к. Машка видит это, хочет понять, что происходит. Но ничего не происходит. Доктор делает свое дело, а я – свое. То, что я безнадежно влюбляюсь в доктора Александра Даниловича Чудая – чисто моя проблема. Уверена, что в него влюбляются постоянно. Он чуткий, внимательный, добрый, точный, уверенный, открытый, сдержанный. А внутри него – пропасть боли. Отчего ему плохо – никто не знает, но то, что плохо – сто пудов. Другие это тоже чуют, женщин-пациенток его боль просто зомбирует. Каждая считает, что она и только она разведет его страдания руками, станет той единственной и неповторимой, что спасет его. И все такое.
А он ничего не замечает.
Машка продолжает приходить каждый день. Иногда рассказывает про Вэла. Эта сволочь нашла способ доставать меня – через лучшую подругу! Он регулярно названивает ей, сообщает свои новости. Знает, что моя Маша обязательно передаст весь разговор с комментариями, и пользуется этим. Работать микрофоном Машке не нравится, но она считает, что так лучше для меня. И в этом есть доля правды: видеть Вэла я не хочу, но мне надо знать, как дела у моей дочери. Вэл обещал принести ко мне Селену, но я знаю, что он ни за что этого не сделает. Может, позволит Машке?..
Часто вспоминаю вид из Машкиного окна. Красота неба словно впечаталась в мою башку при ударе о крышу предыдущего этажа. Пронзительно-синее и прозрачно-белое, пронизанное светом: торжественная, мощная красота. Тут внизу все мелкое и глупое, там наверху – все настоящее и надежное.
А вот теперь между нами начинает происходить нечто особенное. Выражается это… даже не знаю, в чем. В моей палате лежат еще пять женщин, влюбленных в Александра Даниловича не меньше моего. Их внимательное присутствие не позволяет ему уделять хотя бы на каплю больше внимания мне, чем им. Да и я не хотела бы попасть на их языки. И все равно я вижу, что он чувствует ко мне. Он меня любит.
За месяц в больнице я будто бы прожила целую жизнь, переменившись внешне и внутренне самым радикальным образом. Свекровь и Вэл кажутся мне тенями прошлого, все, что я хочу от них – получить назад мою прекрасную дочь.
Валяясь на больничной койке, от нечего делать, я стала ухаживать за собой – выщипала брови, ежедневно делаю маски для лица. Улыбаюсь. Машка говорит, что я выгляжу куда более спокойной, чем прежде. Она хвалит меня – я похудела, похорошела. Шутливо спрашивает: может, ты влюбилась? Тут в палату входит Александр Данилович. Мое лицо сразу же изменяется. Машка не может скрыть, что все поняла. Мы обмениваемся взглядами, но не говорим ни слова.
Как только я начала вставать с костылями, Александр Данилович завел привычку прогуливаться со мной по коридору. Обычно мы выбираем время после восьми вечера. Пациенты уже умотались от процедур и бытовых хлопот – поесть, искупаться и прочее, коридоры пусты, а мы все ходим и ходим, разговаривая о самых разных вещах.
Александр Данилович – изумительно начитанный человек. Я понимаю, что книги – это его собственная реальность, куда он прячется от чего-то, что происходит в его жизни. Но уверена, он читал бы без передыху, даже если бы ему не надо было прятаться от реальности в придуманных мирах. Он рассказывает о лучшем, что прочитал, а я только и могу кусать себя за локти – «Раковый корпус» читать побоялась, «Котлован» не осилила, «Жизнь и судьба» так и осталась прочитана наполовину. Я пустая и малоумная, мне стыдно.
Александр Данилович запрещает мне стыдиться своей неначитанности и бессодержательности, он и сам был таким в юности. Просто ему повезло – отец подсовывал ему ценные книги. Если я захочу развиваться, то буду…
Со стороны наш разговор может показаться слишком дидактическим. Но это только форма, а в ней спряталось очень личное содержание.
Я спрашиваю: «А вы будете подсовывать мне книги?».
Он останавливается и останавливает меня. И вдруг целует. Странное ощущение охватывает меня с дикой силой. Кружится голова, я покачиваюсь. Поцелуй прерывается, словно гаснет свет. Он хватает меня за плечи, чтобы я не рухнула на линолеум.
Говорю: «Я тебя люблю».
На его лице проступает самый откровенный ужас, будто кожа с мясом слезла с моего лица, и он видит голый окровавленный череп с вылупленными глазами.
«Я, видно, спятил…», – говорит он.
Следующий разговор происходит днем позже в маленькой рекреации, где я плачу второй час подряд. Это самый конец коридора, за ординаторской и процедурным кабинетами. Больных здесь не бывает.
Узнаю его приближающиеся шаги – он ходит не в тапках, как большинство докторов, а в кроссовках.
«Что ты тут делаешь?», – спрашивает он строго.
Я молчу, потому что от спазмов перехватило горло.
«Перестань плакать, – это звучит уже скорее беспомощно. – Прости меня, я повел себя глупо и безответственно».
Он рассказывает, что моя влюбленность – подвид стокгольмского синдрома. Она пройдет, как только я покину больницу. Да и он сам много раз влюблялся в пациенток, у докторов так постоянно происходит. Он цинично смеется, выдав себя с головой.
Вытирая слезы, я тоже смеюсь – над его притворством. Говорю, что не навязываюсь ему в любовницы, что нечего шарахаться. Да, я влюблена, но я взрослый человек и справлюсь со своими чувствами. Спасибо, конечно, что вы не пользуетесь моей глупостью, это по-онегински благородно.
