(РВ, 15.9.93).
Обдумывая перемещение понятий такого рода, В. Аксенов в сочинении «В поисках грустного беби» (New York, 1990) замечает: «В мире в виде фона для вполне отчетливой и наглой политики царит терминологическая, семантическая, лингвистическая и эстетическая неразбериха» (сс. 62–63). Кроме слов левый и правый это иллюстрируется такими примерами путаницы со словами наши, ваши, новые и старые русские: «Ты говоришь “наши” про “наших”? Про наших советских или про наших американских?… Давай договоримся: их наши – это уже не наши, а наши наши – это наши, о’кей?» (сс. 254–255); «“Новые американцы” или, если угодно, “новые русские”» (в противоположность «старым» американцам русского происхождения – с. 262).
Изменили свой смысловой статус и слова демократ, консерватор, причем последнее по-прежнему хранит оттенок „ретроград, враг прогресса“ и тем отличается от своего значения на Западе – „защитник частной собственности перед государственной“. Порой наивное, но всеохватывающее стремление уйти от «тоталитарного языка» от свойственных ему семантики и словоупотребления, а где возможно и от материальных слов, активизирует понятие пере и самоё приставку. Крайней иллюстрацией стал великолепный глагол военного быта 1993 года – переприсягнуть, как и слово перестройка, ставшее лозунгом последнего периода истории СССР.
Здесь можно говорить об омонимичности или о «контрастивной полисемии» – смысл слов для разных социальных групп и для разных этапов истории общества в целом различен до полярности.
Целые группы наиболее употребительных слов и фразеологии выходят из обихода, приобретают анахронический оттенок устарелой чужеродности. Так, практически вышли из общего употребления и воспринимаются как архаизмы названия еще недавно официальных учреждений, вроде ЦК КПСС, КГБ, обком, райком, народный контроль. Эти процессы монографически исследованы в кандидатской диссертации Е. Ю. Красниковой «Влияние современных общественно-политических факторов на развитие и функционирование социально-оценочной лексики русского языка» (М., 1994). Автор отмечает
(1) расширение семантического объема слов, создание новых кругов значений: в словах, в которых основное значение нейтрально, а оценочный компонент связан с одним из лексико-семантических вариантов – застой, застойный, перестройка, перестроечный, аппаратный, аппаратчик, очеловеченный, капитализация, а также сталинский, хрущевский, брежневский; в словах, в которых оценка выражена имплицитно и содержится в коннотации – собственник, частный, частнособственнический, рынок, рыночный, бизнес, бизнесмен, большевизм, большевистский, товарищ, функционер, номенклатура, номенклатурный, административный, унитарный, революционный, коммунистический, социалистический;
(2) оживление вышедших из употребления слов, изменение их оценочной окраски: господин, предприниматель, предпринимательство, частник, собственник, а также фракция, оппозиция;
(3) появление новообразований с оценочным значением: брежневизм, рашидовщина, чурбановщина, номенклатурщина, митинговщина, номенклатурщик, приватизатор, теневик, совок, совковый;
(4) появление заимствований для обозначения и оценки новых явлений общественной жизни: мэр, спикер, приватизация, конверсия.
Все эти изменения подтверждаются анализом стилистических помет в современных словарях, а также системных отношений – синтагматических (изменения в словосочетаемости), парадигматических (антонимические, синонимические, гипонимические), сигматических (отношение к обозначаемым реалиям), прагматических (отношение участников общения; говорящего к а) действительности, б) содержанию высказывания, в) адресату).
4.2. Принято мнение, что доля новых значений в общей массе лексических новаций невелика (составители серии «Новое в русской лексике» оценивают их не более 10 %, причем преимущественно в общественно-политической терминологии) и что переосмысления не всегда дают действительно новое номинативное значение. Вопреки ему нынешний фактический материал свидетельствует об активизации расширения, углубления семантической структуры слов, актуализации их второстепенных, малоизвестных значений, возникновения совсем новых значений (обычно под иноязычным или каким-либо иным влиянием – областническим, жаргонными, профессионально-терминологическим) именно как о магистральных путях сегодняшней динамики всего русского словаря.
Наибольшую группу составляют новые значения или переосмысления, служащие средством номинации новых реалий. С лингвистической точки зрения мы имеем здесь дело с разнообразными явлениями энантиосемии и ономасиологии (ВЯ, 1993, 1, с. 157). В большинстве случаев причиной тут выступают потребности политического развития, меняющихся институтов власти и социальных структур. Однако затрагиваются и иные словарные пласты, например обозначения новых предметов быта. Расширяется и специализируется значение многих слов, по той или иной причине попавших в общественно значимый контекст. При этом даже явные новые значения, не говоря уже о только формирующихся и не отграничившихся еще от существующих, оказываются столь естественными для нынешнего языкового вкуса, что не воспринимаются говорящими как новые.
