Подтверждая мои сумбурные панические мысли, где-то в глубине здания раскатисто всхрюкнуло и задребезжало. Конечно же, скорее всего, это или очнулся, или наоборот отключился наш славный Арбат, Но мы с шефом, Светой и Коломбо все равно рывком сгрудились вместе.
Во мраке коридора дрожали белёсые фонарные лучи и слегка попахивало палёной проводкой (видимо из щитка) и несвежим дешёвым алкоголем (видимо от Огурца, но, вполне вероятно, что и от Геры, ну или от обоих вместе). Я прицельно не принюхивалась, всё-таки для подобных исследовательских целей у нас с собой был специальный мужчина – разнюхать тут, проверить там, внезапно сесть на шпагат... Моя цель – молча со всем соглашаться и вовремя патетично вставлять: "Это не я!", а там, глядишь, недалеко и до дома... Эх! Я даже на часы не стала смотреть, чтобы не расстраиваться и не ужасаться.
— Давно все разошлись? — глухо спросил шеф, оставив сетования сторожа без внимания. — Гер, кто из наших с банкета сюда возвращался?
Лица охранника было, увы, не разглядеть, но он выразительно так покашлял. Знаете, бывает непереводимая игра слов? Так вот у Геры была непереводимая игра кашля. Он что-то пытался выговорить, но ему удавались только непечатные интонации и "Сщас!"
— Пылища! — выкашлял Гера еще одно понятное слово и задохнулся снова. Я даже было подумала, что он тянет время, чтобы поосторожнее сообразить, что шефу ответить, потому что очевидно же, что человек не слишком уж бдил на рабочем месте в Огуречной компани, как, собственно, и сейчас (припомните-ка безлюдное фойе под охраной Арбата в отрубе), но тут же решила, что думать и кашлять одновременно – удел великих, и вместе со всеми стала дожидаться Гериного отчёта.
— Да кто только не заходил, Виктор Алексеевич, — сипло выдавил Гера. — Мне, кажется, половина центрального офиса точно зашла. Кому обувь оставить, кому такси подождать, кто-то даже ночевать планировал. Да что я вам. Всё в журнале у меня под роспись, как положено.
— Копию снимешь, журнал мне на стол, — скомандовал Главный и развернулся в сторону главного холла. — Свет, когда почините? — спросил страшно.
— Да вы что, Виктор Алексеевич!? Меня начальство... — он пригляделся к нам со Светой, нахмурился и всё-таки пробасил: — это... уши мне... дефлорирует за журнал, в общем! — и втянул голову в плечи.
— Я сейчас тебе сам... уши! — прогрохотал шеф, и Гера в ужасе направил струю фонарика ему в лицо, сделав Главному тень с собственно ушами, не меньше эльфячьих.
— Пять минут, Ляксеич, — проблеял Огурец. Он прицелился прямо в свисающий из щитка клубок проводов и со словами: — Обычное ж дело! — ткнул туда какой-палкой.
В коридоре звонко и оглушающе бахнуло. Щиток одновременно выстрелил Огурцом в дальний конец коридора и дал свет. Я качнулась вперёд, с ужасом осознавая, где один Арбат всплывёт, там два Огурца потонут, и тут, с шефским раскатистым "Твою мать!", все бросились к лифтёру.
29
Огурец, распластанный на полу, подрагивал искрящимися кудрями и слегка светился потусторонним сизым светом.
Накаркали, с отстранённой горечью подумала я, вот вам и двухсотый.
Два трупа в непрофильной конторе за один день — это безответственный перебор.
— Гера, — сиплым шепотом выдавил шеф, — тут скорую, наверное...
Охранник гулко сглотнул, покрепче прижимая к себе металлическое забрало щитка, и обвёл нас всех жалобным взглядом.
Тут Огурец вдруг затрясся, стрельнул из головы синей искрой, широко распахнул глаза и, нечеловечески улыбнувшись, подался вперед... Чтобы звучно встретиться с щитком, резко выброшенным вперёд рукой Геры…
Все закричали одновременно:
— Гера, нет!!! Эээ! Ты, блин, чего? Огурец Сергеич!
Я ж говорю, зомби - апокалипсис в самом разгаре.
Это был настоящий, полномасштабный капец. Если лифтёр и выжил после удара током, то теперь Гера его точно добил...
— А чего он!? — воскликнул в своё оправдание охранник, тыкая в бессознательного Огурца пальцем из-за широкой шефовой спины. — Вдруг он того! – согласился с моими невысказанными опасениями Гера, – А мы-то ещё живые! — и добавил, стрельнув в шефа неуверенным взглядом: — Пока...
И тут Огурец сдавленно застонал.
— Вот ведь, — пробормотал Светлана, — неубиваемый персонал просто... Ни огонь, ни металл, ни низкая зарплата не берут.
— Угу, — согласился Гера. — Можно водой ещё попробовать, — предложил он с надеждой. — Вместе с электричеством хорошо должно получиться.
— И часто вы так... — рассматривая беззащитный щиток, спросил детектив — единственный, кто не бросился добивать лифтёра, — ...с напряжением развлекаетесь?
Гера сглотнул, выключил бесполезный уже фонарик, хаотично повращал на всех безумными глазами и неожиданно промолчал.
— У нас третий месяц уже проводка сбоит, — как-то виновато пробормотал шеф, и Гера стал молчать ещё энергичней: казалось, что от старания он сейчас просто лопнет или произведёт ещё какой-нибудь залихватский, раскатистый спецэффект. — Три ремонтные бригады всё здание с верху до низу прозвонили и ничего не нашли. А щиток этот почти каждые выходные летит.
