Уж луной засеребрилась
Речка славная Дзи-дзи,
В Гонолулу на пироге
Ты приедешь ли ко мне?
Татуированы ноги
Я омою в тишине,
Рыбьей костью чистой
Другу Я украшу нос,
Райской птицы хвост пушистый
Ты недаром мне принёс
……………………………………
и кончается:
И в истоме сладкой млея,
Кость берцовую грызёт… Ням. Ням.
Все остальные припевали. И в дальнейшем эта песенка распевалась на их собраниях. В неё ещё были введены строки из Гумилёва:
……………………………………
И вот несётся слон-пустынник,
Лев стремительно бежит,
Обезьяна держит финик
И пронзительно визжит.
Было много смеха, шуток, экспромтов, и этот молодой Марр своей живостью, остроумием, каскадом экспромтов, неожиданностями и тем, как моментально он осуществлял всякую фантазию, напоминал молодого Дюма. Он мог сказать самые неожиданные вещи. Он вдруг сказал своей тихой соседке: «Когда я увидел ваши пальцы, я понял, что вы предназначены мне». Она засмеялась этой шутке, но он настойчиво повторил: «Без вас невозможно». Она подумала: «Вот болтун», хотя и получила удовольствие от того, что эта шутка была обращена к ней. Но эта шутка продолжалась, когда сидели они на зелёном диване, он сказал ей: «Вы интригуете, в вас есть что-то таинственное… у вас глаза ведьмы». Пошёл её провожать и уверял, что без неё его жизнь немыслима. Впрочем, вся беседа велась в форме гротеска. Она хоть и понимала, что всё это мальчишество, но яд его лести кружил ей голову, она не была высокого мнения о себе.
Они встречались изредка, то в Институте, то на литературных вечерах, тогда в Тифлисе было необычайное оживление литературных течений всех родов: приехавшая в 1917 году из Петербурга молодая поэтесса Татьяна Вечорка у себя на дому собирала поэтическое общество «Альфа-Лира». У неё бывали и поэты, и художники. Эти собрания перенесены были затем во вновь открывшийся расписанный художниками «Фантастический кабачок», где бывали уже и представители грузинской поэзии «Голубые роги». Приехал Сергей Городецкий, основан был «Арс», читались лекции по вопросам поэтики то в клубах, то в недавно образовавшемся Союзе писателей. Юрий страстно увлёкся писанием футуристических стихов, а также писал самые обыкновенные стихи о любви.
Вот хотя бы:
СлоНАЗарезали
СлоНАу били
СлоНА публично Выставили
В тифлисском Магазине
Хоботено плачет
Еыкынкъ
Если Так так ТАКЪ
Так не Такъ
Такъ Такъ какъ
Это стихотворение о продаже масла в тифлисском магазине. В голодные годы при меньшевиках изредка появлялись продукты в магазине. Однажды Ю.Н. шёл и увидел в магазине бочку масла, откуда кусками продавали его. Масло тогда было для Тифлиса белым слоном – чем-то необычайным. Слова рассечены, и в тексте ясно, что это не о слоне, а о масле.
ВыстуПАЙ с Ольма пусТЫни
ЕарАбу растяжение СухоЖилий
УБО: Опу три губы ПУХнутъ
Бей въ литаграНИчный баиБай
Еырлянчун колье к Олется
Дома Неводомъ РЫБОкъсуша
Вып вАетъ песОкъ
тьф тьф тьф
Воспоминание о поездке в Сирию. В.С. Путуридзе – представитель Восточного факультета – «Эфиопа три губы пухнут». Араб и арап – игра слов. «Бей в литограничный бомбай» – в университетской типографии тогда очень трудно было добиться печатания чего-либо, и Юрий мечтал о более лёгком способе – литографском.
Выйди в бок, да послушай
Шалашную букву
На всех языках
В храме бабы Губасты.
Под пёсьим соском
Даже бабы и кафры
Играют върафли
По булбатылю псп
В нашу сторону
Разрешённые г-ном папой
Верховного запупоя
Выйди в бок, да послушай
Шалашную букву
На всех языках…
Посвящено Союзу русских писателей (в Тифлисе), председателем которого был Рафалович.
Поэт-футурист Терентьев писал, что там выступали люди XVIII века – Вольтер, Дидро и Рафалович.
«Шалашная буква – от слова ш а л а ш, т. е. – Ольгинская ул., № 40 (т. е. теперь ул. Ленина), где был расположен Институт, где Ю.Н. спал на столе, закутываясь в ковёр и делая шалаш. «На всех языках» – подразумевается ближневосточный заумный интернационал – это и есть «шалашная буква».
«Пёсий сосок» – это дог П. Яшвили.
«и Кафры» – арапы играют в рафли – писание протоколов при ничтожном содержании.
«Ты выйди и послушай шалашную букву на всех языках» – противопоставляется «храму», где «даже бабы и кафры играют в рафли».
«Запупой» построено как у персов карских? Берутся слова, разрезаются, и остаётся самое существенное. Вроде: «опупели» и «запой» – получится «запупой».
Я приду к тебе ночью. Спою серенаду.
Ты не бойся, ангел. Ты будешь рада.
