В самом деле, снижая свою актуальность при торжестве новых вкусовых установок, они отнюдь не исчезают, оставляют глубокий след. Даже поверхностные их проявления в виде набора штампов живут и вопреки желанию их забыть, если не как общеязыковые единицы, то как приметы эпохи или группы говорящих, то есть сохраняются в качестве принадлежности языка. Точно так же и даже в большей степени чертой языка становятся рассмотренные нами многочисленные новшества современной речевой практики.
Поэтому трудно согласиться с тем, что все это не относится к «состоянию системы», хотя, конечно, не идет речи о каком-то новом языке, как и раньше, строго говоря, не было особого «новояза», самодостаточной lingua sovietica, заменяющей русский язык или существующей параллельно с ним. Вообще такой newspeak, кажется, всерьез обсуждаемый лингвистами, – не более, чем сатирический прием, остроумная выдумка социального фантаста.
В то же время можно в этом видеть констатацию серьезных деформаций именно системы, отражающей речевую практику, когда она массово воспроизводима и выходит за рамки привычных речевых реализаций. Лингвистический смысл выражение «новояз» имеет не как обозначение какого-то нового языкового образования, но как обозначение ощутимых изменений в существующей языковой системе.
Отражение сегодняшнего состояния сознания говорящих, их нового вкуса, даже мимолетной моды не создают, конечно, нового языка, но отсюда отнюдь не следует, что они не меняют каких-то фрагментов системы, видоизменяя ее в целом. В сущности, весь рассмотренный нами материал свидетельствует как раз о том, что очень многие ее фрагменты подвергаются существенным изменениям, что наблюдаются сущностные сдвиги и перестановки в соотношении ядра и периферии системы.
Аргумент, что в эпоху «идеологической афазии» создавались и образцовые русские тексты не имеет достаточной доказательной силы. В русле сегодняшней демократизации языка тоже могут создаваться на нем самые разные тексты. Разумеется, нельзя не признать, что с субъективной и оценочно-нормативной точек зрения торжествующее сегодня личностное начало намного благороднее и перспективнее того, что объективно наблюдалось в период тоталитаризма. Но нельзя и не сказать, что взаимоотношения человека и языка достаточно сложны, неоднозначны и вряд ли легко уложить их в одну стройную теорию (вспомним хотя бы оценочные позиции Лео Вайсгербера).
Видимо, можно утверждать, что современное языкознание находится под знаком антропоцентризма (следствием чего и выступает попытка сделать понятие вкуса лингвистической или психолого- и эстетико-лингвистической категорией). В самом деле, язык приспособляется к нуждам людей в данный момент развития общества, страны, человечества в целом. И сегодня русский язык приспособляется к нашему переходу от единомыслия и конформизма к плюрализму и индивидуальному разнообразию, что в общечеловеческом плане, видимо, соответствует веку информатизации и высоких технологий. В этом процессе не может не быть издержек – ведь переходят люди к неизведанному и пугающему. К тому же массы, которые все же – главный творец языка, действуют по большей части бессознательно, «нутром чуя» неизбежное новое.
Если встать на точку зрения тех лингвистов, которые исторически протяженное и непрерывное движение языка увязывают не столько с эволюционной динамикой, сколько со взрывами или скачками, то можно – не без опасений и сожаления – предполагать в недалеком будущем серьезную перестройку русского литературного языка. Этим проблемам посвящена громадная и противоречивая литература: из новейших работ назовем близкую нам по выводам статью: М. Алексеенко. О специфике динамической синхронии лексики русского языка новейшего времени (в сб.: Historia i terazniejszosc Rosii w swietle faktow jezykowych. Krakow, 1993).
Для серьезной перестройки языка есть все условия: резко возросла плюралистическая информативность системы, очевиден поиск ее приспособления к новым потребностям общества, обострена борьба антитез – новаторства и традиции, периферии и центра социальных факторов и культурных, психических, эстетических и политико-экономических. Главное же в том, что изменился языковой вкус общества, общественное отношение к языку из идеолого-державного стало коммуникативным или, будем надеяться, культурно-коммуникативным и историчным.
Наивно думать, что можно повернуть вспять сегодняшнюю языковую ситуацию. Неизбежное, конечно, неизбежно. Опасность тут одна – любая односторонняя крайность моды, любая халтура уродуют национальный вкус, а он в свою очередь, меняя чутье языка, отравляет эстетическую флору настолько, что способен низвести язык Тургенева до краснобайства или удручающей скудости.
Помочь может только профилактика общей культуры, постоянное приобщение людей к образцам классики. Вероятно, противодействием этому отнюдь неоднозначно оцениваемому процессу могут стать и станут педагоги, прежде всего преподаватели языков. Велика ответственность работников средств массовой информации. Врачевание отравленных абракадаброй возможно, если вселить веру в бессмертие великих традиций языка.