– Да тише ты. Разорался. Дела у нас деликатные…
– Так нету ж никого.
– И у деревьев иногда вырастают уши…
– Да хоть хрен… Так я погнал писать?
– А он уговаривал?
– Чего уговаривал?
– Чтоб за границу уйти?
– Натурально… Умолял даже. Говорил, что только там мне могут рожу поменять…
– Ну и как?
– Я – несогласный… Лучше с такой рожей, но на родине.
– Да я не про то… Как должны были уйти? Морем, например, или по суше? Где намечался переход? Кто должен был помогать?
– Этого я не знаю. Не говорил…
– Вот что, лейтенант, иди-ка ты проспись… Потом с тобой побеседуем…
– А если поздно будет?
– Чего будет поздно? Он что, за границу уйдет, пока ты протрезвеешь?..
С наскока не получилось.
Григорий отправился восвояси придумывать, как заставить Недомерка срочно арестовать Йефа и увезти его хоть куда угодно из квартиры, наполненной сокровищами.
Он как-то вдруг притомился и вернулся на свою удобную лежанку за котлами кочегарки. Закуток Угуча был чуть в стороне и повыше. Не слышно было, спит Угуч или лежит и думает про что свое, как Григорий. Все-таки лучше всего Григорию думалось здесь…
«А ведь он и на самом деле мог меня уговаривать слинять за бугор. Если мог, то и уговаривал. Разница невелика. Но этого мало: им надо дотошно – где да как… Ну, допустим, он мне предложил соорудить дельтаплан… или даже легкий самолет. Сам-то он с техникой не дружит, а я дока. Я и самолет могу… Наверное, могу – не пробовал… А что, если и на самом деле соорудить самолет, типа “Сессны”?.. Построить и улететь ото всех этих Недомерков… Нет, ерунда какая! На самолет надо столько денег – всех Йефовых сокровищ не хватит… Не стоит об этом и заикаться. Скажу про самолет – еще и в дурку упекут… А как же он мне предлагал бежать? Да хрен его знает как!.. Предлагал – и все тут! Не нравятся вам мои показания – пишите сами. Надоели, право слово, – только спать мешают…»
Григорий проснулся, как от толчка, уже в следующую минуту. Голова была ясная и без малейших следов опьянения. А главное, она хорошо соображала, на какие именно противогосударственные поступки подбивал его Лев Ильич.
Он, оказывается, требовал, чтобы Григорий создал копировальную машину. Товарищи чекисты могут спросить: а как же устроена машина, которую надо было создать? Есть ли чертежи этой машины? Если нет чертежей, то все это опять напоминает пустые разговоры. И Григорий ответит, что дорогие товарищи чекисты могут не волноваться, потому что в этом и есть главное злодейство гражданина Прыгина – он должен был взять эти чертежи у своих заграничных хозяев, продав им какой-нибудь секрет про Родину… Григорию казалось, что все придумано им складно и убедительно. Да и впрямь неплохо было бы сварганить такую машину. На ней можно было бы, например, тиражировать «Архипелаг», чтоб все… А если бы каждый заплатил за «Архипелаг» совсем малые деньги, то ему бы и на рожу хватило… Все так прозрачно и правильно, что можно немедленно записывать: встать, взять бумагу и – сразу набело…
Григория разбудил Степаныч. Сначала он грукнул железной дверью, когда вошел. Огляделся, никого не увидел и вышел, с силой грукнув дверь еще раз. Через несколько секунд снова грукнул и опять вошел. Тут уже не осталось никакой надежды уснуть заново.
– Не надо спать на закат, – оправдал свое вторжение Степаныч, – голова будет болеть. Потому давай мы, вместо спать, голову поправим и поспешим к Ильичу в хату, не то самое веселье пропустим.
Голова и вправду болела как-то незаслуженно сильно. Столько и не выпили, насколько она болела – столько и вообще нельзя выпить…
«А может, и заслуженно, – подумал Григорий, – может, ты эту боль не выпивкой заработал, а желанием Йефа утопить?»
Тут Григорий вспомнил про тайник и про сокровища и сам стал подгонять Степаныча.
В квартире Льва Ильича было некуда приткнуться. Со скоростью слухов о пожаре новость о том, что Йеф спекся, облетела школу. Воспитателям было велено не спускать глаз со своих классов, а все свободные от службы подтянулись к месту основных событий.
После прихода Степаныча с Григорием Недомерок доступ в квартиру перекрыл, и опоздавшие терпеливо терлись под окнами, задрав головы и непрестанно вопрошая сидевших на подоконниках коллег.
– Ну, нашли чего?
– Ничога няма… Листики какие-то оттеребили, а чего настоящего – так и ничога…
Все ждали появления богатств. Если приехало так много чекистов – непременно будут искать богатства. Просто так столько народу не гоняют. Деды рассказывали, что если надо было попросту человека забрать, так чекисты и задницей не шевелили – милиционера пришлют, и всех делов. А вот если приеховали чекисты, то, считай, несколько дворов сгоняли на арест и хорошо еще, если не на убой. Но и для этого дела их было не шибко много – двое, ну от силы трое. А тута-то сколько понаехало! – страшное дело. Значит, за богатствами, и никак иначе…
Григорий сторожко следил за сыскарями. Голова уже не болела – не до нее. Можно даже сказать, что ему, единственному здесь, было весело, но и, конечно, чуток тревожно. (Не нашли бы.) Наверное, и Льву Ильичу было тревожно? Должен тревожиться – вдруг да снайдут? Однако Йеф был абсолютно спокоен – качал сына на руках, шепотал ему что-то, собачился с Недомерком, угрожая не подписывать протоколы.