Александр Данилович садится рядом со мной на кушетку, растирает глаза. «Это не благородство, – говорит он хрипловато, – я просто в такой ситуации, что должен быть осторожнее. Ты в курсе, что я женат?».
Он упоминал это, только по его тону я поняла: жена не имеет значения. Она есть и ее нет – также, как и Вэл для меня.
Он продолжает: «Она тяжело больна, часто вообще не может ходить. О ней надо заботиться, да просто жаль ее. Она не виновата, – он добавляет, мучась от необходимости произносить такие вещи: – Тяжело заботиться о человеке и не любить его совершенно. И еще – мой сын, царевич Дмитрий. Его я точно не брошу».
Я отвечаю: «Ты думаешь, что я хочу замуж, мне что-то от тебя надо? Люблю – это значит люблю. Хочу, чтобы ты был счастлив. Я могу сделать тебя счастливым?».
Он начинает туманно рассуждать о чувстве вины, долге, необходимости. Как только в свои бредни он приплетает клятву Гиппократа, я обрываю его: «Ты хочешь просто немного любви?».
Он отвечает: «Да».
«Она у тебя есть».
Машка предостерегает меня. Мол, старый приемчик: жена больна, жениться не могу, а помрет – будет тебе счастье! Там жена, небось, Терминатор бессмертный, а мужик просто не хочет рушить привычный ход вещей. А ждет тебя, яхонтовая, судьба вечной любовницы.
Не возражаю. Она права в общепринятом смысле. Девушка с мозгами ни за что не согласилась бы на роман с нищим больничным доктором, обремененным женой-инвалидом и маленьким спиногрызом. Не будет подарков, ресторанов, отдыха за границей и прочих ничтяков, а только в постели – усталый типчик среднего возраста, которому надо снять стресс.
Машка поймет со временем – у нас другое. Деньги, вещи, обстоятельства не играют роли для тех, кто готов жить только своей любовью.
Наше первое свидание происходит у меня дома.
Я уже забрала Селену у свекрови, заметив мимоходом, что, расставаясь с ребенком ведьма Корда скрывала облегчение. Заботиться о младенце достаточно тяжело, старуха измоталась.
Селена выросла за этот месяц, похорошела: серые глазки распахнулись, ресницы стали гуще и длиннее. Она похудела, темные волосы отрасли до плеч. Говорит «спать», «сад», «лето». А самое главное – она узнала меня, как только увидела! Мы связаны между собой крепкими узами, такими прочными, что не разорвать.
Селена спит в своей кроватке, а мы с Сашей лежим в моей постели. Гипс создал немало помех на пути к полнейшему физическому слиянию. Мы вспоминаем это, давясь от хохота.
Машка признается, что рада за меня. Сначала Чудай произвел на нее странное впечатление: слишком взрослый, замученный, хмурый. Она бы не смогла в такого влюбиться. Я одобряю это ее заключение: вот и чудненько, еще б она претендовала на доктора моего тела!
Саша бывает у меня по три раза на неделе, чего крайне мало. Мне хочется видеть его снова и снова, я просто не могу разжать рук все время, пока он рядом – так и вишу у него на шее. Это моя первая любовь. Я ошибалась, когда считала, что влюблена в Вэла!
А Вэл, пустой и самодовольный, временами появляется на моем горизонте, чтобы попытаться укусить, зацепить. Он в курсе моих отношений с Чудаем, они его бесят. Как я могла сменить принца Чарльза на подержанного женатого докторишку? Делает вид, будто его заботит дочь: какой ужас, она же проводит время с этим уродом! Если бы я не боялась оскорбить слизняка, я бы сравнила бывшего мужа с этим невинным животным.
Саша оживил меня. Благодаря ему я понимаю, для чего живу и что в жизни главное – любовь. Звучит высокопарно, потому что люди, которые мало знают о значении этого слова, истаскали его до предела. А ведь ничего не надо говорить.
Меня впервые любит мужчина. Любит так, будто от интенсивности нашей любви зависит сама возможность движения Солнца по небу, и если наша любовь ослабнет, светило рухнет на Землю. Любовь Саши имеет только одну цель: сделать меня счастливой, и он пользуется любой возможностью. По моему мнению – это я стесняюсь сказать – больше всего я получаю счастья от физической любви. Удивительно, а ведь я думала, будто у нас с Вэлом все в порядке, но что же мне могло нравиться? Он думал только о своем удовольствии, а что чувствую я – его не интересовало. Саша, наоборот, изучает меня, пробуя самые нежные способы сделать мне приятно, и запоминает мою реакцию. Он неистощим…
Из-за жены Саша не может проводить со мной столько времени, сколько мне надо. Смешно. Ведь мне надо все его время – никакой работы, никаких других интересов, а только я. И раз это невозможно, то мне все равно – на работе ли он или с женой. Саша о ней не рассказывает, хоть я и ощущаю очертания ее силуэта на заднике всех наших разговоров. Может, я покажусь странненькой и блаженненькой, только во мне нет ни капли ревности к этой женщине. Мне кажется – она безумно несчастлива, унижена, раздавлена и прекрасно понимает ужас ситуации. Ей стоило лучше узнать Сашу до начала их совместной жизни, хотя бы сообразить, что он не любит ее. А теперь слишком поздно, чтобы разобраться по-хорошему.