков лет. Вероятно, многое открыто другими, но для славы советской науки, для истории марксистского языковедения и для исследования социальных вопросов литературы Востока, думаю, работы Евгения Дмитриевича не прошли [даром]». В итоге 3 апреля 1963 г. произошла реабилитация.
После этого наследием ученого стали заниматься активнее. В 1964 г. благодаря усилиям Л. И. Ройзензона в Самарканде состоялась первая конференция его памяти, тогда же А. А. Леонтьевым был составлен сборник его избранных трудов, включивший как издававшиеся при жизни, так и неопубликованные работы. К нему были приложены статья А. А. Леонтьева, Л. И. Ройзензона и А. Д. Хаютина – первая биография Поливанова и библиография его работ. Его публикация шла с трудом: против нее выступил заведующий отделом языков Института востоковедения (тогда Института народов Азии) АН СССР Г. П. Сердюченко, в прошлом видный маррист. Большую роль в издании тома сыграл авторитет Н. И. Конрада, к тому времени академика. Книга вышла в 1968 г., вызвала большой интерес, в 1974 г. появилось ее английское издание.
В это время о Поливанове много говорили и писали и на Западе, и в Японии. На Западе его особенно ценили ученые левых взглядов, интересовавшиеся построением марксистской лингвистики. В 60-е гг. в Париже некоторое время существовал Поливановский кружок. А в Японии, где обычно игнорируют иностранные исследования по их языку, на работы Поливанова всегда обращали внимание, особенно их пропагандировал профессор Мураяма Ситиро (кстати, ученик так не любившего Поливанова Н. Н. Поппе), Мураяма подготовил изданный в 1976 г. на японском языке сборник японистических работ ученого.
У нас в 70-е гг. и в первой половине 80-х гг. труды Поливанова, разумеется, не исчезали из научного оборота, но кое-кто из начальства, особенно в провинции, считал его «неудобной фигурой». Во Фрунзе в 1981 г. не дали проводить заседание, посвященное 90-летию со дня его рождения, хотя в Москве в Институте востоковедения аналогичное заседание прошло без всяких трудностей. Но и в Москве после книги 1968 г. публикация работ Поливанова почти прекратилась, а подготовленное переиздание первого тома «Введения в языкознание для востоковедных вузов» много лет лежало без движения.
Все же и в это время Поливанова изучали. Первую монографию, посвященную его деятельности, издал в 1983 г. А. А. Леонтьев. А самаркандский литературовед В. Г. Ларцев в это же время написал большую книгу «Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности», во многом основанную на архиве, который долгие годы собирал Л. И. Ройзензон. Книга интересна большим количеством фактического материала, содержит немало воспоминаний о Евгении Дмитриевиче. Интересы автора сказались в том, что в ней впервые рассказывалось о Поливанове как литературоведе и поэте.
Эта книга, несколько лет доводившаяся до окончательного вида в издательстве, вышла в 1988 г. и оказалась ко времени. «Пошел маятник», и как раз на этапе «социализма с человеческим лицом» фигуры вроде Поливанова или Н. И. Бухарина оказались созвучны эпохе, книга самаркандского автора имела неплохой резонанс. Но маятник двинулся дальше, и к моменту столетнего юбилея ученого в 1991 г. в центре внимания находились уже другие лица. Ситуация оказалась прямо противоположной той, что была десять лет назад. В Киргизии (уже не во Фрунзе, а в Бишкеке), где процессы развивались с опозданием, в сентябре 1991 г., несмотря на всю непростую обстановку того месяца, прошла большая конференция памяти Поливанова. В Москве же ни одной конференции не было, а когда я подготовил юбилейную статью для «Вестника Академии наук», ее сначала приняли, но потом отказались публиковать на том основании, что не надо пропагандировать коммунистов. Статья, правда, вышла в журнале «Азия и Африка сегодня» благодаря М. С. Капице (см. очерк о нем).
В 1991 г., впрочем, сделали самое важное: издали новый том трудов ученого, куда вошли не только «Введение в языкознание для востоковедных вузов», но и впервые увидевшие свет «Словарь лингвистических терминов» и выступления против Н. Я. Марра. Подготовил издание Л. Р. Концевич.
