о времени — значение категорического будущего. То есть и те и другие формы могут употребляться и в отношении настоящего, и в отношении будущего, различаясь степенью категоричности. Кроме того, существуют (хотя употребляются редко) и формы некатегорического прошедшего, которые Конрад проигнорировал. Как сейчас уже признали в большинстве японских грамматик, там существуют две грамматические категории. Одна из них действительно время, но времен только два. Другая категория обозначает степень реальности действия с точки зрения говорящего (он читает, он читал — он, наверно, читает; он, наверно, читал). Но она отсутствует как грамматическая в европейских языках, поэтому ее долго игнорировали.
Как быть здесь типологу, если он не специалист по японскому языку? Если бы по японскому языку существовала лишь одна грамматика, где выделялась одна категория с тремя временами, то он, скорее всего, использовал бы эту информацию в своих построениях. Правда, из самого текста грамматики можно понять, что значение форм — не временнóе (хотя очевидно, что значение будущего часто совмещается со значением предположения). Однако Конрад не упоминал о формах предположительного (некатегорического) прошедшего, существование которых типолог никак не мог бы восстановить. Для японского языка всё можно скорректировать на основании других грамматик, которых, к счастью, много. Но для очень многих языков существует лишь по одному описанию, часто составленному еще миссионерами в XIX в. или в начале ХХ в., исходившими из европейских шаблонов. А бывало и так, что данные о языке просто оказывались неверными. Например, еще недавно типологи часто использовали данные языка аранта, одного из языков австралийских аборигенов, введенные в научный оборот в 1920-е гг. норвежским лингвистом А. Соммерфельтом. Казалось, что этот язык дает очень важную типологическую информацию. В частности, утверждалось, что в нем только одна гласная фонема, что более не было зафиксировано ни в одном языке мира. И некоторые индоевропеисты предлагали реконструкцию индоевропейского праязыка с одной гласной, полагая, что раз так есть в аранта, то так могло быть и в языке древних индоевропейцев. Но потом выяснилось, что данные по языку аранта просто недостоверны и там нет такой особенности.
Тем не менее, несмотря на все такого рода помехи, лингвистика ХХ в. значительно расширила свои горизонты за счет материала большого числа языков разного строя. Крупнейший французский лингвист Эмиль Бенвенист (1902–1976) писал об этом: «Теперь уже не поддаются так легко, как прежде, соблазну возвести особенности какого-либо языка или типа языков в универсальные свойства языка вообще…. Все типы языков приобрели равное право представлять человеческий язык…. Индоевропейский тип языков отнюдь не представляется больше нормой, но, напротив, является скорее исключением».
При этом, однако, привычные термины и схемы описания, вполне подходящие для «наших» индоевропейских языков, продолжают сохраняться. Отказываться от них нецелесообразно, но материал иных языков требует их уточнения. Как быть с упоминавшимися выше японскими прилагательными? С одной стороны, по значению они соответствуют основным прилагательным европейских языков: большой, маленький, длинный, короткий, белый, зеленый, холодный, горячий и т. д. Эти значения традиционно принято называть качественными. К тому же эти японские слова по морфологическим свойствам отличаются от глаголов: имеют особые окончания, не имеют некоторых глагольных форм, например повелительного наклонения. С другой стороны, они могут быть сказуемыми без связки, они изменяются по временам, по степени категоричности, что сближает их с глаголами. Европейская традиция рассматривала прилагательные как слова, близкие к существительным (отсюда восходящие к древности школьные термины «имя существительное», «имя прилагательное»); в античной системе частей речи вообще выделялась лишь единая часть речи: имя. Но уже японский материал заставляет либо считать данные японские слова глаголами особого типа, либо пересмотреть понятие прилагательного (а языков, где слова с качественным значением сходны с глаголами, немало). Какой вариант выбрать? Есть аргументы в пользу и того и другого подхода, и оба действительно встречаются в лингвистике. Такого рода спорные проблемы постоянно встают перед лингвистами.
Нельзя сказать, что все эти проблемы решены. Введение в оборот нового материала (как материала неизвестных языков, так и фактов, ранее не замечавшихся в известных языках) может увеличить хаос в науке, который преодолевается построением разного рода объяснительных теорий и моделей, упорядочивающих этот материал. Лингвистическая типология за последние десятилетия значительно продвинулась вперед. И многие полученные результаты интересны.
11Что может типология?