Я своей гитарой усыплю дуэнью.
Твой отец заснёт при тихом пенье.
А когда заснут, в своей песне
Я спою, что ты всего прелестней,
Что тебе подобной не бывало дамы,
Что влюблёнными будем с тобой всегда мы.
Говори. Скажи же, что я тебе нужен.
Я друзей оставлю, потеряю ужин.
Я продам тужурку. Куплю гитару.
Чтоб ты ночью слушала графа Марра.
Тфл. 13.1.1920
Приложение 2
Т.Л. Никольская. «Я не сумела быть Мари Кюри»(воспоминания о С.М. Марр)
Подруги
С Софьей Михайловной Марр (урождённой Михайловой) я познакомилась летом 1973 года, когда впервые приехала в Грузию собирать материалы о приюте богемы «Фантастический кабачок». Тогда же я встретилась и с её старейшей подругой Ниной Николаевной Васильевой – неизменным секретарём «Фантастического кабачка», посвятившей его обитателям одноимённую поэму. И Софье Михайловне, и Нине Николаевне уже перевалило за восемьдесят. Обе охотно делились воспоминаниями, а главное – неопубликованными текстами. Софья Михайловна подарила свой рассказ «Как это бывало…», написанный в начале двадцатых годов, из которого я узнала, что название «Фантастический кабачок» носила «длинная узкая низкая комната с неглубокими нишами, стены были украшены неопределённой импрессионистической, фантастической живописью. Комната слабо освещалась тремя свечами, на стенах колебались тени». Нашла я в этом рассказе о любви невинной девушки к местному Дон-Жуану и описание доклада А. Кручёных «Фиоль Игоря Северянина»: «“Фиолетовый вечер” начался. Поэт-футурист старался выяснить роль звука “ф” у Игоря Северянина: фиоль, фиолетовый, фиалка, сиреневый, сирень. Эти слова склонялись на все лады. Докладчик, желая быть убедительным, не останавливался и перед довольно рискованными положениями: “Фиалка – символ нежного, все девушки до семнадцати лет пахнут фиалками”».
Нина Николаевна в свою очередь подарила мне поэму «Фантастический кабачок», в которой перечислялись практически все поэты, читавшие там стихи, в том числе и Тициан Табидзе и его друзья из поэтического ордена «Голубые роги»:
Табидзе, взгляд склонивши долу,
Отстаивал французов школу,
Пленительный явив акцент.
Вскоре я узнала, что Нина Николаевна была влюблена в Тициана Табидзе и посвятила ему два стихотворения. В этой же поэме была строфа о Григоле Робакидзе, грузинском критике и поэте, которым в 1918 году была увлечена Софья Михайловна:
И Робакидзе страстный пафос
Нам души потрясал не раз,
Когда тревожил древний хаос
Или доказывал нам право
С покоем сочетать экстаз.
Софья Михайловна, узнав, что я особо интересуюсь этой личностью, подарила мне посвящённую Робакидзе миниатюру «Маки»:
«Маки в низкой вазе пламенеют на письменном столе. Огненные и блистающие угли, они растопляют холод строгой серой залы.
И эти же цветы, приколотые к отвороту его чёрного корректного пальто, как будто зажигают огнём его небольшую стройную фигуру и сообщают пламенность его взгляду и речи.
Он кажется таким изящным и увлекательным в своём строгом пальто с красными маками, весь отдавшийся стремительному ритму бешеных слов и блестящих метафор, которыми он сметает все возражения.
Мой взгляд скользит по серым стенам и опять возвращается к этим цветам, к огню, которым горит его лицо и от которого зажигается моё сердце…»
И Софья Михайловна, и Нина Николаевна рассказывали мне о петроградской поэтессе Татьяне Вечорке, которая приехала в грузинскую столицу в конце 1917 года и организовала поэтическое дружество «Альфа-Лира», которое подруги посещали. Особенно подружилась с Татьяной Вечоркой Софья Михайловна. Фотография поэтессы времён просуществовавшей около года «Альфа-Лиры» стояла на её письменном столе. Софья Михайловна была дружна с дочкой Вечорки – литератором Лидией Либединской, которая одарила свою маму четырьмя внуками и, приезжая в Тбилиси, нередко останавливалась у маминой подруги. Естественно, расспрашивала я и о футуристах. Софья Михайловна рассказала, что Татьяна Вечорка была увлечена А. Кручёных, чего она сама понять не могла, а Нина Николаевна вспоминала, как всегда голодный Кручёных приходил обедать к её далёкой от поэзии сестре, у которой всегда имелась сытная еда. Про литературное творчество мужа Софьи Михайловны я тогда не знала, да и услышав, что он пишет стихи, не сразу ими заинтересовалась. Дмитрий Петрович Гордеев, муж Нины Николаевны, привлёк меня тем, что печатал в журнале “Ars” обзоры деятельности футуристов в Грузии, а сам был братом харьковского поэта-футуриста Богдана Божидара. Друзья Нины Николаевны рассказывали мне, что в 1937 году Дмитрия Петровича арестовали. Нина Николаевна написала письмо вождю и случилось чудо. Его вернули домой с этапа.