«Момент истины». Несколько мыслей о первом частном визите Михаила Сергеевича в США (см. «Известия», номер 106). И придать ему, не скрою, саркастический оттенок. Вот-де он, новый момент истины: низложенный президент упраздненного Союза непопулярен дома, но пользуется славой и признанием за рубежом. И ударившись в отхожий валютный промысел, сразу после Японии летит в США, зарабатывая СКВ для своего фонда и, должно быть, для своей семьи… Момент-то истины в другом: ведь этот поклон доллару не просто еще один в ряду, но, напротив, из ряда вон, не частный случай, а как бы – через поездки Горбачева – «итог экономической политики его лет у власти». Вот он, момент истины, подтвержденный теперь им лично, человеком с президентской пенсией в жалкие четыре тысячи рублей: «Доллар правит бал…» (Изв., 29.6.92).
Справедливости ради стоит заметить, что история самого выражения момент истины требует более тщательного анализа. Оно, в частности, известно в терминологии войсковых разведчиков конца Отечественной войны. В романе тонко чувствующего слово и досконально знающего описываемую речевую среду В. Богомолова «В августе сорок четвертого» это выражение употребляется в ряду таких профессионализмов как прокачать «оценить обстановку», чистильщик «розыскник военной контрразведки», парш «агент-парашютист» и пр. К фразе героя Оптимально перед задержанием прокачать их на засаде с подстраховкой, попытаться заставить проявить свою суть – это уже залог или вероятная предпосылка незамедлительного получения момента истины! – заключил Поляков и улыбнулся. – Был бы момент истины, а костры мы и сами разложим! – дано примечание: Момент истины – момент получения от захваченного агента сведений, способствующих поимке всей разыскиваемой группы и полной реализации дела (Новый мир, 1974, 11, с. 15).
В дальнейшем повествовании это выражение используется неоднократно: Войсковые операции чаще всего дают трупы. А нам нужен момент истины. Сегодня же! И не обычный, а по делу, взятому на контроль Ставкой… Даже в этом состоянии его более всего занимал «момент истины»… До получения «момента истины», до осмысления и принятия им как старшим группы соответствующего решения он просто не имел права терять сознание… Это было необыкновенное, испытанное за войну лишь несколькими чистильщиками пронзительное ощущение – «момент истины» по делу, взятому на контроль Ставкой. Он чувствовал, что «лейтенант» не врет, и знал цену полученным от него сведениям. В эти мгновения только он, Таманцев, единственный обладал «моментом истины», и при мысли, что есть реальная возможность сегодня же взять и «Матильду» (а кто это сделает лучше, чем он, кто?!), у него захватывало дыхание (Новый мир, 1974, 12, сс. 203, 226, 227, 231).
В выражении момент истины мы имеем пример своеобразного интернационализма. Им пользуется, например, профессиональный британский разведчик Джеймс Бонд, герой нашумевших романов Айона Флеминга: Bond suddenly knew it was going to be an important moment of truth. He didn’t know what the truth was going to be (I.Fleming. On Her Majesty’s Secret Service. A Signet Book, New York, 1964, p. 36. Роман написан в конце 50-х годов). В книге Арпада Генца «Портрет неизвестного венгра» (М.: Рамо, 1993, с. 85. Пер. Г. Нановской) читаем: «Нет драмы, если это подлинная драма, в которой не было бы такого момента, когда сцена замирает и актер остается один на один со зрителем; в это мгновение все встает на свои места и ясно раскрывается суть действия. Такое мгновенье я называю «моментом истины»… В моей жизни, если воспринимать ее как драму со множеством действий, «моментом истины» был 1956 год».
Противоречивые мнения раздаются по поводу выражения в этой стране, которое, вероятнее всего, отражает совершенно нейтральное английское сочетание in this country (cp. in the old country): Начну с того, что меня сразу не устроило в текстах вашей собеседницы Ирины Святославовны. Я имею в виду часто употребляемое ею словосочетание – «в этой стране». Говорят, оно пошло от Александра Яковлева и прочих демократов: «надо спасать эту страну», «положение дел в этой стране» и т. п. Будто говорится о чем-то существующем отдельно от тебя. «В этой стране» – знак отчуждения. Характерно, что к этому словосочетанию прибегают и бойкие реформаторы, сулящие ей ренессанс, и Ирины Святославовны, ставящие на России крест, не верящие в ее будущность, – чего стоят хотя бы ее пассажи о том, что «в этой стране для восстановления генофонда и очищения от коммунистического и посткоммунистического ига потребуются столетия, как от татаро-монгольского нашествия»… Ясно, что для них родина – объект. Нынешние конструкторы дикого рынка стоят в позе экспериментаторов, которые вот сейчас с объектом поработают, перевернут его и придадут ему, наконец, удобоваримый вид. А объект-то этот, между прочим, не что-нибудь, а Россия. Моя и еще многих миллионов единственная страна. Моя, а не «ЭТА». Интервьюер, правда, осторожнее в оценке: Вы правы, сейчас многие так выражаются: «в этой стране», но я не думаю, что в этом проглядывает какая-то холодная отстраненность… Просто пример загрязнения речи прилипчивыми и модными оборотами (Изв., 23.4.92).