— Надо понимать, вместе с твоим кабинетом, — едва слышно пробормотал Пуаро, и они со Светланой понимающе переглянулись.
–— Вить, его надо или в медпункт, если ключи у них есть, или в больницу. И так слишком неприятностей и совпадений уже. Будто… — она не стала договаривать, но я и так поняла. Будто шефа кто-то сглазил прицельно.
Полоса невезения какая-то просто феерическая у шефа. По моему мнению, исправлялось это наличием хорошей женщины рядом. И у шефа такая, вроде была. Должна была быть. Во всяком случае, любые сплетни и домыслы о себе он пресекал необычайно жестоко – мгновенным расчётом. Берёгся, видимо. Как вы понимаете, не слишком удачно.
– Так, граждане, поспешим, – скомандовал Коломбо, проверяя у пострадавшего пульс. – Жить будет, сворачиваемся, – вынес экспертное мнение детектив и погрозил пальцем Гере, собираясь что-то казать, но потом передумал: – С нами пойдёшь, —заявил безапелляционно.
Гера открыл рот и закрыл, а потом обречённо выдохнул, и вложив в руки лифтёра свой фонарик, закрепил их у Огурца на груди. Получилась фигура весьма назидательная и с устрашающим смыслом.
Допустим, здесь враг не пройдёт. Или пройдёт, но непременно описается от страха, то есть, напугается и совершит какую-нибудь непростительную глупость. Так мы его и поймаем… – рассуждала я, пока мы спешили к шефскому кабинету, в котором, конечно же, никого не нашли. Только маленькую коробочку с бантиком на сиротливо пустом шефском столе.
— Вот, блин, — жалобно посетовал Главный, растеряно оглядывая свои потревоженные владенья, — папку забыли.
— Я сам сбегаю, — быстро сориентировался Коломбо, – Где она у тебя? — спросил у Геры, — На посту? — он торопливо скинул куртку на посетительский диван, у которого виноватым монументом застыл охранник.
— Д-да? — неуверенно просипел наш охранник. Какой-то недавний проступок пылал у него на лбу такими крупными буквами, что больших сил стоило выбрать, что с ним сначала надо делать: ещё поглумиться или уже начать жёстко пытать. Но Коломбо зыркнул на нас так, что у шефа желание всякой самодеятельности мгновенно отпало, а у меня сердце провалилось в желудок и, судя по ощущениям, начало там перевариваться.
Детектив просочился за дверь и действительно побежал. Ну как побежал, погрохотал куда-то. А мы остались с этим затухающим звуком надежды хоть на какой-нибудь пистолет наедине с вероятным преступником и, упаси Господи, возможным, Огурцовым убийцей...
Страшно не было. Было смешно. Наверное, это остаточные пузырьки и летающие в предновогоднем воздухе эндорфины играли в моём затронутом ёлкой мозгу, потому что я сначала тихонько фыркнула, а когда Света хмыкнула за мной в след, беззвучно засмеялась и молча тряслась до тех пор, пока мы обе не начали в голос хохотать, как две ненормальные, наплевав на макияж и остатки укладки. Я хохотала над побегом из отеля, над туфлями у меня в руках, над расчленённой ёлкой, оставленной где-то там у Михалыча в кабинете, над своим лицом в туалете Арбатного люкса и его бутылкой, торчавшей одновременно, как лозунг и гимн отчаявшемуся человеку. Над рыжим Коломбо, бородой щёкотавшим моё нежное ухо там, в номере, у окна, отчего у меня даже сейчас по рукам побежали мурашки. Над шефскими брюками и парнями с лестницы и фингалом.
Боже мой! У меня за месяц столько всего не происходит обычно, а тут за несколько часов я закрыла весь недобор впечатлений за прошлый квартал и ещё несколько набрала уже в счет нового года. И Светлана смеялась со мной. Что у этой женщины были за внутренние слёзы, что требовали выйти хотя бы вот так, я не знала. Но запомнила и оценила.
30
Гера глазел на нас недоумённо и слегка диковато. С чего я вообще решила, что он в чём-нибудь виноват? А шеф наоборот, наблюдал за нами настороженно и напряжённо. Он пару раз порывался что-то сказать, но в итоге мрачно выдыхал, выставив вперёд и без того массивную челюсть, отчего становился похож на молодого бульдога, а потом подошёл, наконец, к столу.
Туда, где призывно стояла бумажная, неловко слепленная вручную коробка. Коробочка. Размером с открытку, не больше. Но уже с бантом. Бантиком, если быть точной. Она вызывающе алела бутоном цветка, стоя точно посередине столешницы, желая отдаться в добрые шефские руки. Возможно, не только в шефские.
Мы заворожено следили за Главным, его сосредоточенным, недоверчивым лицом и молча ожидали вскрытия. Но он не спешил, изучая микропрезент с расстояния небольшого прыжка.
А когда всё-таки осторожно протянул к ней руку, главспец по финансам одёрнула его:
— Виктор, не открывай! Вдруг там... — она не договорила, но мы все и так поняли.
— Бомба? — нервно хохотнул шеф. — Ну, если и так, то скажете, что я оскорбился. Я что, нормальной такой вот, — он показал на предплечьях нечто не слишком цензурное, — не заслужил? — И потянул за красную ленту, та стремительно распустилась и бумажная крышка отскочила сама.