В ответ мрачная земляная тишина.
Псарь Глеб ударяет суставом указательного пальца в наличник, чуть пониже звонка. Костяной звук о деревяшку тревожен для слуха – будто мертвец стучит в крышку гроба.
Собачник не хочет себе признаваться, что побаивается ветхой двери под номером 71. И псы ведут себя странно, кружат, поскуливают, поджимают хвосты, присаживаются на слабеющие лапы, норовя рвануть вниз.
Нажимает на расшатанную ручку. Дверь, к счастью, заперта. О, лучше бы никому не отворять эту двушку!..
– Сволочи проклятые! – Макаровна бранит многоэтажную архитектуру без лифта. – Понастроили!
– Видимо, никого… – предполагает Псарь Глеб.
Сапогов иронизирует:
– Сатана тоже ушёл?
Это Андрей Тимофеевич ещё сдерживается, чтобы не задеть самолюбие Псаря Глеба. Помнит, чьё появление сохранило палец.
– Вот он-то как раз там… – Псарь Глеб не замечает сарказма; добавляет шёпотом, хмурясь: – Глад его чует!.. И почему-то нервничает! Поверьте, капитан! Я не видел моих ребят такими…
– Какими?! – не понимает Сапогов.
– Они боятся, капитан!.. – не верит сказанному Псарь Глеб.
Действительно, псы всегда отличались механическим бесстрашием, а тут…
– Если закрыто на ключ и никого нет, то внутрь не попасть, – с бездарной мудростью заключает Сапогов. – Замок взломать нечем. Может, у вас случайно завалялась отмычка?..
Псарь Глеб качает головой. Он был бы рад побыстрее сбежать отсюда. Грудь сдавило, в ушах шелестит мерзкий водопроводный шум, но будто не вода течёт, а неслыханная скверна.
Счетовод, не такой чувствительный, как Псарь Глеб, нажимает на латунную ручку. И дверь неожиданно открывается – сама!..
Из сумерек квартиры ползёт запах. Не плотского разложения. Чёрное измерение смердит консервированной вечностью. Немудрено – квартирка Клавы Половинки давно склеп и реликварий.
Ад симфонически оживает в голове Сапогова, грохочет сферами великого отчаяния и ужаса. От этой какофонии подпирает дыхание, как от созерцания пропасти.
«ТЫ ПРИНЁС ЕГО!» – гулко и страшно проносится в голове Сапогова.
У звука нет ни языка, ни речи в человеческом понимании. Транслируются изначальные смыслы без искажений.
«Я ЖДАЛ!» – очередной удар.
Сапогов мычит от боли.
«ИДИ СЮДА!»
Это ум Андрея Тимофеевича со скрипом осуществляет перевод с антибожественного на человеческий. Оригинал можно с огромной натяжкой сравнить с матерщиной инфернального порядка, когда каждая фонема – оскорбление Создателю и хула Бытию…
Да тишина же! Никаких демонических оркестров и хоралов! Просто невротические слуховые галлюцинации. В квартире затхло; законопаченные бумажной лентой окна и входная дверь не открывались лет десять.
– Что с тобой, Тимофеич? – Макаровна поднялась наконец и коснулась спины Сапогова.
– Давление! – скрытничает Андрей Тимофеевич. – На погоду, наверное…
Макаровна заглядывает в дверной проём:
– Не суйся туда… Не выйдешь живым!
Сапогов мотает головой. Он должен, обязан идти!
– Капитан… – запинается Псарь Глеб. – Простите, но я останусь здесь. Псы не пускают меня…
Сапогов даже рад, что не будет лишнего свидетеля. Возможно, собачник выполнил свою миссию, если Сатана действительно обитает в этом панельном клоповнике…
Двушка самая заурядная. Тесная прихожая, налево санузел и ванная, крошечная кухня. Прямо гостиная без двери, а из неё смежная комната – спаленка. Потолки низкие (как в останкинских псевдовысотках), малорослый человек без табурета легко заменит в люстре перегоревшую лампочку.
Сапогов заворожённо, точно в иное измерение, переступает через порог…
И на него тотчас кидается призрак! Счетовод от неожиданности вскрикивает. Вслед за ним орёт Макаровна и Псарь Глеб – коллективная, по эффекту домино, паника.
А это просто хлынуло из зеркала отражение Сапогова. Андрею Тимофеевичу делается неловко. Он оборачивается и выдавливает смешок – будто пошутил с испугом.
– Тут никого нет! – гостеприимно приглашает. – Чего испугались-то?
Выключатель в прихожей работает. На вешалке верхняя одежда: Клавы Половинки и её покойной матери; внизу стоптанная обувь. На тумбочке телефон, когда-то белый, а ныне из пожелтевшей, как кость, пластмассы; давно отключён за неуплату…
И вдруг начинает трезвонить! Сапогов вздрагивает, механически снимает трубку:
– Алё?!
– Мы вас ждали!.. – радостно произносит на другом конце провода обаятельный мужской голос; фоном праздничный гул какого-то грандиозного юбилея. – А вы ждали нас?!
Андрей Тимофеевич меняется в лице и швыряет трубку на аппарат.
– Это кто? – с испугом спрашивает Макаровна.
– Номером ошиблись… – ватно отвечает Сапогов; капля росистого пота проступает на виске.
Стена украшена фотографическими портретами Шостаковича и Пастернака – постаралась интеллигентная Ольга Николаевна. И ещё чеканка с профилем Есенина, обнаруживающим забавное сходство с Клавой Половинкой, – пьянчужка тоже была кудрявой.