Писатель В. Крупин в статье «Забугорные голоса», однако, высказывается категорично: И вот демократия, о которой так долго и жадно говорили недовольные социализмом, свершилась, и можно борцами за демократию вернуться в эту, как они говорят, страну. Нет, не вернулись… Русскоязычные, русскоговорящие… Они не русскомыслящие… Разве может русский на русском языке называть Россию этой страной, как сплошь и рядом это делают русскоговорящие комментаторы! (Вехи, приложение к газете «Российские вести», 1993, 15). Ср. также: Не Москва, не Россия вас в беде бросила, а те, кто ее – и всех нас – предал. Те, для кого Россия – «эта страна» (Пр., 11.1.94).
Весьма любопытно выражение агенты влияния, вышедшее на широкую общественно-политическую арену наших дней из узкоспециальной терминологии разведки. Первичное значение этого сочетания ясно из интервью крупного деятеля государственной безопасности: Речь об «агентах влияния», о тех, кто, маскируясь и маневрируя, влияет на общественное мнение и государственную политику страны-объекта в интересах другой державы… Впервые об «агентах влияния» советская общественность услышала из речи председателя КГБ… Если в КГБ существовал термин, то должны были быть и советские «агенты влияния»… Советские «агенты влияния» во многом определяют лицо западной советологии… Агенты влияния – одна из подлых выдумок КГБ. Сам термин был придуман для очковтирательства. Потому что завербовать настоящего агента в политической элите западного общества крайне трудно (Сегодня, 16.6.93). Вот примеры нынешнего весьма свободного употребления этого выражения: Большинство участников поездок составляли члены парламентских фракций, активно ищущих иностранных «агентов влияния» (Сегодня, 1993, 3). Пощечина шахтерам. Оппозиция назвала их «агентами влияния»… Такая удобная, такая «исторически» понятная для советского, особенно пожилого человека ложь о «врагах народа», «шпионах», а в современном варианте еще и «агентах влияния»… Голик и Шашвиашвили известны как авторы статьи в «Советской России» об «агентах влияния» (Изв., 5.3.93). C кувалдой мы готовы пойти и в дальнее зарубежье, где, как предполагается, готовились «агенты влияния». Иначе какая же борьба без буржуазных агентов? (Изв., 5.6.93). А то, что они попытаются применить какие-то заковыристые методы, типа заявлений об агентах влияния… – так это, попросту говоря, кагебешные штучки, которые ни подтвердить, ни опровергнуть никогда не удастся (Сегодня, 8.6.93).
Как видно из примеров, фразеотворчество переплетается с семантическим развитием отдельных слов: их актуализация, выявление скрытых семантических и словообразовательных потенций (нередко по иноязычным образцам) активизирует новые сочетания, превращающиеся в фразы разной устойчивости. В то же время именно в употребительных воспроизводимых контекстах реализуются различные смысловые транспозиции, модификации и мутации, находящие и грамматическую поддержку.
Целый пучок новой фразеологии связан с метафорическим расширением слов пространство и поле. Коннотации понятия пространства, отходящие от собственно физического значения, ощутимы в фразе М. В. Ломоносова о «великом пространстве, коим русский язык повелевает», в пресловутой кальке военных лет с немецкого жизненное пространство. Нынешнее словоупотребление оригинальнее и идет значительно дальше:
Съезд продолжает разрушать ослабленное предыдущими решениями съезда и Верховного Совета – конституционное пространство страны (Изв., 30.3.93). После августа политическое пространство «расшито», возможна борьба без силовых приемов… Сделать «пространство выбора» для президента еще более узким (Изв., 8.4.93). Кризис власти в России смещается в конституционное пространство (Изв., 13.5.93). Ректоры университетов выступают за единое общеобразовательное пространство СНГ… Концепция нового этапа межгосударственных отношений в постсоветском пространстве… Вместо термина СНГ он использует другой – «постсоветское пространство» (Изв., 5.6.93). Находясь в «запредельном» психологическом пространстве, россияне ждут от правительства ясных шагов (ЧС, 1993. № 14). Писатели – за сохранение единого экономического и культурного пространства (Изв., 24.6.93). Бойтесь беспредела «конституционного пространства», в котором растворится любая власть (Изв., 5.6.93). Ср.: У Верховного Совета есть шанс направить конституционный процесс в конституционное русло