Но два тома 1968 и 1991 гг. включают в себя лишь небольшую часть из написанного Поливановым. В. А. Каверин говорил, что ему «удалось напечатать лишь двадцатую часть своих работ», и эта цифра близка к реальности. К книге В. Г. Ларцева приложен составленный Л. Р. Концевичем список: «Ненайденные работы Е. Д. Поливанова», занимающий тринадцать страниц. Трудно найти другой аналогичный пример в истории мировой лингвистики. И арест ученого был здесь не единственной причиной: много рукописей Поливанов потерял еще за время своих скитаний (он довольно небрежно относился к научному архиву), очень много его текстов пропало, когда в начале 30-х гг. марристы выбрасывали из печати его «антимарксистские» работы.
Однако кроме ненайденных или безусловно уничтоженных работ до сих пор существуют и сохранившиеся, но не опубликованные. Теперь уже вроде бы нет непреодолимых препятствий, но «не доходят руки». Выше говорилось, что в Праге сохранилась та часть научного архива Поливанова, которую он послал Р. Якобсону. Кое-что из нее (письма Поливанова Якобсону) печаталось еще в 80-е гг., а в январе 1990 г. мы с Л. Р. Концевичем были в этом архиве и успели сделать ксерокопии некоторых работ, которые затем были напечатаны. Однако затем связь с Прагой прервалась, и все остальное, включая книгу по японской фонетике, пребывает под спудом до сих пор. А во Фрунзе еще в 70-е гг. видели рукопись большой дунганской грамматики, известно также, что сохранился перевод «Манаса». Но все это лежит без движения, и что-то за прошедшие десятилетия могло пропасть. Чувствую здесь и собственную вину.
Сейчас центром изучения наследия Поливанова стала его родина – Смоленск, где усилиями преподавателей Смоленского университета (особенно надо отметить роль И. А. Королевой) проведено уже девять Поливановских чтений. В Смоленске в 2003 г. наконец переиздали книгу «За марксистское языкознание». А за рубежом после спада интереса к Поливанову (во многом связанного с кризисом левых идей в 80–90-е гг.) снова им стали заниматься, свидетельство чему уже упоминавшийся коллоквиум в Париже в июне 2009 г. Вот неполный перечень его тем. Общий обзор деятельности Поливанова. Поливанов как тюрколог. Поливанов как японист. Теоретические вопросы в трудах Поливанова: фонология, эволюция языка, диалогическая речь. Проблемы социолингвистики у Поливанова. Деятельность Поливанова в области языковой политики и разработки алфавитов (три доклада). Поливанов как исследователь поэтики. Поливанов – поэт. Поливанов – литературный персонаж. История Поливановского кружка в Париже. В силу обстоятельств жизни и особенностей характера Поливанов не создал научную школу, не подготовил известных учеников, но его научные идеи по-прежнему в центре внимания.
Фигура огромная, выбивавшаяся из любого ряда, пусть не во всех чертах вызывающая симпатии. В. Б. Шкловский писал в 1984 г. В. Г. Ларцеву: «Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком».
Трудное плавание по течению(Н. И. Конрад)
Когда я начал заниматься японским языком, я уже знал, что крупнейший у нас специалист в этой области – академик Николай Иосифович Конрад, тогда еще здравствовавший. Имя его было окружено почетом, на публике он появлялся редко. Словом, живой классик. Впрочем, его лингвистические публикации (другие я тогда еще редко читал) не вызвали у меня теплых чувств: с первого взгляда видны были противоречия, недостаточная логичность, да и написано скучновато. Конрада никак нельзя было сравнить с такими блестящими японистами как Е. Д. Поливанов или А. А. Холодович. И мой учитель аспирантских лет И. Ф. Вардуль, сам ученик Конрада, отзывался о нем с уважением, но почти ни в чем с его «Синтаксисом японского национального литературного языка» не соглашался. Японское языкознание еще при жизни Николая Иосифовича ушло далеко от его воззрений.
Однако его почитали все, и «левые», и «правые». При жизни и особенно после смерти Конрад стал явно мифологической фигурой, что, однако, из его «Синтаксиса», главной лингвистической работы, никак не следовало. Разумеется, я знал, что этот ученый занимался не одной лингвистикой, а чуть ли не всеми японскими сюжетами, и его работы по литературе были написаны ярче, чем лингвистические. Но какое-то недоумение оставалось.