Несколько слов о коллективных предприятиях.
Московский «Институт языкознания» под руководством Н. Д. Арутюновой уже давно пионерски начал публикацию работ под общим названием «Логический анализ языка». Логический анализ предполагает понятие в суждении, т. е. представляет собой «общечеловеческую» компоненту концепта (в отличие от личного образа и национального символа). Для авторов характерна ориентация на западноевропейскую традицию (от Спинозы до Бергсона) и анализ этой компоненты на русском лексическом материале вызывает сомнения, поскольку часто говорится и о «русской ментальности». Однако ценность многочисленных сборников в том, что их статьи помогают предварительно определить расхождения между различными исследователями относительно методов и направления работы. Московские коллеги по сложившейся традиции системе предпочитают модель, которая, по их представлениям, может быть реконструкцией «общечеловеческих» ценностей, которые они и ищут в русских текстах (в том числе и переводных). В связи с этим в ряде работ типология предпочтительна перед историей. В своей реконструкции авторы исходят из конкретных значений слов, представленных в изученных ими контекстах, но среди таковых оказывается много калек — с их помощью и создается «когнитивная карта слова». Поход к слову и концепту как к «эргону» (знание в полученной информации), а не как к «энергии» (сознанию в речемыслительном акте) выдает пристрастие к статике форм в ущерб развитиям значения в исторически изменяющихся формах. На русских лексемах конструируется нерусская ментальность, сравните, например, перевернутое до «наоборот» представление о соотношениях между порой и временем, человеком и личностью, в известном смысле также между истиной и правдой. Наконец, сама реконструкция часто носит случайный характер, не являясь системно ориентированной. Изучены контекстные значения слов, а не их системная значимость: свободы в связи с волей, радости не в отношении к удовольствию (западноевропейская ментальность), а в отношении к веселью и т. п. Изучаются не парадигматические отношения по существенным семантическим признакам, а синтагматические связи словоформ, обычно синонимичные друг другу, и притом вне национальной традиции словоупотребления, только художественные тексты, окрашенные авторской экспрессией.
Обширные, насыщенные и интересные по содержанию сборники по нашей теме издает М. В. Пименова в Кемеровском университете. Эти книги привлекают пестротой и нестройностью не устоявшейся системы и методов, в полной мере отражающих современное состояние нашей науки. Она еще только «обкатывается» в многочисленных публикациях по диссертационным темам, исполненным согласно требованиям своих научных руководителей. Ожидать единства, в том числе терминологического, в таких условиях трудно, тем более что термины «менталитет» и «концепт» часто приписаны к текстам ради сакральной их важности. Но притягательная сторона этих сборников в том, что они постепенно организуют новое направление когнитивных исследований, подавляют массовой энергией и выразительностью характеристик.
Контенсивная лингвистика опирается, скорее, на номиналистическую точку зрения и апеллирует к англо-германской философской традиции, а не к романскому концептуализму, но и тяготение к реализму заметно. Такая лингвистика — «содержательная, ориентированная на содержание языковых форм» (С. Д. Кацнельсон) — предполагает изучение содержательных форм языка в их речемыслительной функции, с движением от образа первосмысла через символ к современной понятийной структуре слова (что совпадает с позицией реалистов), но утверждение, что «логика ведет», сближает эту точку зрения с позицией номиналистов. Здесь подчеркивается автономность грамматики и логики, их параллельное развитие, утверждается становление языковых форм в синтаксическом контексте и совершенно справедливо обосновывается, что в процессе «мужания мысли» «этап логического мышления — последний», пятый по счету (ему предшествуют «первобытнообразное» и «предпонятийное» (символическое) мышления).
Это типично ленинградское направление поиска концептов, с 1930-х годов изучавшее «понятийные категории», а ныне в рамках функциональной грамматики рассматривающее грамматические категории вроде «темпоральность», «модальность», «персональность» и др. Это, скорее, объективация понятийных категорий в действительности, максимально объективно. В отличие от когнитивной лингвистики, которое толкует знание, данное направление объясняет познание. Руководитель темы А. В. Бондарко называет подобные категории «прототипами», которые в типологическом их изучении способны завести к утверждению «общечеловеческих ценностей» мысли, воли и чувства. В отличие о концептуалистов, утверждающих единство «концептуальных схем» всех без исключения людей (что основано, конечно, на общности представлений вещного мира), питерские номиналисты понимают ментальность как целостную систему ценностей (т.е. идей), воплощенных в языке (т. е. в слове) (В. А. Михайлов, В. Б. Касевич, С. В. Лурье и др.). К сожалению, это направление разрабатывается слабо, как из-за малочисленности работников, так и вследствие малотиражности изданий; прекрасная монография В. А. Михайлова, представившая методику исследования, по существу недоступна. Согласно автору, знак не обозначает понятия, а служит орудием его образования; смысл — это форма речемыслительной деятельности, а слово — алгоритм операции обозначения и квант речемыслительной деятельности. Знание действительно требует понятия, но co-знание (предмет интереса реалистов) довольствуется представлением-образом. Совмещение образа и понятия синтезирует символ. Сюда же следует отнести новаторские книги Г. П. Щедровицкого с его операционально-деятельностным подходом к содержательной логике в ее связи с мышлением и языком (своего рода психологические основания логического знания, которое и обозначено как языковое мышление); к сожалению, усложненное изложение мешает проникновению его идей в лингвистическую среду. В конечном счете это направление наиболее философично из числа наличных, а это отпугивает невинных в области философии языковедов.
