одеялом. Гладят по щеке, если ему снится страшный сон. Следят, чтобы ночью не случилось беды.
Часто люди падают по ночам с кровати? Почти никогда.
Часто люди запутываются в простыне так, что не могут выпутаться? Никогда.
Часто птицы влетают ночью в окно и врезаются в человека? Никогда.
Ничего этого не случается только благодаря домовым.
Большой домовик поднял указательный палец и торжественно произнёс:
— Наше дело — следить, чтобы всё было хорошо! Мы защищаем и утешаем!
А маленький добавил:
— И конфеты мы только пробуем. Чуть-чуть.
Большой строго взглянул на него.
— Мы вообще не едим конфеты!
— Только попробовали немножко, — сказал маленький. — Ты же любишь марципановых свинок…
Большой покраснел.
— Необязательно говорить ему, как мы любим марципановых свинок в шоколаде, — прибавил маленький. — Каких его мама делает!
Домовые вдруг погрустнели. Как будто слишком уж разговорились. Как будто выболтали какую-то запретную тайну.
— Мы же обещали остальным, что не расскажем правды! — сказал большой.
— С правдой нужно поосторожнее, — согласился маленький. — Волки-иголки!
Рот у большого скривился, подбородок задрожал.
— Ногу больно от верёвки! Мы-то тебя всегда спасаем, когда ты запутываешься. Помогаем так, что тебе даже просить не приходится.
Я развязал верёвку и погладил большого по щеке. Он живо сбегал на кухню, вернулся с двумя марципановыми свинками и одну отдал маленькому.
Через секунду домовиков уже не было — оба исчезли под половицами.
Я так устал, что даже не поставил полку на место. Лёг в постель и тут же уснул.
Утром я сел в кровати и огляделся. Полка снова у стены. Книги на месте. Палка от шторы и верёвка убраны.
Домовые, наверное, полночи прибирались, расставляли всё по местам.
В комнату вошла мама.
— Как там было, на празднике? — спросил я.
— Просто здорово, — сказала мама. — А ты не скучал тут один?
— Нет.
— Кстати. Я вчера сделала шесть марципановых свинок, обмакнула их в шоколад. А теперь остались всего четыре…
Я улыбнулся маме, но рассказать ей всю правду о маленьких серых человечках не решился.
С правдой нужно поосторожнее — это верно.
Встреча
В детстве я часто спрашивал себя, существуют ли привидения на самом деле.
А ещё — зачем они приходят, зачем неуклюже бродят в темноте старых заброшенных домов.
Теперь я точно знаю: привидения существуют! Зачем они приходят, я сказать не решаюсь…
Но я точно знаю: привидения существуют. Это я выяснил единственным верным способом.
Когда я был маленьким, моя мама работала в клинике для пожилых людей. Иногда я заходил к ней и помогал то с одним, то с другим. Однажды — мне было лет девять — мне поручили отнести в прачечную несколько мешков с грязным постельным бельём. За каждый мешок мне давали по полторы кроны. Под конец у меня набралось пятнадцать крон. Я весь взмок, но остался доволен. Теперь было на что купить подарки к Рождеству. Маленькие такие подарочки.
Потом я помог маме развесить рождественские звёзды на окнах — по одной в каждую палату. А ещё поставить на тумбочку у кровати по фигурке Санта-Клауса и на журнальный столик — по горшочку с гиацинтом и свечку. И за каждую палату мне давали пятьдесят эре, а палат было двадцать. Теперь у меня появились деньги на подарки получше и побольше.
Среди пациентов клиники был один столетний старик. Звали его Конрад, и этого Конрада я побаивался. Конрад часто бродил взад-вперёд по коридору, шаркая изношенными тапками. Лицо у него было серое и какое-то застывшее. Говорить он не мог — только странно булькал горлом. Конрад походил на привидение.
Девятилетним мальчишкой я часто думал о привидениях. Читал про них в комиксах и боялся их до смерти. Если бы я столкнулся с Конрадом как-нибудь посреди ночи — например, проснулся бы у себя в комнате, а он рядом, — я бы, наверное, умер. Уж сознание бы точно потерял.
Палата Конрада была у меня последней. Я вошёл, поставил на тумбочку фигурку Санты — маленький Санта тащил белый мешок. На журнальный столик я пристроил гиацинт со свечкой. И вдруг увидел Конрада. Он стоял по ту сторону кровати и размахивал руками. Зачем — я не понял. Вдруг Конрад плашмя повалился на только что застеленную постель, повернулся и стал смотреть на меня, изумлённо помаргивая.
Конрад умирал.
На его тумбочке рядом с Сантой выстроились фотографии. Внуки, правнуки. Младшие — мои ровесники. У Конрада было много родных, они часто навещали его. Пили с ним кофе, держали за руку, рассказывали, как правнуки играют в футбол и что их команда, наверное, победит. Но Конрад только смотрел в одну точку перед собой — он почти не понимал, что ему говорят, такой он был старый. Только моргал да посасывал нижнюю губу.
Я никогда ещё не видел, как люди умирают. Умирают по-настоящему. Герои комиксов всегда в ужасе смотрели куда-то перед собой и говорили: «А-а-а!» Я много об этом думал. Если бы Конраду было страшно умирать, никто бы не удивился.
