Лёша Апокалипсис, спотыкаясь, бубнит под нос и качает в недоумении кудлатой головой:
– Кошки уверовали, одна ударилась с разбегу головой о дверь и закричала: «Христос воскресе!» – я стал её гнать, так она заплакала и бесследно исчезла, как провалилась…
Из Ромы с Большой Буквы бес-графоман распевает задорную «польку»:
Дорогая моя баб-ка!
Поиграй же мне на скрипке!
Ты за это, моя лап-ка!
От меня получишь рыбки!..
Н-н-н-н!..
Вот и Костина панелька. Не простившись с юродами, заходит в подъезд.
– Хоть бы поблагодарил их… – ворчит Божье Ничто. – Гвоздь не потерял?
– В кармане, – отвечает задумчиво Костя.
Тяжело говорить и взрослеть одновременно.
Лифт возносит Костю на девятый этаж. Тесное пространство точно пахнет ладаном, но это недавние вандалы обкоптили зажигалкой пластмассовые кнопки. Панели с узором дерева изрисованы чем-то чёрным и липким, похожим на кровь, – каракули на латыни. Кнопка девятого этажа давно выкорчевана, Костя привычно доедет до восьмого, а потом поднимется два пролёта по ступеням.
«Коохчи Ахорн Нхаг-в Магу-ул! Н-н-н-н!..» – скрипит, бормочет трос.
Знакомый голос, милая. Помнишь, лифт возносил нас, скрежетала механика, будто кто-то из параллельного измерения заклинал, ворожил. В тамбуре, как свеча, трещал старый электросчётчик, облепленный сонными тараканами, на гвозде болтался брелок с плюшевым зайчиком, грязным, как скомканный носок. Я отворил дверь, хлынул яркий солнечный свет, в нём закружилась радостная космическая пыль – мириады звёзд, круговерть планет, и мы с тобой зашли в свет и больше не покидали его…
Запах мусоропровода вездесущ, точно заживо гниющий Бог погибающего мира. Зато дома вкусно пахнет свежими, только со сковороды, оладьями. Мама уже пришла с работы. И отец, судя по голосу из гостиной, тоже вернулся.
– Рассказать всё родителям? – размышляет вслух Костя. – Они обязательно что-то придумают!
– Как спасти мир от Юдоли? – грустно улыбается царапина. – Сомневаюсь…
– Пусть лучше знают правду!
– Какую же, позволь поинтересоваться?..
– Гадский старик! – горячится мальчишка. – Вор и обманщик! Украл палец!
– Кхм… – Божье Ничто покашливает: – Придётся заодно выложить и остальное… Про Сатану, Тыкальщика, Ангельчика-с-Пальчик, Бархатного Агнца…
– И что?! – спрашивает с вызовом Костя.
– Тебе не поверят! Решат, сошёл с ума!..
– Но ты же подтвердишь, что я не сочиняю?!
– Я буду молчать… – твёрдо отвечает Божье Ничто.
– Вот такой ты, значит!.. – обижается Костя. – Предатель!
– Ты прямиком попадёшь в ПНД № 16, детское отделение. Врач Меркулова А.С. поставит диагноз «биполярное аффективное расстройство» и заточит в стационар. Тебя примутся лечить таблетками и уколами. Твоими соседями по палате будут девочка Марина, которая думает, что её изнутри сожрали черви; и девочка Света – она до смерти боится перьев; мальчик Никита, у которого каждое утро меняется походка; мальчик Руслан, что рисует на стене войну мелкими фигурками и кричит «Рыков-Рыков!»…
– Хватит! – сникает Костя. – Не хочу к психам! Скажу, что палец отсох и потерялся…
А Божье Ничто тот ещё манипулятор, милая…
Вот только он никаких советов не давал, не запугивал. Это Костя сам понял, что откровенность максимально всё усложнит. После Тыкальщика и сновидческого трипа в собственное прошлое он больше не ребёнок! У него есть тайна и даже миссия! Необязательно о каждом шаге докладывать старшим. Правда лишь огорчит родителей, отравит их последние дни!..
– Это мудро, Костя… – соглашается Божье Ничто. – И очень благородно.
Навстречу выбегает сестрёнка Вера – смешные подпрыгивающие косицы, как два колоска; и футболка с олимпийским мишкой. Сжимает куклу, очередную пластмассовую фаворитку.
Поёт:
Мы разлюбили планету эту!
Мы улетим на другую планету!
А там все будут добрые!
Даже акулы чёрные!..
Голосок звучит по-детски фальшиво. Костя на всякий случай прячет руку за спину, чтобы Вера не увидела, что безымянный палец отсутствует; ещё поднимет крик, и придётся с порога врать родителям.
Интересно, позвонила ли баба Света маме на работу? Хорошо всё ж, что нет домашнего телефона!
Вера смотрит, будто обо всём догадывается:
– На Чёртовом Колесе катался? – и замечает вдруг Божье Ничто. – Ой, где ты так поцарапался?! Мама, а Костенька поцарапался до крови!..
– Замолчи, ябеда! – шикает Костя, замахивается. – Как врежу, будешь знать!
– Не замолчу! Да, да, все будут добрые! Даже пираньи злобные! Н-н-н-н!..
Мальчишка уединяется в комнате – она у него с Верой общая. У стены двухъярусная кровать. Сестра спит внизу, а Костя на верхней полке, которую называют «гнездо»; нижнюю, соответственно, «нора». Мама, когда приходит время укладываться, говорит: «Вера, прячься в норку. А ты, Костя, полезай в гнездо!» От этих слов раньше делалось смешно.
