На культурно-речевой вкус, его изменения оказывают влияние объективные социальные функции языка в данную эпоху. Важную роль сыграло, например, то обстоятельство, что русский язык был средством межнационального общения и сотрудничества народов СССР и стал общепринятым мировым языком. Не вдаваясь в эту проблему, приведем слова М. Горького, выражавшего культурно-речевые заботы более полувека тому назад: Эти рассказы почти невозможно перевести на какой-либо европейский язык, а как раз именно теперь надобно бы писать так, чтобы европеец понимал нас… Мы все фокусничаем, «фасон давим»… Создается какая-то литература «для себя», очень «семейная» и «отреченная». Погоня за новыми словечками, неумеренное употребление местных словарей, местных языкоблудий на меня лично наводит тоску. Прошу простить, но в этом стремлении украсить рассказ нелитературными словечками, кроме засорения языка хламом, чувствуется мещанская эстетика: желание изукрасить икону фольгой, бумажными цветочками и «виноградами» (Переписка Горького с Груздевым. М., 1966, с. 30–31).
0.5. В бывшем СССР был порожден некий «вирус распада империи» – то ли идеолого-политическим противодействием тоталитарному единомыслию, то ли нежизнеспособностью идеи национально разнородного и культурно многообразного единого государства, имперски руководимого из центра, то ли общечеловеческим стремлением в ХХ веке к мелким странам, но не обособленным и разрозненным, как в «доимперскую» эпоху, а мирно уживающимся и активно сотрудничающим в едином экономико-технологическом пространстве, несмотря на культурную самостоятельность и различия в политическом строе. Во всяком случае, катаклизмы, наблюдаемые в Бельгии, Ирландии, Канаде, а теперь в республиках прежнего Союза, в Югославии, Чехословакии, свидетельствуют об активности названного вируса в сегодняшних этнически сложных странах.
Можно было бы, отвлекаясь от темы, заметить, что плодотворность этого вируса для прогресса человечества достаточно сомнительна на фоне явно развивающейся в мире интернационализации или, по крайней мере, универсализации, унификации. Культуры на глазах меняются, причем все больше за счет утраты специфического исторического наследия, как бы патриотически-националистически настроенные деятели ни старались его оживить, прославить, возвысить: в России мало что остается от царской эпохи, в Великобритании – от викторианской. Значительная часть молодежи отрицает сейчас актуальность многих идеалов родителей, находя смысл существования не в обеспечении будущего, а в активной жизни в данный момент и видя успех не в материальных благах, наличие которых воспринимается как данность, а в развитии личности, раскрытии и реализации индивидуальных способностей и притязаний. Пытаясь бежать общества, где акцент сделан на труде во имя материального благополучия, молодежь увлекается идеями индивидуализма, буддизмом, индуизмом и другими учениями, делающими упор на созерцание, на внутреннюю умиротворенность, на сокровенное знание.
Применяя образ всеразрушающего вируса к объяснению торжествующей моды и приводимых ею в действие процессов в русском языке, можно, прежде всего, ожидать значительного ускорения постоянно и обычно весьма незаметно действующего в речи стремления к обновлению применяемого репертуара средств выражения (смены стандартов и особенно экспрессем в языке масс-медиа, где это возвышается до конструктивного принципа).
Далее, с учетом особенностей ситуации в российском обществе, можно ожидать стремления уйти, если к тому есть малейшая возможность, от всего того, что было вчера и что воспринимается как примета эпохи, с которой расстаемся. Тоталитаризм и авторитарность создавали видимость некой нравственной однозначности и чистоты, в которой нетерпимыми признавались любые отклонения от нормы – будь то гомосексуализм или формальное искусство, эстетизм или упаднические стихи. И если в той атмосфере даже естественные колебания нормы казались нежелательными, то теперь люди склонны к подчеркнутой вариативности, если не к разрушению нормы вообще. Да и то сказать, норму, которой нет, нельзя нарушить!
Традиционные устои общества, весь прежний строй жизни большинством населения воспринимаются как устаревшие – не только идеология, общественное устройство, но все, включая одежду, питание, бытовое поведение. И, разумеется, манеру общения, речь и даже самый язык. Постиндустриальная эпоха, в которую вместе со всем миром входит Россия, требует скорости, эффективности и непостоянства, точнее – перемены, непрерывного изменения. Новая парадигма общества и личности во главу угла ставит тезис, что не все в человеке детерминировано социально (вспомним классическое «среда заела»!), важными признаются иррациональные и даже апокалипсические представления, судьба, случайность, духовность. Гипотетическая возможность стать богаче пропагандируется куда решительнее, чем культивировавшаяся в наших душах целых 70 лет жажда социального равенства.
Провозглашенная в стране демократия естественно сопрягается со свободой действий, свободой личной инициативы и предпринимательства, призванных обеспечить стремительный творческий расцвет и зрелость страны. Наряду с закономерными следствиями этого, положительными сдвигами в установках и настроениях, продиктованных прежде всего экономикой свободного рынка, перестройка общественной психологии сопровождается негативными перехлестами. Возник, например, как справедливо отмечала недавно лондонская «Санди таймс», целый класс граждан, которые, по-видимому, воспринимают демократию как возможность делать все что угодно. Результат выражается в словечке «беспредел», которое сегодня особенно часто звучит по всей России (За рубежом, 1993, 29, с. 9).
