просто игнорировать. И, конечно же, свидетельствует о терпимости языкового вкуса эпохи, о либеральности речевой жизни граждан уходящего от одномерного авторитаризма общества.
Очевидная системность наблюдается, например, в построении сложных структур; в ее основе можно обнаружить незаконное влияние английского синтаксиса, аналитизм которого позволяет рядополагать слова разного управления, не беспокоиться о согласовании и т. д.: Решение наиболее острых социальных проблем, в том числе жилищной, транспортной, здравоохранения, торговли и бытового обслуживания (Изв., 20.6.86). Обязательные условия – свободное владение английским языком, работа во всех средствах связи, уметь водить автомобиль (Изв., 30.1.91). Теперь любые действия… наказываются крупным денежным штрафом, административным арестом до 30 суток или же возбуждается уголовное дело (Изв., 13.9.91). Женщина назвать себя и от фотографирования отказалась (АиФ, 1991, 25). И курить нет, и огня нет. И в окне знакомом не горит свет (В. Цой. Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти… «Семья и школа», 1991, 1, с. 47). Попались либо те, кто слукавил перед нами, либо действительно не сумевшие улететь до Нового года (Изв., 12.1.93).
Любопытным косвенным свидетельством укоренения подобного сочинения формально неоднородных словоформ служит попытка «Грамматики русского языка» 1970 года вообще отказаться от понятия однородных/неоднородных членов предложения, заменив их понятием открытых сочинительных рядов словоформ.
Сюда примыкают и все более частые случаи рядоположения переходных и непереходных глаголов при единой форме дополнения вроде: Эти три страны намерены реагировать на все, что может блокировать, мешать или замедлять этот процесс (Изв., 19.3.93). Это… позволяет иметь возможность отслеживать и влиять на ситуацию в регионах (Изв., 1995, 13). Он привык почитать и преклоняться перед Джейми (Сидни Шелдон. Сорвать маску). Мэр Москвы Ю. Лужков лично испытал и остался доволен новым общественным туалетом (Итоги, 11.3.97). Мы знаем и владеем обстановкой (В. Черномырдин, телеинтервью в сентябре 1996 г.). Ключевая вода, которая соответствует или превосходит все стандарты качества США и Европы (надпись на бутылке воды, которая «бутилирована по благословению Святейшего патриарха»). Ср.: содержание и уход за автомобилем (Экстра-М, 1995, 14).
Изменения в привычных правилах управления вообще особенно заметны в сфере глагола. В настоящее время получают новое распространение и все меньше маркируются как ошибочные такие известные достаточно давно факты, как абсолютивное употребление нарушать, защищать, переживать без дополнения: Граждане, не нарушайте! Защищать от инфляции трудно. А я сижу и переживаю. Многочисленны случаи различных контаминаций, неправомерного сопряжения разных сочетаний, вроде: Соблюдайте чистоту в урны. Своевременно оплачивайте за проезд.
Из новейших примеров укажем на использование глагола демонстрировать как непереходного, чаще всего в значении „устраивать демонстрацию, протестовать против“: работать совсем перестали, только и делают что демонстрируют. Очень часто игнорируется синтаксически нужное местоимение себе или собой, из себя: Никто не мог представить тогда, что война продлится 1418 дней (Изв., 22.6.93).
Бросается в глаза активизация либерального употребления винительного падежа вместо родительного при отрицании и при глаголах типа ждать, хотеть: это то, что ждет народ и что он хочет. Все чаще опускаются синтаксически необходимые распространители, например указание – кому досталось и, строго говоря, тоже необходимое прямое дополнение при глаголе привести в такой фразе: При обсуждении программы, предложенной Егором Гайдаром, досталось от законодателей как за попытки достаточно быстро вести страну к рынку, так и за невозможность быстро привести к рынку (Изв., 27.11.92).
Во многих случаях подоплекой деформаций нормативно-литературного синтаксиса выступает семантика, оттенками которой объясняются изменения и в морфологических характеристиках, и в синтаксических сочетательных потенциях, и в самих типах словосочетаний. В сущности, многие примеры, рассмотренные в качестве иллюстраций семантических переосмыслений и сдвигов в значении, могли бы быть повторены и здесь в грамматической интерпретации. Так, в прилагательном автономный по аналогии со словами свободный, освобожденный от чего-либо развивается несомненное значение независимости – в согласии с извечным российским пониманием свободы не как равенства, равных возможностей, не как состояния, а как действия, как борьбы за освобождение: Белый дом имеет свою медицинскую службу, автономную от Минздрава России (Изв., 22.10.92).
Свобода у нас – не европейское понятие самостоятельности, возможности жить и вести дела без ограничений, запретов и постоянного вмешательства со стороны, а нечто детерминированное необходимостью преодоления – крепостного права, иного произвола, неграмотности, отсталости, застоя, тоталитарного режима (см. 1.2, ср.: А. Д. Кошелев. К эксплицитному описанию концепта «свобода». В кн. «Логический анализ языка. Культурные концепты», М., 1981, cc. 61–64).
