– А вы не знаете? Вам никто не сказал?
– Нет. Понимаете, бабушка увезла меня сразу после аварии в Польшу. Мы считали, что мама умерла. Только я в это никогда не верил.
– Может, и не стоит вам это ворошить? Историю семьи иногда и вовсе лучше не знать.
– Но я хочу, – упрямо сказал Дима. – И даже не хочу, а мне надо это знать.
– Если надо…
Глава о случае С. занимала всего сто пятьдесят страниц от книги доктора Ищенко, Дима же читал эту главу всю ночь, переплетая с детскими воспоминаниями и ощущениями – очень скудными, обрывочными, неполными, зачастую щедро перемолотыми воображением.
Диме показалось, что ночи и не было, потому что он не заметил ни того, как стемнело, ни того, как взошло солнце. То есть, его глаза, наверное, это заметили, ведь он включил вечером и выключил утром лампу у кровати, но разум оставался словно зазомбированным строками текста.
Ищенко начинал рассказ с того, как к нему обратился его коллега и друг – травматолог А. Ч., жена которого С. лежала парализованной уже два месяца. Ищенко знал А. Ч. с самого детства – они учились в одном классе, вместе поступили в медицинский, только на разные факультеты. Продолжали общаться, закончив вуз.
Жену А. Ч. тщательно обследовали невропатологи и хирурги, но только развели руками, потому что физических причин паралича они не нашли. Ищенко начал осмотр с долгой беседы с С., но женщина на контакт не шла. Сам А. Ч. сообщил: паралич случился после того, как он сообщил жене, что хочет развода.
А. Ч. рассказал, как познакомился со своей будущей женой С. в компании друзей. С. сама назначила ему первое свидание, а он не решился отказать девушке, боясь ее обидеть. Свидание А. Ч. не вдохновило, но С. настаивала на дальнейших встречах. А. Ч. искал повода прекратить общение, его смущала настойчивость девушки, и он несколько раз пытался вежливо намекнуть, что не планирует романа с ней. С. делала вид, что не понимает его. Наконец, С. сумела соблазнить А. Ч. и забеременела, после чего он, как порядочный человек, предложил ей руку и сердце.
Ищенко позволил себе сделать вывод, что А. Ч. невольно обманул невесту, так и не отдав ей свое сердце, что и стало причиной последовавших несчастий.
Дима пытался вспомнить, рассказывали ли его родители о том, как они познакомились и поженились?.. Кажется, нет. А как родители общались между собой? Выражения лиц, слова, интонации? Все, что всплывало в памяти, выглядело тусклым, как кадры старых кинопленок. Пожалуй, он точно знал только то, что его мама очень страдает, а страдания ей причиняют все окружающие люди и все происходящие события.
Образ папы словно бы двоился в памяти. Дима помнит, как они играли в прятки – папа веселый, сильный, добрый. А вот – он сидит за семейным столом, опустив взгляд в тарелку. Мама выплескивает свои обиды, папа старается успокоить ее тоном доброго доктора. Маме это не нравится, она хочет другой реакции, она требует, упрекает, оскорбляет! Он старается шутить. В финале – мама рушится на пол онемевшей статуей. Папа относит ее на постель, звонит кому-то, успокаивает испуганного Диму: «У мамы нервное расстройство, ей надо отдохнуть!».
Ищенко изображал семью Димы объективно: манипулятор-мать, запуганный ее «болезнью» сын (Дима морщился как от лимона, читая это), отец, понимающий, что им манипулируют, но не видящий выхода из ситуации.
Образ А. Ч. Ищенко подавал мелодраматически: «пойманный в капкан своей доброты и нерешительности, несущий свой крест, отрекшийся от собственной жизни». Дима понимал – автор книги сочувствует другу, но и считает его отчасти виноватым в сложившейся ситуации. А. Ч. уже при первом знакомстве с С. обязан был доходчиво объяснить девушке, что она ему не интересна.
Дима не мог не согласиться – выводы психиатра совпадают с его собственными ощущениями.
О самой С. доктор писал даже не как о пациентке, а, скорее, как об иллюстрации общепринятой концепции истерического паралича.
«Девушка родилась в обеспеченной семье торгового работника и домохозяйки. Родители С. поженились в двадцать лет, и оказалось, что оба не готовы к браку. Рождение дочери только подточило и без того непрочные взаимоотношения молодых людей – каждый старался спихнуть ребенка другому, чтобы заняться своими делами: учебой в вузе, общением с друзьями, спортом. Оба любили путешествовать, оба хотели свободы, в том числе и сексуальной. На этой почве скандалы в семье С. не прекращались. Старшее поколение семьи С. проживало не в Гродине, по различным причинам взять ребенка к себе они не имели возможности, поэтому маленькой С. постоянно не хватало тепла. Взрослея, девочка заметила, что мама с папой становятся куда внимательнее, когда С. болеет. И она начала болеть беспрерывно – простуды, аллергия, ушибы, травмы и прочее стали ее жизнью. А если никакая зараза не цеплялась, С. расстраивала себя по любому поводу до состояния обморока.
Уже к десяти годам С. демонстрировала качества опытного манипулятора, ведь иначе ей приходилось оставаться одной в квартире – на день, а то и на сутки. Ребенок просто выживал таким способом.
