– Ты, кстати, в какую сторону направляешься?
– А вон, к парку!.. – показывает Костя, забывая, что ветеран вроде слабовидящий.
– Мне тоже в парк! – с энтузиазмом восклицает «Константин Константинович». – Нам по пути, тёзка. Пройдусь с тобой, если не возражаешь!..
– Не возражаю, – со вздохом соглашается Костя, вяло прикидывая, как повежливей избавиться от навязчивого спутника.
– Разрешишь личный вопрос? – задушевно интересуется Сапогов.
– Конечно, – отвечает Костя.
– Ты знаешь, что такое Юдоль?
Костя понуро задумывается, примерно так же, как у доски в школе, когда ответ заранее не известен, потом качает головой:
– Нет, а что это?
– А ведь это важно… – старик морщит лоб. – Чему вас в школе учат?!
Костя хотел было уточнить про Юдоль, но после замечания Сапогова уже неловко и спрашивать.
– Что это у тебя с рукой? – вдруг произносит ветеран. Голос почему-то дребезжит. – Покажи, не стесняйся!
Оказывается, он не слепой, а прекрасно видящий.
– Да я и не стесняюсь, – с досадой произносит Костя.
На самом деле ему неприятно демонстрировать постороннему человеку свой недужный палец.
– Ты не думай, я заслуженный хирург! Айболита читал? – Сапогов поднимает очки на лоб, и Костя видит его глаза. Бледно-голубые, бешеные.
Сапогов перехватывает Костину руку и приближает к лицу:
– Тэк-с… Хм-м…
Затем тщательно ощупывает чёрный палец, нажимая по очереди на фаланги:
– Тут беспокоит? А тут? Очень интересно… А ну, сожми его, а теперь разожми!..
Безымянный кое-как гнётся. На ощупь заметно холоднее, чем остальные пальцы…
Костя осторожно пытается вытащить руку, но старик не отпускает. И ладонь у него взмокла и стала неприятно липкой, горячей…
– Погоди, я ещё не закончил осмотр! – строго говорит Сапогов. – И давно он такой?
– Лет шесть, – Костя устал отвечать на подобные вопросы. Все кому не лень спрашивают. – Вроде раньше был нормальным, а потом взял и резко почернел.
– Хорошенькие дела… – Сапогов озабоченно цокает языком. – Вот что скажу, дружок. Мне это категорически не нравится. Напоминает злокачественную гангрену! Гангренус кошмарус! – добавляет на выдуманной латыни для солидности. – Не помешало бы тщательное обследование и рентген. Может, заглянешь ко мне в кабинет? Я напишу адрес!
Сапогов притворяется, что лезет в карман за блокнотом. Там ничего нет, кроме старого гнутого гвоздя, который он недавно нашёл на кладбище и думал подкинуть Иде Иосифовне.
– Меня уже водили к врачу, – возражает Костя. – И он сказал, что ничего делать не надо! Не болит же!..
– Это сегодня не болит, а потом всю руку придётся резать! – хмурит брови Сапогов. – Тебя явно осматривал какой-то недоучка! Разве сейчас врачи?! Вредители одни!
В общем, пока счетовод тискал Костин палец, с ним произошла глобальная умственная метаморфоза. Едва он потянулся к Безымянному, тот изнутри полыхнул магическим светом и по контуру его побежали искры, даже посыпались с ногтя, как при сварке. Понятно, всё это происходило в воображении Андрея Тимофеевича, а Костя ничего такого не увидел.
Это для лишайного мальчишки почерневший палец был стыдной частью тела. А Сапогов безоговорочно уверовал, что имеет дело с настоящим сатанинским артефактом! Андрея Тимофеевича внутренне затрясло – дрожь, невообразимая нега и ужас проникли в его тело, едва он коснулся Безымянного!
Счетовод сам не понимает, как ему хватает выдержки притворяться хирургом вместо того, чтобы впиться в безымянный зубами, отгрызть и бежать прочь с драгоценной добычей во рту…
– Вот и парк! – Костя резко высвобождает руку. – До свидания!
И припустил по дорожке! Сапогову приходится прибавить шаг, чтобы не потерять мальчишку из виду. Тот направляется прямиком к Колесу.
А Костя вообще не осознал, какое впечатление произвёл на старика его почерневший палец. Ведь кто только из одноклассников или ребят во дворе его не щупал…
В окошке кассы маячит глупое доброе лицо смотрителя Циркова. Он рад мальчишке как родному, даже не просит о покупке билета.
– А-а-а, старый знакомый! Добро пожаловать, катайся сколько хочешь…
Когда Сапогов подходит к оградке Колеса, Костя уже высоко. Счетовод решает подождать у входа и снова поговорить. Ему весьма не понравилось, что мальчишка вот так взял и сбежал, не проявив уважения к врачебной озабоченности Сапогова.
– Я считаю, в твоём случае показана немедленная ампутация… – бормочет Андрей Тимофеевич, подбирая убедительные реплики. – Тебе вообще очень повезло, что ты меня повстречал, я лучший специалист…
Сапогов нервничает и ждёт, а Костя всё наматывает круги. Он вспомнил, что мельком видел старика вчера возле Колеса, и теперь специально тянет время. Не то чтобы подозревает какой-то злой умысел. Но очевидно же, что сегодняшняя встреча на светофоре не случайна.
Упрямый ветеран-хирург явно вознамерился стоять до победного. Костя, внутренне чертыхаясь, выходит из кабинки. Не может же он кружиться вечно. Он проголодался, пора бы и на обед.