Понятие свободы причудливо переплелось с понятием воли (дать волю, вырваться на свободу, на волю). Отчего, по всей вероятности, Р. Рейган и прославился нелепым утверждением, будто в русском языке нет слова для обозначения понятия свободы. Английское соотношение freedom и liberty, в самом деле, иное, чем свобода и воля, на что и могли указать президенту его советники и «писатели речей», для ментальности которых главное в свободе – состояние рынка, неограниченное предпринимательство, торгашеская демократия.
После 1917 года слово, естественно, обросло и новыми аллюзиями, связанными с реализацией лозунга Робеспьера «Свобода или смерть», т. е. свобода становилась самоцелью, а не условием к улучшению жизни народа. Насаждается также и понимание свободы, как «осознанной необходимости». Однако в бытовом сознании под свободой все больше стало пониматься право безнаказанного говорения, любой критики и жалобы (какая уж это свобода, коль и выругаться нельзя!), протеста, вседозволенности в самовыражении. Именно это понимание объясняет ставшее, к сожалению, нередким утверждение: народу-де свобода во вред, от нее – только беспредел (Изв., 6.2.93).
Примечательно такое мнение: «Бродский не жил в России, где слово стало свободным, но и в несвободной России, и в свободной Америке он обладал самой высшей свободой – свободой слова… Главное в Бродском – это совершенно естественное и абсолютное чувство собственной свободы. “Свобода, – как-то сказал он, – это когда ты можешь идти в любом направлении”» (Изв., 30.1.96).
Псевдосинонимизация слова освобожденный „избавленный от чего-либо“ со словами свободный – собственно „проявляющий свою волю, не стесненный“, но вторично «не имеющий чего-либо» (свободный от недостатков) и автономный „самостоятельный, самоуправляющийся“ и ведет к неправомерным, строго говоря, сочетаниям последнего с предлогом от.
Новое семантическое наполнение слова рынок порождает, например, целую серию производных: рыночный (как качественное прилагательное со степенями сравнения – рыночнее, самый рыночный), безрыночный, квазирыночный, ультрарыночный, рыночно, рыночник, антирыночник, рынкофобия. «Это совершенно новое словообразовательное гнездо, новый факт русской грамматики» (Т. В. Шмелева. Ключевые слова текущего момента. «Collegium», 1993, 1, с. 36).
Другими примерами могут служить прозорливо отмеченный этой же исследовательницей глагол дистанцироваться (нами отмечен в 4.1.), а также силовой (см. 5.2), структура (дистанцировался от структур и людей, структура власти, властная, федеральная, президентская, коммерческая, влиятельная, криминальная, даже крутая структура). Активизируясь, с одной стороны, как понятие, явление, реалия, а с другой – именно как слово, они дают ряды новообразований и новые фреймы, даже серии новых устойчивых сочетаний и многие другие слова.
Вообще сферой наиболее активных подвижек в современном языке выступает сочетаемость слов. Рассматривая стилевые и стилистические новшества, мы, в сущности, видели, что новые нормы и закономерности складываются именно в сочетаемости, в ней и через нее идет движение периферийных явлений к центру. В русле общей настроенности на каламбур и парадокс раскалываются привычные сочетания слов и создаются «невозможные»: Сколько они вам платят «налогов»? – Прилично. Вплоть до очень прилично. Но, старик, за эти «налоги» они имеют покой (Изв., 18.3.93. Ср. уже отмечавшийся популярный ныне оборот с точностью до наоборот).
Интересным примером может служить продуктивность наречий типа по-новому, по-хорошему, которая временами превращается в модную экспансию с вытеснением более привычных наречных форм. Наречные образования из предлога по и дательного падежа качественного прилагательного, являющиеся параллельными вариантами наречий на -о от того же корня, свойственны просторечию и жаргону (в отличие от литературных образований такой модели от относительных прилагательных, не имеющих и вариантов на -о); на нынешней волне демократизации речи их широкое привлечение в литературный канон и известная стилистическая нейтрализация не вызывает удивления (см.: В. Г. Костомаров. По-быстрому значит быстро, а как «перевести» по-застойному? РЯЗР, 1993, 2).
Описываемые факты не ускользают из поля зрения серьезных исследователей-теоретиков, что лишний раз доказывает невозможность пройти мимо них как не заслуживающих внимания ошибок малограмотных людей. Правда, лишь немногие интерпретируют их как симптомы некоего естественного движения языка; обычен взгляд на них как на порчу с призывом воспрепятствовать ей как случайному и временному явлению. Такие авторы считают, что повторяется эпоха малограмотности 20-х годов, и с удовольствием цитируют слова князя С. М. Волконского: «Русский язык в опасности… Неряшливость, пошлость и всевозможные ошибочные обороты стали проникать в нашу речь… Повинен в наводнении родного языка иностранными словами и испошлении его истрепанными словечками и оборотами» (РР, 1992, 2, с. 33).