Метод манипуляции болезнью неплохо работал и в школе. За С. утвердилась репутация слабенькой девочки, которую не следует расстраивать плохими оценками или жесткими мерами воспитания, а иначе С. впадала в глубокую истерику или падала в обморок. Учителя предпочитали избегать ответственности за здоровье С., незаслуженно повышая ее оценки и позволяя девочке разнообразные поблажки: отпуская с занятий и утомительных мероприятий вроде сбора металлолома или собраний пионерской дружины, разрешая опаздывать на первые уроки и не отвечать у доски.
С. стала особенной – она могла повелевать окружающими, она всегда получала то, что хотела. Естественно, что и вопросы личной жизни девочка решала проверенным способом.
Зная А. Ч. лично, не побоюсь заявиить, что для С. он воплощал все черты идеального мужчины, сочетая ум, силу воли, интеллигентность, беспримерную доброту и снисходительность (А. Ч. изначально прекрасно понимал весь «расклад» отношений с С.). Поначалу С. даже не пришлось манипулировать, давить на А. Ч. – она просто показала свою любовь и беззащитность – кто оттолкнет привлекательную девушку, даже если она и не так уж нравится? Но позже, в браке, когда А. Ч. наконец осознал свою ошибку, С. пришлось спасать свой рай от бунта, и тогда она воспользовалась уже проверенными методами воздействия.
Как я упоминал выше, в беседах со мной А. Ч. вспоминал, что первый паралич у его жены случился несколько лет назад во время ссоры, когда А. Ч. сказал, что им двоим не следовало бы жениться. Услышав это, С. покачнулась и упала на пол. Муж бросился к ней, не понимая, что случилось. Она прошептала: «Я не могу пошевелиться!». А. Ч. испугался за здоровье жены, вызвал «Скорую», не отходил от койки С. в больнице целый месяц. Он кормил ее из ложечки, читал книги, заботился, чтобы не образовались пролежни, разминал мышцы и занимался с ней лечебной физкультурой. С. получала столько внимания, сколько ей требовалось, она решила, что нашла способ возвращать любовь мужа. Конечно, на самом деле это была не любовь, а просто доброта.
Мой диагноз – истерический паралич – совпадал с предположениями А. Ч. о природе болезни его жены. Он ясно осознавал, в какой ловушке оказался: С. хотела его внимания и добивалась его всеми возможными способами. Если бы А. Ч. отказался принимать условия ее игры, она пошла бы далее. Возможно, попыталась покончить с собой. А. Ч. не смог бы жить, если бы по его вине (как он считал) С. погибла. Поэтому А. Ч. пришлось сломать в себе тягу к жизни и он принял самоубийственное решение. Этот замечательный доктор, хирург высочайшего класса, интересный, живой человек решил посвятить свою жизнь супруге. Благородство в наше время невероятное, особенно, если учесть, что А. Ч. жену свою не любил…».
На этой строчке буквы начали расплываться. Дима понял – это слезы. Лицо отца всплыло в его сознании так четко и ясно, что стал ощутим даже запах его волос и одеколона. Такое милое, доброе, открытое и чуть отстраненное лицо. Он словно бы запрещал себе раскрываться перед окружающими, но при этом оборачивался к ним только своей самой лучшей стороной. Разочарование, неудовлетворенность, обиду и проклятия он скрывал так глубоко в себе…
«…Со временем С. стала чувствовать, что муж остается с ней только из чувства долга. Она догадывалась – он принадлежит ей не целиком. При ней А. Ч. исполняет роль доктора, но не друга и уж точно – не любовника. С. все сильнее ощущала недовольство ситуацией.
Семья С. и А. Ч. не представляла собой абсолютный уникум. Несчастный муж и несчастная жена вполне могут существовать в едином пространстве, уравновешивая свои беды, сосредоточившись на единых целях – детях, ремонтах, дачах, событиях и прочем. Вот только С. не могла смириться с тем, что муж не любит ее, и направить интересы на куда более важный объект – на своего собственного сына. Она привыкла являть собой центр Вселенной для себя и для окружающих. Сын мало интересовал С., она решила добиться полной самоотдачи мужа, его абсолютной преданности и любви. Но чем активнее С. действовала в этом направлении, тем сильнее она отталкивала от себя А. Ч.. Если бы жена не понимала причин своего недуга, если бы она стыдилась, испытывала вину, невольно вынуждая А. Ч. месяцами ухаживать за ней, он бы еще смирился. Но жена становилась все более требовательной, и А. Ч. начинал испытывать к ней отвращение…».
Ищенко настаивал на стационарном лечении в своем отделении психиатрии, но С. приходила в неподдельный ужас при мысли, что останется за больничным забором навсегда. А. Ч. естественно стал на ее сторону – он сам доктор и сознает меру опасности для своей жены.
Ищенко оказался вынужден отпустить пациентку домой, но со строгим указанием: внимательно следить за ее состоянием, принимать лекарства и без промедления обращаться за помощью, если возникнет подобная необходимость. Психиатр понятия не имел, что в ближайшем будущем произойдут непоправимые перемены.