Сапогов наседает:
– Я со всей врачебной ответственностью заявляю, что тебе показана ампутация!..
Костя расслышал лишь последние слово, и оно ему очень не нравится – похоже на «операцию».
– Ампутация? – переспрашивает подозрительно. – Это как?
– Совершенно безболезненная процедура!.. – голос Сапогова дрожит как балалаечная струна. – Ты же бывал у дантиста? Это проще, чем зуб удалить! Чик – и всё! – Сапогов для наглядности делает движение пальцами как ножницами.
– Ничего себе не болезненная! – на веснушчатом мальчишеском лице проступает некоторый испуг, хотя Костя вовсе не трус; он и дрался, когда надо было, и с вышки в бассейне прыгал.
– Хочешь заражение крови? – сердится Сапогов. – Умереть в юном возрасте?!
Костя не отвечает, переминается с ноги на ногу и тоскливо смотрит в сторону.
– Твой палец имеет огромное научное значение! – стыдит Сапогов. – Мне срочно надо его изучить в лаборатории под микроскопом! Не хочешь помогать советской науке?! Отвечай! Какой же ты пионер после этого, спрашивается?!
– Да что вы ко мне прицепились?! – канючит Костя. – Всё с моим пальцем в порядке!
Разговор на повышенных тонах услышал Цирков. Выбрался из своей будки:
– Здравствуйте, товарищ аэронавт! Опять душа просит полёта? Милости прошу на Колесо!
– Сгинь! – Сапогов яростно тычет в Циркова.
Смотритель прячется, а Костя после окрика Сапогова выглядит совсем испуганным.
Андрей Тимофеевич понимает, что сорвался, переборщил с эмоциями. Он наклоняется к мальчишке, и лицо его озаряет жутковатая в своей фальшивой доброте улыбка:
– Погоди, Костя… Я же тебе не всё ещё рассказал. Я не только хирург. Знаешь, кто я ещё?
– Кто? – без особого любопытства спрашивает Костя.
Маленькое сердце колотится словно после кросса. Хорошо бы сейчас сидеть за кухонным столом, хлебать бурду бабы Светы под завывания деда Рыбы. Всё лучше, чем слушать назойливый тенорок подозрительного старика.
– Я – волшебник! – продолжает таинственно Сапогов. – Не веришь?!
Костя вымучивает улыбку:
– Что я, маленький, что ли? Волшебников не существует!
– А вот и не так! – Сапогов игриво подмигивает, делает всякие пассы, словом, актёрствует как умеет. – Я могу тебе за твой палец наколдовать кучу самых разных игрушек! Конструктор, грузовик, машину с открывающимися дверцами, солдатиков, футбольный кожаный мяч… Хочешь? – спрашивает ласково и интимно.
Костя мотает головой. Сапогов повышает ставки:
– А как насчёт щенка овчарки! Или ружьё из тира и мешок пулек к нему!
– А можно игру электронную? Там волк ловит яйца!
– Да сколько угодно! – обрадованно врёт Сапогов. – Хоть десять штук! А палец у тебя новый вырастет, обещаю!
Костя колеблется. Вдруг находчиво улыбается:
– А покажите тогда! Она у вас есть?
– Пока нет, – сдаётся Сапогов.
Он вообще не очень понимает, о чём речь. Как и ты, милая моя. Просто в канувшем СССР имелось своё социалистическое «Нинтендо» – «Электроника ИМ-02 – „Ну, погоди!“» – по названию известного мультфильма. Бедолага-волк с корзинкой в лапах разрывался между тремя или четырьмя, в зависимости от сложности игры, насестами, ловил выпадающие оттуда яйца; три разбил – сказочке конец. Тебе, пожалуй, сложно представить, что такая чушь с простейшей графической анимацией была предметом вожделения стольких советских детей. Даже я, помнится, мечтал об «Электронике», вот только стоила она недёшево, аж двадцать пять рублей. Родители не так много зарабатывали, чтобы дарить подобные вещи. В моём классе «яйцеловка» была у Гуцуриева Марата, кавказского дылды с башкой, похожей на обгорелую головню. Как сейчас помню – «Электроника ИМ-01», а вместо Волка – Микки Маус. Марат частенько приносил консоль в школу. Разрешал избранным погонять на переменке. Но не потому, что был добряком, а чтобы с хохотом выхватить свою собственность прям посреди яйцепада: «Ну, хватит! Давай сюда!» Но как же мы ликовали, когда кто-то из старшеклассников отнял у Головни его «Электронику», а после, под надрывные гуцуриевские вопли, раздавил экранчик каблуком! Да простит Сатана за тот святой поступок все его добрые дела, живи долго, безымянный русский старшеклассник!..
– Ну, вот будет у вас игра, – хмыкает Костя, – тогда и поговорим!
– Постой! – Андрей Тимофеевич задорно гримасничает и даже напевает весёленький мотивчик из какого-то детского фильма-водевиля. Он уже и забыл, что совсем недавно изображал сурового хирурга. – У меня есть кое-что получше! – и достаёт из кармана плаща гнутую железку.
– Да это просто гвоздь! – разочарованно бормочет Костя.
– Он же не простой, а волшебный!
Костя скептически улыбается. Теперь ему кажется, что старик не хирург, а какой-то доморощенный фокусник, парковый массовик-затейник.
– И в чём его волшебство?
– В чём?.. – Сапогов на ходу выдумывает. – Всё, что им нацарапаешь, то и появится!