Так, не сразу был отмечен новый собственно именной смысл слова перестройка как политико-экономического термина, обозначающего реформу или реконструкцию жизни нашей страны – с известной аналогией китайскому термину гайгэ „реформа, реконструкция с китайской спецификой“ (между прочим, и свободу слова, обозначенную у нас как гласность, в КНР тоже назвали с подчеркиванием китайской специфики – кайфан „открытость“ – Изв., 19.5.88). Отсюда, кстати, понятно, почему другие языки эти слова не переводили, а заимствовали: перевод невозможен «по той простой причине, что в жизни других народов и государств отсутствуют соответствующие явления, а значит, для них нет и названия» (Л. П. Катлинская. Новое ли слово «перестройка»? РЯ, 1991, 1, c. 24). По той же причине этот термин стал вскоре архаизмом и на родине.
В значении, отличном от первоначального отглагольного, оно было использовано М. С. Горбачевым на июньском пленуме ЦК КПСС и, отрываясь от непосредственных связей с перестроить(ся), вступая в соотношение с именами реформа, преобразование, обновление, реконструкция и под., быстро нейтрализовало естественные для отглагольного существительного связи управления, легко утратило дополнения, приобрело принципиально новую сочетаемость (уроки перестройки, в духе перестройки, партия перестройки, творчеством масс сильна перестройка, перестройка и новое мышление, противники перестройки), породило производные (перестройщики, перестроечный, антиперестроечный, доперестроечный, ср. новейшее постперестроечный). Апофеозом можно считать дефиницию Перестройка есть соединение социализма и демократии в книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и всего мира» (М., 1987; ср.: Краткий политический словарь, 4-е изд., М., 1987).
Являясь в этом смысле неологизмом, слово немедленно стало интернационализмом и столь же немедленно историзмом – в полном соответствии с яркостью и преходящностью обозначенного явления.
Справедливости ради следует отметить, что слово перестройка знало пору актуализации в качестве политического термина и раньше, в середине 20-х годов, когда вообще в моде были понятия строить, стройка, строительство: вся страна – одна великая стройка, партстроительство, языковое строительство, новостройки и т. д. Им обозначали качественное превращение (сейчас бы сказали: перерождение) партии из общественно-политической организации в «партию-государство». Слово это произнесено 57 раз в докладе Л. Кагановича партсъезду, который узаконил перестройку функциональных отделов обкомов, крайкомов и ЦК ВКП(б) в целостные производственно-отраслевые отделы. Как и нынешняя, та перестройка имела роковые последствия для нашей страны.
Интересными примерами появления новых значений могут послужить слова подвижка и прорыв (см.: В. Г. Костомаров. Перестройка и русский язык. РР, 1987, 6, сс. 3–11). Словари толкуют первое как геологический термин; его нормальное значение таково: В результате активных подвижек земной коры Австралия… стала приближаться к Японии (Изв., 29.12.87). В эпохи, когда шли подвижки континентов и менялись их конфигурации, океан влиял на колебания климата более активно (Изв., 16.7.89).
Очевидно его необычное значение в таких контекстах: Утверждение суверенитета республик начинает, кажется, вызывать подвижки и в союзных структурах (Изв., 25.10.90). Есть какие-то подвижки и в других областях советско-американских отношений (М. С. Горбачев. Пр., 8.4.85). Обозначились подвижки и по проблемам Корейского полуострова (Пр., 22.5.89). Мы видим реальные подвижки в улучшении снабжения и обслуживания людей (Изв., 3.7.89). Нет существенных подвижек и в вопросе о нашей задолженности (Изв., 23.9.92). Сократилось число ДТП… Аварии, конечно, происходят. Но главное, говорят, наметилась подвижка (Изв., 19.1.93). В ходе переговоров с украинской делегацией по стратегическим силам… никаких существенных подвижек в лучшую сторону в течение двух дней не произошло (Изв., 4.3.93). Нормативно понятие успеха, изменения к лучшему, шага к достижению цели по-русски обозначается словом продвижение (в речи того же Горбачева: Мы не можем отрицать наших больших продвижений – Пр., 14.1.90), но подвижка кажется свежее, «ароматнее».
Не менее желанным представляется современному языковому вкусу в близком значении „крупный успех, принципиальное достижение“ слово прорыв, определяемое нормативными словарями как „место, где что-то прорвано“ и „нарушение хода работы, срыв, остановка в работе“ и даже в специальном военном значении