Из кухонного окна через коридор косо падает на линолеум закатный луч. В гостиной сумеречно. Видны обеденный стол со скатертью и вазой по центру, сервант с хрусталём, спинки стульев.
Сапогов оборачивается. Макаровна всё-таки отважилась, зашла. Они идут, точно пара слепцов. Первым Сапогов – прикрывается портфелем, как щитом, затем ведьма, положив руку ему на плечо…
В углу телевизор на ножках и рогатая телескопическая антенна. Пианино, этажерка с книгами и стопками нот. Диван и два кресла. Непостижимо, сколько мебели смогло уместиться в таком маленьком пространстве! Нет тут в помине никакого Сатаны, разве спрятался в платяном шкафу.
А вот и дверь в смежную комнату – святая святых, проклятое проклятых!..
Спальня Клавы Половинки. Волнистые зеленоватые узоры на обоях похожи на водоросли. Шторы как занавес дешёвого балаганчика. Из мебели комод, туалетный столик да кровать. На покосившемся матрасе чёрный истукан, источающий непонятное свечение, а рядом с ним мумия в синих спортивных штанах и лифчике. Кожа цвета обёрточного пергамента, иссохший рот, свалявшиеся барашки волос. Спит вечным сном на подушке без наволочки, а одеяло сползло на пол.
У кровати бобинный магнитофон «Маяк». Последнее, что не вынесла из дому Клава Половинка, ибо не меньше попоек любила зарубежную эстраду: «Аббу» и «Битлз». У нас, милая, был такой, родители слушали на нём Окуджаву и Галича; позже появился японский кассетник.
Макаровна не боится трупов. И что представляет из себя истукан, разумеется, догадалась. Хоть ведьма не за Сатану, близость отрицательного божества пробирает её до старческих кишок.
Сапогову тоже не по себе. Как ни крути, наступил момент истины! Для этой миссии произвели на свет Андрея Тимофеевича пахнущие спичками тени.
И счетовод, разумеется, благоговеет перед Сатаной, но…
Сапогов, что ли, немного обескуражен. Или, лучше сказать, разочарован. Он ожидал большего масштаба! Не то чтоб Князь Мира должен был выглядеть как колосс Родосский, но уж точно не карликом, которому велика полуторная кровать Клавы Половинки (Андрей Тимофеевич не знает, как звать-величать мумию, ему до неё дела нет).
В общем, размер важен! Наверное, такое же разочарование испытывали ходоки, что наведывались к Ленину. Ожидали увидеть былинного богатыря, а не картавого лысого интеллигента полтора метра с кепкой…
– Махонький такой… – удивляется и Макаровна.
Сатана приветственно воздел полузвериные ручки. Все пальчики одинаковые, а на правой кисти не хватает крайнего. Того, что сейчас во внутреннем кармане пиджака Андрея Тимофеевича.
Достаточно вытащить и приставить Безымянного к протянутой кисти – и начнётся новая эра Юдоли!..
Рогатая тиара, обезьянья морда оскалена клыками, вместо ног собачьи лапы, за спиной четыре крыла. Тонкий уд оканчивается змеиной пастью…
К слову, у Сапогова в астральном блуде этот орган был в десятки раз больше. Это при всём глубочайшем уважении к личности Сатаны со стороны Андрея Тимофеевича…
Вот он – Альфа и Омега антибытия! Тот, к кому взывали о милости миллионы погубленных душ за все тысячелетия человеческой цивилизации! Кто бы мог подумать, что отсюда, из этой убогой кровати, отбивалась Андрею Тимофеевичу сатанограмма…
Интересно, беспомощно лежащий на скособоченном матрасе копролитовый болван понимает уникальность личности счетовода?! Минули тысячелетия, и только Сапогов справился с невозможной задачей – восполнить целостность Сатаны!
Андрей Тимофеевич опускает на столик портфель и делает очередной шажок к вечности и славе. И к трёшке на шестом адовом этаже. Хотя можно бы и на восьмом с балконом и лоджией – если по совести! И полный бант «Заслуг» и четыре Звезды Героя!
Да, Сатана восстанет и сокрушит Бога! Всё верно… Но без Сапогова, прямо скажем, не было бы ничего! Так и валялся бы в дурацкой кровати на пятом этаже хрущёвки рядом с безгрудой гнилушкой!
Вообще-то будущий триумф и победа над Создателем должны делиться пополам с Андреем Тимофеевичем! Счетовод не прислуга, не инструмент, а полноправный партнёр и союзник! У него есть Воля! Пока не отдаст Безымянного – всем будет заправлять Спас Саваофыч! И возрази на это что-нибудь, Сатана!
Молчит, затаился…
Забавно, что вся дальнейшая судьба мироздания зависит от решения Сапогова! А раз так, он не червь человеческий, не тварь, а ключевой персонаж главной вселенской мистерии! На Андрее Тимофеевиче зиждется вся грандиозная ось противостояния Добра – Зла!..
Такая воистину диавольская гордыня обуяла счетовода. И это при живом-неживом Сатане! Он же, бедняга, всё чувствует, слышит, но вынужден терпеть! Нет у него абсолютной власти над Сапоговым. Всё ж красная шариковая ручка – не кровь! Юридически договора нет, устный протокол о намерениях.
– Тимофеич, не тяни… – толкает локтем Макаровна.
Ведьма не понимает, чего Сапогов медлит! Отдал бы уже палец, и дело с концом! Наградят метровыми рогами и пятном во всю грудь…
А счетовод будто чует, что не всё чисто с Юдолью. Царство Погибели и Вечного Проклятия означает отсутствие всякого Царства в принципе.