В комнате ещё письменный стол, полка с книжками и учебниками, комод, украшенный переводными картинками, шведская стенка, под которой свалены игрушки…
– Сынок, мой руки и садись ужинать. Оладьи на столе!.. – певуче сообщает мама из гостиной, которая по совместительству и родительская спальня.
Там раскладной плюшевый диван, туалетный столик с зеркалом, сервант с посудой и шкаф, где неизменно прячется Вера, играя с Костей в прятки. Ковры – на полу и стене; угловатые орнаменты, похожие на кельтские лабиринты; не дай бог зацепиться взглядом, тотчас пойдёшь бродить по ним и назад не воротишься.
На маме смешной халат в зайчиках, она сидит в кресле перед телевизором, опустив бледные ноги в таз с водой. Неспортивного вида папа в семейных трусах и носках натирает низ спины «звёздочкой». Но пахнет почему-то не ментолом и камфарой, а кисловатой прогоревшей серой, словно кто-то поджёг и задул сразу несколько спичек.
Мама сообщает папе:
– Новую заведующую отделением звать Юдоль Мансуровна, представляешь?!
Папа хмыкает:
– Феноменально! Дагестанка, что ли? Или чеченка?
– Не знаю, – отвечает мама. – Может, из Средней Азии? Её пока никто не видел.
Это раньше можно было вволю посмеяться, что папиных коллег звать Владимир Волкович, Ольга Зайцевна – забавное «Ну, погоди!». А вот Юдоль Мансуровна – грозное предзнаменование грядущей вселенской катастрофы.
В телевизоре концертный зал и дядька с насупленным лицом и колючими глазами. Он совершает пассы руками, а зрители в зале дёргаются, как припадочные, крутят головами, словно разминают шеи. От колдующих ладоней отделяются отпечатки пятерней и плывут, заполоняя собой весь экран, а потом точно пересекают какую-то невидимую границу и оказываются уже в комнате.
– Костя! – лопочет Божье Ничто. – Это может быть опасно!
Должно быть, маме что-то послышалось, какой-то мышиный шепоток. Она с улыбкой оглядывается:
– Что там за страшная царапина?
– Бандитская пуля? – спрашивает папина спина. – Надеюсь, ничего серьёзного?
– Ерунда, – хмуро отвечает Костя. – За гвоздь зацепился.
– Обработай перекисью, пузырёк в холодильнике, – советует мама.
– Да я у бабушки уже…
Плывущие по воздуху пятерни с тихим шипением превращаются в аэрозольные ядовитые облачка; папа со стоном хватается за поясницу и начинает лихорадочно её массировать.
На кухне Костя берёт из тарелки оладушек. Он тёплый, будто живой. И очень вкусный, особенно если в варенье обмакнуть или сметану.
Вера забегает на кухню, а Костя от голода забыл про осторожность; чавкает, сжимая оладушек правой рукой. Вера от природы любопытная, всё подмечает.
Прикрыла в тихом ужасе рот ладошкой:
– Костенька, а где твой безымянный пальчик?! – глаза ширятся от испуга и восторга. – Я всё маме расскажу!..
Вдруг начинает бормотать на странном рифмованном языке: «Войчи-ойчи! Кхони-гвони! Твырчи-бирчи!» – и голос из неё идёт уже не Верин, а мерзкий, старческий.
– Данчи-бранчи! Квохлы-блохлы! Твырчи-звырчи! Кыщ-бдыдыщь!..
Костя понимает, что это какие-то нелюдские заклинания.
Зрачки у Веры мутно побелели, кожа стала дряблой, морщинистой. Нечто липкое, похожее на шмат холодца, ударяет в окно – словно бы старуха Беспалая швырнула по стеклу содержимым кишок. Из глаза Веры выпархивает мошка, а изо рта глядит и прячется юркая змейка.
Костя пытается сморгнуть наваждение. К счастью, это получается. Будто и не было ничего. Снова перед ним обычная Вера:
– Я всё маме расскажу! – точно в экстазе повторяет она.
Костя врезал бы ей, да нельзя – побежит с рёвом жаловаться.
– Это фокус! – пытается он выкрутиться. – Есть палец – и нету пальца!
– Его нет! – рассудительно отвечает Вера.
– Так это же только половина фокуса! Я репетирую. Поужинаю и буду обратно возвращать. Сразу его тебе покажу, поняла?
Хорошо ещё, что Божье Ничто чувствует важность момента и молчит.
– Поняла, – осторожно кивает Вера. – Но лучше я всё равно маму позову.
– А хочешь, я тебе к оладьям сгущёнку открою? – хитрит Костя.
И, не дожидаясь ответа, лезет в шкаф, достаёт синюю с белым жестянку. Приветливо улыбаясь, открывает консервным ножом:
– Кушай, Верочка!
Подкупленная сгущёнкой сестра бросается на сладость и временно забывает про палец. А уже через пару минут доносятся колокольчики музыкальной увертюры к «Спокойной ночи, малыши!» – зазывающие перезвоны: в пластилиновом ночном небе зажигаются звёзды, расходится в стороны занавес, и перед телевизором появляются зрители-игрушки.
– Дети-и! – заливается мама. – Му-ультики!..
Костя послушно идёт в гостиную. В этом больше традиции, чем духовной потребности.
Он помнит заставку, видел тысячу раз. Но почему-то сейчас вместо лупоглазой куклы, лошадки-качалки, слонёнка и жирафа перед телевизором из пластилинового вещества материализуются горбатый карлик с костылями, скелет на лошадке и чёрное существо, напоминающее летучую мышь с оскаленной пастью.