Таков фон, на котором складывается сегодняшняя мода и общественный вкус в языковых делах. Для общения людей, для использования русского языка сейчас характерна главная установка нынешних дней на свободу, сопрягаемую у нас со стихийным потаканием, с разгулом своей воли (что хочу, то и ворочу), с небрежностью, раскованностью и забвением того, что без подчинения она есть хаос. В то же время даже убежденные ревнители чистоты и неприкосновенности языковой традиции не могут не видеть, что в эпоху насаждения единомыслия масс-медиа (пропагандисты, агитаторы, организаторы) унифицировали и мумифицировали русский язык. Обдуманное и умеренное стремление вернуться к живому общению (как и вернуться в русло мировой цивилизации, что сопряжено с заимствованиями) в самом деле необходимо. Беда лишь в том, что вкус сегодня не знает края.
В моде упомянутый стиль «гранж» – желание пофрондировать, соригинальничать, как-то «переставить мебель», чтобы изменить приевшуюся обстановку, просто даже похулиганить. Журналисты, особенно в молодежных газетах, хотят «раздразнить, раздразнить всех» и сознательно культивируют «огрубевший русский язык», который «подкупает своей реалистичностью» и «раздвигает круг читателей». «Будь проще! Раскованный народ пошел, блин! Расслабляйтесь, господа-товарищи!» – таков девиз «Нового взгляда» (1993, 39). Раскрепощенность времен «шоковой капитализации» и «дикого рынка» есть разгул индивидуализма: «Чувства одиночества не было: одни верили и любили (вождя, идеологию, соратников), и это объединяло, другие ненавидели, и это тоже объединяло. Теперь каждый по себе. Наше общество – одинокий, эпатирующий от тоски ребенок» (Новый взгляд, 1993, 39). На вкус эпохи хаоса и смены ценностей воздействует также распространяющаяся масс-культура с ее эротизацией. Принятое подвергается коррозии известным вирусом разрушения, активизирующим, естественно, и защитные силы, бурное изобретательство.
Торжествующий языковой вкус с его стремлением к свежей выразительности, к обновлению во что бы то ни стало влечет за собой резкий рост вариативности средств выражения, заставляет опробовать самые различные способы и приемы вербально-коммуникативного творчества.
Это действие обнаруживается на всех ярусах и уровнях, особенно сильно в словообразовании и фразообразовании, в семантических сдвигах и перестройках и, что бросается в глаза ярче остального, в заимствованиях – внутренних (из просторечия, жаргонов, диалектов) и внешних (преимущественно из американского варианта английского языка). Наиболее рельефно новый языковой вкус иллюстрируется стилистическими явлениями.
Соответственно этому строится композиция книги, главы которой посвящаются анализу проявлений сегодняшнего речевого вкуса в общении. Примеры собраны преимущественно из газетной публицистики, которая при всей своей специфике, безусловно, отражает общеязыковые тенденции.
Здесь уместно сказать, что новый, ранее неизвестный в литературном языке материал вызывает естественный интерес иностранцев, владеющих русским языком, изучающих и преподающих его. В отличие от русских в России, которые, скорее, горячо обсуждают и обычно критикуют новшества, зарубежных коллег больше волнует значение и стилистика новых явлений. Поэтому ходовым товаром стали посвященные им заметки, словарики, книги. Например, «Mitteilungen fur Lehrer slawischer Fremdsprachen», издающиеся в Вене, из номера в номер печатают уже несколько лет объяснения того, что есть в наших газетах, но чего нет в наших словарях: принтер, дисковод, дисплей, саммит, имидж, ваучер, лизинг, брокер, баксы, рэкет, полтинник (в значении 50, а затем 50 тысяч рублей), челнок, общак, фотомодель, прикид, фанат, тусовка, кайф, лох, совок, качок и т. д.
Весьма серьезно отнеслись к сдвигам в русском литературном стандарте польские русисты, стремящиеся научно осмыслить их социальные и собственно языковые причины. Материалы ряда соответствующих конференций опубликованы; см. в частности: Jezyki slowianskie wobec wspolczesnych przemian w krajach Europy Srodkowej i Wschodniej (Opole, 1993; IV Опольские встречи проходили в 1992 г.), Literatura i slovo wczoraj i dzis (Warszawa, 1993; конференция, посвященная языку и литературе эпохи тоталитаризма, проходила в 1992 г. в Варшаве), Historia i terazniejszoso Rosji w swietle faktow jezykowych (Krakow, 1993; Всепольская лингвистическая конференция проходила в 1993 г. в Кракове), Новые российские реалии и их отражение в современном русском языке (Olsztyn, 1994; международная конференция проходила в 1994 г. в Варшаве); ср. также многочисленные публикации по данной теме в журнале «Przeglad rusycystyczny» (№№ 61–68 за 1993–1994).