Стараясь не обращать внимания на покрывшиеся гусиной кожей руки, Дима открыл дверь. Вид на лестничную клетку почти полностью заслоняла фигура высокого мужика мрачноватой внешности – с низким лбом, густыми бровями, впалыми темными глазами и неприятной складкой у широкого рта. Одет незнакомец был в темный строгий костюм.
Дима не успел ответить, как оказался грубо втолкнут в собственное жилище и брошен на пол.
– Слушай, чудик, или как там твоя фамилия! – прорычал человек в темном, – ты крупно попал, раз пытался убить Еву. Тебе ясно?
– Отпустите меня! – потребовал Дима, несмотря на охвативший его парализующий страх.
– Где пистолет?
– Он в рюкзаке, который на вешалке висит. Почти над вашей головой.
– Только шевельнись – убью! – пообещал гость.
Дима кивнул, не усомнившись в услышанном. Он вспомнил, что видел этого здоровяка с Евой. Наверняка ее приятель.
Человек в темном снял рюкзак с вешалки и, не сводя с Димы пристально взгляда, вытащил пистолет. Одной рукой умело проверил предохранитель, сунул ствол за пояс брюк – будто персонаж голливудского боевика.
– Так, какого хрена ты вчера натворил?
– Это ошибка была! – Дима решил не трепыхаться, так как выглядеть это будет еще более беззащитно и позорно, – меня обманули!
– Кто?
– Не знаю! По почте пришло письмо от… не знаю, от кого – написано было, что от друга моей мамы. Он вроде ее мужем был или что-то такое. Потом пришло письмо от нее самой. Типа, она перед самоубийством оставила. Я только сегодня ночью сообразил, что меня пытались использовать от маминого имени! Но они прислали мамино кольцо.
Дима поднял руку, мужик покосился на золото.
– Где письма?..
– Сжег… только что. Пепел в раковине на кухне.
– Черт!
Мужик ослабил хватку и встал, отпустив Диму. Тот тоже поднялся, пошатываясь.
– Как вас зовут? – спросил Дима, почему-то не испытывая страха перед гостем. Что-то в нем было такое, подтверждающее гражданство на Светлой стороне.
Человек в темном представился без капризов:
– Игорь Янов, я в полиции служу. И мне надо знать, где ты был двадцать девятого августа с утра и всю ночь.
На плите выдал трель свисток чайника. Сопровождаемый мрачным взглядом Янова, Дима прошел в кухонный закуток, прикрутил огонь под чайником и вернулся.
– Кофе будете? – спросил он.
Кто-то другой счел бы гостеприимство Димы слабостью или проявлением страха, но Янов посмотрел на него с симпатией:
– И ты будешь поить меня кофе после того, как я тебе чуть шею не свернул?
– Я сам виноват – повелся на дешевый развод. Одно меня оправдывает: я всю жизнь ждал возвращения в Гродин и мечтал найти маму. Как я мог не выполнить ее последнюю волю? Только вот убийцей стать я даже ради мамы не готов.
Дима развел руками.
– Правильно рассуждаешь, – одобрил Янов. – Так где ты был двадцать девятого?
Дима огляделся в поисках блокнота, в котором фиксировал деловые встречи. Блокнот валялся в кресле.
– Так, – листая страницы, Дима очень надеялся, что на нужную дату выпадало какое-то важное мероприятие. – Ага! В тот день я сдавал крупный проект заказчику, мы встретились после обеда, а после еще отмечали начало работы его сайта! Почти до утра. Вам нужны координаты заказчика?
– Конечно.
Ушел незваный гость только через час. Со стороны могло бы показаться, что они приятно пообщались, но после ухода Янова Дима чувствовал себя так, будто его вывернули наизнанку. Следователь задавал вопросы, не упуская ни единой мелочи.
«Хорошо, что мне скрывать нечего, – вздохнул Дима с облегчением, – а то б уже везли меня в каталажку».
Следователь не забыл позвонить и заказчику Димы. Тот подтвердил, что двадцать девятого веб-программист Чудай находился в его офисе с обеда и до вечера, а после они праздновали в «Центральном» до трех утра.
На прощание полицейский посоветовал Диме забыть о его визите и при нечаянной встрече сделать вид, будто они не знакомы.
Закрывая за Яновым дверь, Дима решил, что должен докопаться, кто пытался использовать его. Нестеров или как его там зовут по-настоящему – безусловно знал маму ведь он раздобыл ее кольцо. Значит, Дима сможет узнать, как мама прожила остаток лет.
Для начала надо пойти к следователю Комарову, о котором говорила Ева, после – на работу к отцу, где кто-нибудь должен помнить Александра Чудая. Он найдет друзей отца, подруг матери. Он найдет загадочного Василия Семеновича!
Как жаль, что Дима не сохранил ни единого образца почерка мамы – для сравнения с письмом от Василия Семеновича. Без образца перед глазами Дима не мог точно сказать – писала ли письмо мама или кто-то подделывал ее почерк.
Уезжая в Познань, семилетний Дима увез с собой мамин блокнот с рецептами. Долго хранил его в тайном месте, изредка перелистывая и плача над желтеющими страницами. Со временем старая рваная книжица выветрилась, утратила запахи и воспоминания. Дима, разочарованный в артефакте выбросил его, собираясь возвращаться в Гродин.
