Охранный пост тоже был безалаберно пуст.
Усталый мужчина с розовым пакетом подмышкой склонился над столом с мониторами и шепча что-то неразборчивое, мрачно вглядывался в одному ему понятное серое пятно. Из моего положения были видны только шумы и полосы на четырёх длинных экранах перед ним.
— Но почему на парковке? — изумился шеф. — Они на минус первом, — обернулся ко мне и спросил: — Что они там забыли?
— Так позвоните и спросите, — откликнулась я на его растрёпанный призыв я.
—Телефон в пиджаке в кабинете оставил, — нахмурился Главный. — Набери-ка сама.
И я быстро прошлёпала по карманам. Потом ещё раз. И ещё... Всё было тщетно. Это, знаете ли, как всегда. Если уж не везёт, то во всём сразу.
Телефона не было.
Он точно был в номере, в отеле. Когда мы снимали возвращение денег в шефовом кабинете. И это был последний момент, в котором я помнила о нём в моих руках. А дальше. Дальше случился Арбат. Вероятно, тогда я его где-то там и забыла.
— Мы без связи, — осторожно озвучила весь ужас нашего положения и приготовилась удирать. — неважно куда. Лишь бы поскорее. Без сто двенадцать в кармане тут в полутьме было как-то особенно неуютно. Даже с громадным нашим шефом в руке. А я его сейчас очень крепко за руку держала. Ну как держала… попыталась держать. Нащупала сначала запястье, но оно было таким для моих пальцев огромным, что рука сама собою сползла и уверенно задержалась у Бардина на мизинце. В него и вцепилась.
— Варь? — хрипло спросило меня руководство. — Ты чего? — и попыталось у меня палец отнять, но я не пустила. Ещё чего. Я даже потрясла в подтверждение своих слов головой. А шеф почему-то напрягся ещё больше. И в это зловещее мгновенье на пульте с металлическим лязгом зазвонил телефон. — Варя, — глядя то на свой мизинец в моих руках, то на зудящий, как консервная банка квадратный аппарат, позвал шеф, — вот сейчас даже страшнее, чем с пакетом, честное слово.
— Он вам, кстати, подмышкой не жмёт? — поинтересовалась заботливо я.
Шеф прочистил горло и хрипло ответил:
— Не очень. Но от волнений за ближнего хорошо отвлекает, — посмотрел многозначительно на меня.
— Ответите? — Кивнула на телефон.
Шеф помедлил мгновенье и, цапнув трубку свободной рукой, хмуро у неё вопросил:
— Кто?
Я бы от такого рявка в ухо наструила бы сразу, как маленькая собачонка. А шеф не останавливался:
— Где?! — выкрикнул он теперь, а потом вопреки ожидаемому «когда?», лаконично добавил: — Бегу!
И мы побежали.
Я, крепко сжимающая шефовый палец. Он, старающийся этот самый палец незаметно отнять, и пакет, который хлопал шефа по... ну, пусть будет, по брюкам.
Я не дотянула до лестницы, на которую волок меня Главный, жалких три метра. Ну, может, три с половиной. А потом нога поехала на чём-то скользком, и я увидела, как шеф изумлённо рассматривает освободившийся вдруг мизинец, а потом всё – звёзды...
— Виктор Алексеевич, — сипло спросила я у застывшего в позе готовности ко всему шефа, — а почему у нас потолок со стразами? — начальник заметно выдохнул, а потом мгновенно надел красное зверское лицо. Но я не впечатлилась. — Никогда раньше не видела... Красиво...
— Варвара! Башкой шибанулась что ли? — пробормотал он, начиная энергично от меня удаляться. — Пусть тут полежит! Пока не отпустит. Ну и ты вместе с ней. Не уходи никуда только, — выкрикнул уже с лестницы, перед тем как дверь захлопнулась за ним с громким щелчком. — Я заберу! Потом! — услышала уже еле различимое и подумала, что вот теперь, кажется, совсем всё.
Лежала в полумраке огромного центрального холла и пялилась в потолок. Нет, я совсем не ушиблась. Повезло просто, а может сгруппировалась удачно. И мне даже почти не было страшно. Чего уж сейчас-то бояться? Но там, в потолке что-то так завораживающее мерцало, что оторвать от него взгляд я никак не могла.
Зато я могла спокойно подумать. Не на бегу, как мы тут всё время, не с отключающейся то и дело головой в присутствии этого... этого... который пол жизни в шпагате, не под прицелами камеры и сотни коллег. Нет. То есть, да, я могла неспешно попереживать за сгинувших на минус первом собратьев и подумать совершенно спокойно.
Кто мог вытащить у меня конверт с картой? И мог ли кто-то вообще? Не знаю. То есть, не уверена. Меня всё время кто-то похлопывал, трогал и задевал, фотографировал и близко смеялся. Пару раз я выдергивала мужские неизвестные лапы из оборок под пьяное ржание. Возможно, и не пару... Но всё это было вроде бы в шутку. Такой корпоративный прикол – Ёлка на ёлке, как тут не ущипнуть, не подколоть?
Или, всё-таки не в шутку? И были в курсе, куда именно влезть, и что вытащить?
Тогда возникает вопрос, кто вообще знал, что у меня там такая карта была, и где она будет?
Об этом точно знали только я, шеф и, конечно, Маринка... Потому что именно она помогала мне эти злосчастные карманы к ёлке пришивать. А шеф при нас укладывал в них конверты...