Отправиться в этот путь — значит проститься с привычной жизнью, такой надёжной и безопасной. Оставить комнату, где живёшь, где солнце светит в окно, за которым колышутся под зимним ветром ветки могучих деревьев. Оставить постель со свежим бельём. Одежду и удобные изношенные тапки. И кофе после обеда — кофе, который всегда приносят в половине третьего.
Ничего этого совсем скоро не станет. А что там, впереди, — неизвестно.
Но Конрад не издал ни звука, даже «а-а-а!» не сказал. И страха на его лице тоже не было. Он только мигал, удивлённо глядя на меня.
Я торопливо ткнул тревожную кнопку рядом с кроватью. Пусть все, кто работает в больнице, обязательно прибегут. Может быть, врач и не сумеет помочь. Но должен же кто-то позвонить родным Конрада!
Кстати, в комиксах кое о чём не говорится. Вот человек умирает — и в ту же секунду к небу устремляется еле видный белый дымок. Как будто спичку задули. Остаётся пустая оболочка — тело. Душа покинула его и полетела к чему-то новому. Говорят, душа весит всего полграмма. Почти прозрачная струйка пара, как от горячей картошки.
И если сидишь рядом с умирающим, нужно дать ей подняться свободно. Это важно.
Что происходит, когда человек умирает, известно всем. Тело лежит на кровати, близкие плачут. Все горюют: человек ушёл. А про Конрада я ещё думал: хорошо, что ему больше не нужно шаркать тапками по коридору.
Потом за дело берётся похоронное бюро, и вот покойный лежит в могиле, а над ним стоит красивое надгробие.
Но это тело. А что происходит с душой?
И с тем, кто сидел рядом с умирающим и поймал в ладонь струйку пара-души?
Я не утерпел. Свечу задули, и мне захотелось поймать дымок. Просто очень захотелось. Захотелось поймать то, что ловить нельзя.
Конрад умер, задули свечу. Струйка пара медленно потекла вверх. И я схватил её. Она оказалась мягче ваты, но внутри у неё как будто был стальной стержень.
Меня сдёрнуло с края кровати и потащило вверх. Ураган вознёс меня над землёй, выше туч.
Я не испугался, честное слово. Ни капли не испугался. Очень скоро я получу ответ на свои вопросы: куда попадает душа? Существуют ли привидения? И зачем они приходят?
Наконец я приземлился перед какой-то большой дверью, здорово похожей на старую деревянную дверь больницы. Она отворилась. Конрад шагнул через порог вместе со мной. Тапки он оставил на земле и был слегка прозрачный, но с любопытством озирался. Он откашлялся, и мы вошли.
За дверью оказался довольно большой зал с тёмным каменным полом. В белом шкафу у правой стены аккуратными рядами выстроились книги, книги, книги. Слева я увидел окно. Смешно: на подоконнике сидела кошка. Мы с Конрадом погладили её. Кошка смотрела в окно, за которым не было ничего, кроме облаков.
Посреди зала стоял письменный стол. За столом сидела молодая женщина.
Конрад пристально посмотрел на меня.
— Ты что, мальчик, прилетел вместе со мной?
Конрад снова мог говорить! Голос у него оказался добрый, ласковый. Я только кивнул. Конрад сказал:
— Но мне было сто лет. А тебе сколько?
— Девять, — ответил я. — И не было, а есть!
Конрад говорил так, будто его жизнь кончилась. Ну да, он же умер.
Но я-то — нет. Я жив. По-моему, жив.
Женщина посмотрела на нас и улыбнулась. Она была похожа на стюардессу — по-другому я не могу её описать.
— Вы прожили долгую жизнь, — ласково сказала она Конраду. — И теперь вы дома.
Конрад кивнул и ответил:
— Спасибо. Но я бы хотел…
— Чего?
— Я бы хотел знать, как живётся моим дорогим правнукам. И их детям. Я хотел бы как-нибудь повидать их всех…
Сначала я решил, что он говорит про футбольную команду. Но Конрад имел в виду нечто большее.
Женщина вздохнула и призналась:
— Мне эта идея не очень нравится. Ведь тогда вам, прежде чем двинуться дальше, придётся прождать целых пятьдесят лет. Хотя время здесь бежит быстро, мы на пороге вечности.
Женщина взглянула на Конрада. Тот, похоже, всё-таки решился повидать правнуков.
— Ну что же. Я хочу, чтобы вы были счастливы.
Я замер. Женщина показала Конраду, как пройти в зал ожидания. Конрад поклонился мне и ушёл.
Пятьдесят лет, подумал я.
Женщина улыбнулась мне, словно услышала мои мысли.
— Для него пятьдесят лет пройдут быстро. Он, как и остальные ожидающие, всё это время проспит…
Наконец женщина снова подошла ко мне.
— Ну а ты кто?
Я не боялся, честное слово. Ни капли не боялся.
И заплакал.
Женщина присела передо мной на корточки.
— Не бойся, дружок. Я Смерть.
Дальше Смерть стала говорить, что произошла ужасная ошибка. Чтобы живой человек угодил сюда вместе с душой умершего — такое случается раз в сто тысяч лет, а то и реже. Смерть рассыпалась в извинениях и поклялась, что подобное не повторится. Во всяком случае, в ближайшие сто тысяч лет.