К поискам Дима приступил сразу же – открыл ноутбук и нашел сайт Следственного комитета Гродинской области. На страничке пресс-службы обнаружилось смутно знакомое имя «Сомова Светлана». Рассмотрев фото молодой женщины, Дима припомнил ее в детском возрасте. Приставив к возникшему в памяти образу детский эмалированный ночной горшок, он хлопнул себя по лбу: конечно же, со Светкой он познакомился в садике! Она имела мерзкую привычку дразнить Димку: «Дима – писать мимо!», а он отвечал: «Светка – писать редко!». Такое общее прошлое забыть невозможно.
Он позвонил по номеру, указанному на сайте, и Светка, как ни странно, Диму вспомнила. Насочиняв что-то о журналистике, о статье про ветеранов, которую хочет написать и предложить разным изданиям, Дима снова удивился: Света повелась! Она перезвонила к концу дня, продиктовала номер телефона и адрес Комарова Владимира Юрьевича, тридцать пятого года рождения. В благодарность Дима пригласил Свету в ресторан на ее выбор. Света поблагодарила, но отказалась – муж дома ждет.
Вот бы все в жизни решалось также просто!
Дима позвонил отставному следователю, но тот не взял трубку. На следующее утро Дима приехал по адресу и узнал, что Комаров страдал болезнью Альцгеймера. Это рассказала дочь следователя Виктория, открывшая Диме дверь. Она приезжала к отцу каждое утро и вечер, а днем и ночью он оставался один. О делах отца Виктория ничего не знала, фамилию Чудай не слышала.
Запретив себе испытывать разочарование, прямо от дома Комарова Дима направился в больницу, где когда-то работал его отец. Поднялся в травматологию, нашел заведующего. Тот оказался слишком молод для воспоминаний двадцатилетней давности – ему едва исполнилось тридцать лет. И все-таки завотделением помог: направил Диму к Станиславу Георгиевичу Серегину, главному врачу больницы, тоже травматологу. Серегин не мог не знать Александра Даниловича Чудая – главный всю жизнь проработал именно в этом отделении.
Так и оказалось. Толстяк и ярко выраженный гедонист Серегин вспомнил Чудая, как только увидел Диму.
– Вылитый отец! Просто копия, – сказал главврач.
Велел секретарше никого не пускать, достал коньячок – помянуть друга. Расчувствовался.
– Какой был врач! Золотые руки, бриллиантовое сердце! Точный, строгий, добрый, чуткий! Никогда больше не встречал я подобных людей. Как жаль, что погиб, как же жаль! Вся больница, не только травматология, рыдала на его похоронах пуще вдовы…
– А мама где была во время похорон? – Дима нуждался в фактах как голодный в пище.
– Она лежала в больнице, у невропатологов. После аварии впала в кому.
– А потом?
– Потом… – Серегин почесал толстенькими пальчиками розовую лысинку. – Кто-то упоминал, что ее забрал к себе Ищенко.
– Кто?
– В психиатрию увезли. Кажется, был суд или просто следствие, а потом ее отправили в психушку. Ох, прости, это же твоя мама… Но, понимаешь, Василий Цезарионович Ищенко был другом твоего отца, так что он для твоей мамы создал хорошие условия. Он, как я помню, еще до аварии лечил ее от какого-то невроза. По-моему, она на не могла ходить по причине психосоматики.
– Да, паралич был.
– Вот-вот! Истероидный паралич.
– Мама была истеричкой?
– Тут тебе надо с Василием Цезарионовичем поговорить. Только ты имей в виду, что быть истеричкой и страдать от истероидного паралича – две большие разницы. Не стоит вносить оценочных суждений в диагноз. Кстати, хотел посоветовать: попробуйте дело об аварии в архиве запросить.
Дима воспользовался всеми советами Серегина.
С архивом – не повезло: двадцать лет дела не хранятся, а хранятся выписки о решении суда. Но и выписку ему не выдадут, потому что десять лет назад архив залило из канализации – все документы, естественно, погибли.
На следующий день Дима встретился с Ищенко.
– … Я бы не хотел вас моралями загружать, просто думаю, что вам надо подготовиться. Видите ли, правда, конечно, вещь правильная, но очень беспокойная.
– Как умерла моя мать? – спросил Дима.
Доктор, плотный высокий человек с удивительно молодым свежим лицом, взирал на Диму с большим сочувствием. Угостил чаем, расспросил о жизни. Диме психиатр скорее понравился – в нем чувствовался большой оптимизм, сочетающийся с высоким интеллектом, что большая редкость среди гомо сапиенсов.
Убедившись, что посетитель эмоционально стабилен, Василий Цезарионович обратился к долгожданной для Димы теме:
– Снежана Чудай покончила с собой, к моему огромному сожалению. Она провела в моей больнице пятнадцать лет – по решению суда в специальном отделении особого режима, – доктор достал сигарету и закурил.
– Какой суд? Почему суд?..
– Знаете, вы лучше сами почитайте… – Ищенко встал из-за стола, снял с полки худенький томик. – Вот моя книга, здесь есть глава о случае вашей мамы.
– А почему ее стали лечить в психиатрическом отделении?
Ищенко на секунду замер, соображая. Столбик пепла с его сигареты обломился на лацкан белого халата.