Ерунда с приветом получается.
Никто из нас троих сделать этого точно не мог.
34
Блин, как же не хватает этой Валериной съёмки...
И то, что царапнуло меня у окна в том номере и уплыло, когда Роман Юрич шептал мне на ухо вроде бы совершенно приличные слова, но они вырывались из его бородатого рта такой будоражащей лавой, что мне делалось больно в груди, и начинала кружиться голова, как у девчонки. Я, кажется, даже сейчас покраснела, и в то же мгновенье с кристальной ясностью осознала, что тот, кто вытащил карту и подложил мне другую, не мог быть тем, кого ищет Бардин. Тем, кто таскает по мелочи (или не очень) из его кабинета. Потому что никто бы не стал так палиться и снимать номер, окна которого выходят на фасад здания нашей конторы, а вернее, точнёхонько на шефский беспризорный и регулярно сливающий кому-то банкноты сейф.
Это было настолько очевидно, что я попыталась встать, чтобы отнести общественности эту ослепительную догадку, как взгляд мой опять упёрся в поблёскивающий потолок.
...А что, если про карту знали все? Ведь шеф же ловил на живца? То есть, на меня и на ёлку. То есть, карту мог попытаться вытащить почти каждый...
И я тут же припомнила какого-то мужика, развязно обнимающего меня за то место, где, по его мнению, должна была быть грудь у ёлок, и того, который мне целую бутыль шампанского будто случайно всучил, и все радостные чмоки и селфи, и скользящие тычки заиграли в моей памяти страшную песню...
...И, конечно, кабинетный преступник и Гера, скорее всего, одно и то же лицо. Потому что ну не Огурцу же было со всякими проводами и двумя минутами упражняться? Нет, там кто-то молодой и очень гибкий был. Я помню....
...И блестит больше всего у пожарного датчика, между прочим...
...Нет. Слишком высоко.
...И карту блокировать надо как можно скорее... Потому что, по любому, как обещал рыжий этот предскзамус, крайней всё равно получаюсь я... Да что ж это за карма такая...
Завершилась моя минутка дедукции так же внезапно, как началась – на улице перед нашим зданием развернулась машина. Фары, как это бывает, скользнули по потолку, добрались до датчика и радужные всполохи света брызнули в разные стороны фотонными мотыльками и исчезли.
— А я говорила странный дизайн! — бормотала, подтаскивая стоящую как раз за углом, около лифта стремянку под датчик. Всё равно высоко, конечно, но я хоть одним глазком. А вдруг? Пока никто не видит. А то мало мне ёлки. ... Варя-стремянка будет обидней. Жалко, телефона нет, чтобы посветить. Ведь не поверит никто...
— Варвара, положите, пожалуйста, лестницу и никто не пострадает, — попросил меня строгий, смутно знакомый голос, слепящий фонариком мне в лицо.
По-моему, так всегда говорят перед тем, как стреляют. Я даже не успела толком напугаться и разобраться, кто бы это мог быть, и почему этот человек здесь, и меня знает.
Я просто отчётливо сказала стремянке: — Лежать! — громко бросила её на пол перед незнакомцем и рванула к двери, за которой десятью минутами раньше скрылся наш шеф.
Я успела отшвырнуть вниз по лестнице свои туфли, сама через две ступеньки взбираясь наверх. И как раз успела затаиться на площадке между этажами, когда преследователь выскочил на лестницу следом за мной.
Я вслушивалась в быстрые, затухающие внизу шаги, не дыша, и боялась случайно не в ту сторону отбросить тень.
Без туфель было холодно, а без телефона страшно. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как спускаться вниз. За туфлями, как минимум. Как максимум, за подкреплением. В виде пожарного щитка – там должно было быть ведро и багор, я помнила. Что я буду делать с тем и другим, я сейчас не знала, но мысль о багре в моих руках успокаивала и вселяла сдержанный оптимизм.
Я спустилась до самой парковки и осторожно прислушалась – снаружи была вдохновляющая на скромное геройство тишина. Очень скромное...
Честно говоря, нажать на ручку разблокировки двери было до паники страшно. Очень хотелось вернуть деморализующий мой камуфляж, с ним была надежда, что преследователь сам сдохнет от смеха, не успев причинить мне серьезного вреда. Или от жалости.
В общем, я кусала губы, не решаясь нажать на ручку замка...
В мутном окошке двери пожарный щиток зазывно манил металлической манжетой брандспойта и красной лопатой. К ним я и вышла. Чтобы немедленно взвыть:
— Арбать вашу мать!!! — Ледяной асфальт обжёг мои необутые ноги, я, тихонько поскуливая, спешно вытаскивала из карманов перчатки...
...Кралась по пустынной замёрзшей парковке на цыпочках, одновременно страстно желая хоть кого-нибудь встретить и так же отчаянно этого страшась. Кто это мог быть с фонариком там, в фойе? Куда побежал? И что мог сделать со всеми остальными? Он был кем-то отдаленно знакомым, но, несомненно, опасным. Это пугало, заставляя сердце стучать так громко, что оно заглушало другие звуки.
И я бы растерялась, не зная, где искать Бардина и куда двигаться дальше, если бы не Коломбо: перед выходом с лестницы, небрежно стянутая с руки, лежала белая латексная перчатка с выразительно оттопыренным пальцем.