Типология — область лингвистики, соприкасающаяся, с одной стороны, с общей теорией языка, с другой стороны, — с исследованием конкретных языков. Она изучает, что возможно и что невозможно в языках. То есть исходит из принципа, согласно которому существуют общие свойства всех языков мира. Этот принцип, выдвигавшийся авторами «Грамматики Пор-Рояля», В. фон Гумбольдтом и многими другими учеными, подвергался сомнению в некоторых направлениях структурной лингвистики, особенно в дескриптивизме в США. Там считали, что в каждом новом языке лингвист может найти что угодно и нет никаких универсалий языка, универсален лишь научный метод. Однако вся история лингвистики показывает, что пределы языкового разнообразия ограничены, хотя они, разумеется, значительнее, чем это казалось два или три века назад. Едина человеческая природа, едины физиологические возможности человека (строение голосового аппарата и пр.), а, главное, язык нужен каждому человеку для одних и тех целей; этот вопрос здесь еще будет рассматриваться. Как пишет современный российский лингвист Яков Георгиевич Тестелец, «за последние десятилетия было получено много результатов первостепенного значения, в первую очередь эмпирических обобщений, ограничивающих допустимое разнообразие языков. Гипотеза о том, что языки могут по своему строю отличаться друг от друга неограниченным образом по неограниченному множеству параметров, ныне повсеместно оставлена».
Традиционная, так называемая таксономическая типология стремилась классифицировать языки по различным параметрам. В ней производится отбор параметров, устанавливаются типы возможных реализаций каждого такого параметра в разных языках. В идеале такая лингвистическая типология, по мнению ряда лингвистов, должна строиться в виде некоторых универсальных исчислений. На основе предварительного изучения многих языков предлагается единая система признаков, в рамках которой каждый язык получает ту или иную характеристику (в том числе, может быть, и нулевую).
В реальности единственное такое универсальное исчисление было построено еще более полувека назад для фонологии. Это система так называемых дифференциальных признаков. Ее авторами были известные лингвисты Роман Якобсон и Морис Халле (оба — уроженцы России, работавшие к моменту создания теории в США) вместе со шведским акустиком Гуннаром Фантом. Данная система основывалась на теории оппозиций, о которой уже говорилось, разработанной Трубецким при активном участии Якобсона. Дифференциальные признаки — акустические свойства звуков, которые могут противопоставлять их друг другу. Например, д и т противопоставляются по признаку звонкости-глухости. Фонема в данной концепции понимается как «пучок дифференциальных признаков», то есть множество звуков с единым набором таких признаков (все прочие звуковые характеристики признаются несущественными). Например, фонема д в русском языке характеризуется как негласная, согласная, звонкая, компактная, высокая, нерезкая. Все эти признаки с помощью акустика Г. Фанта получили акустическую интерпретацию. Данная фонема также характеризуется признаком ненапряженности, но он для русского языка несуществен (все напряженные фонемы одновременно глухие), хотя в каких-то других языках он может быть дифференциальным.
В данной классификации выделяется около двух десятков дифференциальных признаков, на основе которых принципиально можно описать фонологическую систему любого языка. На каждую такую систему накладывается единая сетка дифференциальных признаков, при этом в том или ином языке какая-то часть признаков может оказаться несущественной. В худшем случае может оказаться, что в каком-то новом языке отыщется ранее не введенный признак, необходимый для описания системы, но опыт применения ее для большого числа языков привел лишь к небольшому ее усложнению. В итоге получилась универсальная система описания (универсальное исчисление), независимая от особенностей конкретного языка; если такие особенности есть, они могут повлиять на набор используемых в языке дифференциальных признаков, но не меняют саму систему.
Якобсон придавал очень большое значение теории дифференциальных признаков, полагая, что она вскрывает сущность фонем и их систем. С этим согласились далеко не все фонологи. Однако как полезный инструмент для единообразного описания фонологических систем и для их сравнения в фонологической типологии такой подход очень удобен.
Неоднократно предпринимались попытки построить подобное универсальное исчисление для других уровней языка или хотя бы для отдельных их фрагментов. Однако оказалось, что сделать это во много раз сложнее ввиду значительно большей сложности самих систем. Если набор фонем в любом языке очень невелик (в пределах нескольких десятков), то уже набор грамматических элементов — окончаний, служебных слов и т. д. — значительно больше и не поддается пока даже приблизительному подсчету. Однако в последнее время ученые приблизились к разработке универсальных параметров для морфологии.
Значительно больше сделано для типологического изучения отдельных существенных фрагментов грамматики языков. Один из примеров — упоминавшаяся выше классификация языков на флективные, агглютинативные и изолирующие, которая по-прежнему сохраняет силу. Другой пример — изучение глагольных категорий, более четырех десятилетий развиваемое Ленинградской (ныне Петербургской) типологической школой, основанной крупнейшим отечественным типологом, японистом и кореистом Александром Алексеевичем Холодовичем (1906–1977).