Между полками и столом с жалкой стопкой отобранных чекистами листиков метался Йефов тесть, подкладывая чекистам книги пачками. Те даже и не смотрели. (С таким тестем и чекистов не надо.)
Григорий волновался, что ничего стоящего не найдут и его надежды пойдут прахом, потому что тогда Йефа могут не арестовать…
Подошел Степаныч и ткнул прямо в живот здоровенную хрустальную пепельницу:
– Бери – спрячь. У тябе вечно пепельницы няма – все на пол и на пол.
– Степаныч, ты сдурел… Люди смотрят – неловко…
– Люди смотрят, чего бы прибрать, а ты тут нежности разводишь… Бери, хозяйка не против…
Может быть, Надежда Сергеевна и на самом деле была не против, а может, ей просто дела до этого не было. Она сидела с отсутствующим видом и не очень понимала, о чем говорят, даже если обращались непосредственно к ней.
«…ею я управлю, – думал Григорий. – Лаской или силой, но – управлю. Только бы его забрали…»
По ходу обыска напряжение нарастало: у Григория даже пальцы дрожали. Он это заметил, когда от нечего делать снял с полки журнал «Новый мир». Снял машинально, клюнув на узнаваемую синюю обложку – он почему-то стоял в стороне от остальных, стиснутых по порядку номеров годовых подписок.
– Добро надо спасать от конфискации, – шипел ему в ухо Степаныч, – а ты журнальчики листаешь…
– Чего вы здесь прячете? – залюбопытствовал, подходя Недомерок. – Улики прячете?
– Да какие улики?! Какие улики! – Степаныч крутил пепельницу перед глазами Недомерка. – Хозяйка вот подарила. Курить жа вредно, а нам – в самый раз, у Григория нашего никогда на столе пепельницы няма…
– Ты бы лучше коллегам помог, – выговорил Недомерок Григорию, – а ты пепельницы воруешь и журнальчики полистываешь.
– Я здесь нелегал, – напомнил Григорий в Недомеркино ухо о своем статусе. – Но показания готов написать.
– Успеешь еще… Да оставь ты эту пепельницу!
Григорий вернул пепельницу на стол и заметил, что Йеф внимательно следит за ним. Если бы он мог краснеть – залился бы по уши. И действительно, это же сказать – не поверит никто: приперся в дом и мародерствует на глазах у хозяев.
Скрывая смущение, Григорий загородился ото всех журналом. Так и стоял – ждал, тревожно взглядывал в шарящих вокруг чекистов, листал странички.
Журнал открывал «Реквием» Ахматовой, а следом – «Котлован» Андрея Платонова. Григорий бездумно перелистывал страницы, а потом врубился, и пальцы, готовые листануть следующую страничку, замерли. Он посмотрел на обложку: Новый мир, № 1 за 1980 год. Григорий равнодушно (чтобы не заинтересовать Недомерка) поставил журнал обратно на полку и глянул на Йефа. Тот ему подмигнул…
«Такой же фальшивый журнал, как и та моя “Красная звезда”. Молодцы, все-таки: и шрифт, и все остальное – тютелька в тютельку… Нет, граждане сатрапы, это вам не желторотые болтуны – эти своего добьются. Не хотите у себя в “Новом мире” печатать ахматовский “Реквием” – они для “Реквиема” выпустят свой “Новый мир”, но сделают поэму известной каждому…»
– И что толку? – спросил себя же Григорий. – Пусть хоть у каждого на полке стоит по такому журналу – что толку?..
Веселье заканчивалось. Льва Ильича увели вниз к машинам. Народ разочарованно расходился, толкотясь и мешая друг другу в дверях. Ни тебе найденного богатства, ни другого удовольствия. Эка невидаль – пять бумажонок! Несправедливо, чтобы за такую ерунду людев из дому забирать!
– Какие будут указания? – подкатил к Недомерку Сергей Никанорыч.
Капитан распоряжался людьми, прекращал прощальные процедуры, думал об улетающих вдаль майорских погонах, и этот неугомонный старик оказался совсем некстати. Недомерок наклонился к стариковому уху и шепнул что-то короткое. Старик буквально взмыл по лестнице в уже пустую квартиру. Григорий оглаживал в это время прочный подоконник.
– Безобразие! В наше время… почетный чекист… член ВКПб и всех последующих партий… Двадцать пять грамот… жаловаться… Тесть за зятя не отвечает…
Сергей Никанорыч бегал по квартире и что-то запихивал в распахнутый уже чемодан. Засунул зачем-то ту самую хрустальную пепельницу. Убежал в другую комнату и аккуратно вынес оттуда пиджак с навьюченными наградами.
– Уезжаете? – вроде и незаинтересованно спросил Григорий.
– Ноги моей…
– Я вот что думаю, товарищ полковник, – вспомнил Григорий из застольных разговоров звание старика… (А может и не полковник?)
– Да, – с готовностью застыл отставник с пиджаком в руках. – Весь внимание, товарищ… э-э-э…
– Лейтенант, – подсказал Григорий.