Знаменательно, что все нефилологи избегают говорить о языке как носителе ментальности; так психолог В. Е. Семенов полагает, что ментальность — это «исторически сложившееся долговременное умонастроение, единство сознательных и несознательных ценностей, норм, установок в их когнитивном, эмоциональном и поведенческом воплощении, присущее той или иной социальной группе (общности) и ее представителям».
Концептуальная лингвистика опирается на традиционный для русской науки реализм и также хорошо проработана философски. По времени это первая форма ментальной лингвистики, восходящая к работам С. А. Аскольдова, еще не переосмысленная в терминах германской или романской традиции. Позиция концептуальной лингвистики заявлена в работах А. М. Камчатнова, В. С. Юрченко и В. В. Колесова. Это философия имени как онтологическая теория смысла, которая включает в себя все содержательные формы слова и соотносится как с логическим понятием, так и со значением слова. Русские философы приближались к понятию концепта, именуя его то по традиции Логосом, то метафорически «общим мысленным содержанием», «общим достоянием многих», «принципиальным значением слова», «ядром содержания понятия», «вневременным содержанием», «округленными объемами смысла» и т. д. вплоть до «туманного нечто» (Аскольдов) или «непостижимого» (С. Л. Франк). Диалектика концептов допускает цельность их природы — но в сознании они возникают как отрывочные и несведенные в целостность признаки; концепты потенциально синкретичны и неразложимы на составные элементы — но проявляются только в конкретной ситуации общения; в сознании концепт представлен как самый общий смысл родового значения — но в речи никогда не дан в отвлеченно общем виде; концепт входит в систему национальной речемысли (т.е. ментальности) — и одновременно носит открытый характер, доступен влияниям извне; концепт не входит в последовательные ряды выражений и слов — но вместе с тем всегда предстает как иерархическая система углубляющихся в сознании смысловых первообразов-архетипов сознания; основываясь на основном понятийном признаке (явленность концепта) — концепт тут же устремлен к символическому смыслу как пределу своего развертывания. Концепт реально существует именно потому, что формально его нет: концепт не имеет формы, поскольку сам он и есть «внутренняя форма смысла». «Потенциальное есть особая ценность значимости. Такою ценностью и является концепт и его органическая часть — слово» (Аскольдов).
Концептуальная лингвистика развивает идеи П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова и А. Ф. Лосева, согласно которым смысл явлен в синтагме, актуализируется в дискурсе, проявляясь в узусе, тогда как значение представлено в парадигме, являясь в норме. Последовательность движения — от сущности (концепта) к ее имени: сущность («апофатический икс») дана в явлении как инобытие концепта; эйдос (явленность сущности как внутренней формы в отношении к слову и его пониманию — ноэма), момент становления — пневма (энергия сущности с прорывом в миф) и результат движения — символ как единичность, данный в имени. Термины заимствованы (некоторые восходят к Гуссерлю), но в общем их легко перевести на современные понятия: сущность — концепт, эйдос — образ («в эйдосе сущность является самой себе»), а понятие располагается между ноэмой и пневмой, предшествуя символу. Роль предмета в реконструкции играет текст, роль имени — слово. «Смысловая полнота вещи есть ее имя, а присутствие имени в инобытии есть идея».
Близок к реализму и В. С. Юрченко, который утверждает, что «материальное — это субъект, а идеальное — предикат»; он рассматривает семантическую структуру слова, а язык и речь представляет как содержание и форму с возможными взаимными переходами в качествах. По его мнению, словосочетание генетически порождено именем, а предложение глаголом, и обе формы речения заданы в ментальности, равно как и соответствие трехчленного инварианта предложения — трехчленной структуре мира. Это выход в «космический синтаксис», пределы которого неисчерпаемы. Идеи «