– Какой ещё хвост?! Ах, гвоздь… В кармане.
– Ну, пвосыпайся же!
– Зачем ты меня будишь?! Неужели нельзя подождать до утра?!
– Это свочно! – тормошит Божье Ничто.
– Да что за спешка такая? – Костя откидывает одеяло, свешивает из «гнезда» ноги.
– У нас поховоны!
– Ночью?! – мальчишка ворчит, однако ж спускается.
Внизу тихонько посвистывает носом Вера. Снаружи доносятся истошные крики, но сон у сестрёнки, по счастью, крепок. Костя подходит к окну и смотрит вниз.
Возле песочницы знакомые фигурки. Одна, судя по длиннополому пальто, Рома с Большой Буквы. Рядом некто сутулый и малоподвижный. И это точно не Лёша Апокалипсис. Кудлатый юрод топчется метрах в ста от песочницы. Семафорит брезентовыми рукавами и вопит что есть мочи:
– И раздуло мне нутро, как у роженицы! И увидел я общественный нужник на шесть чаш Генуя и четыре писсуара! И выбрал я чашу, что почище, присел на корточки! И вышла из меня эстрадная змея о трёх головах и двух шипастых хвостах и запела концертную программу «Песня Гада»! Первая голова звалась «Арлекино» и язвила гнилой колоратурой! Вторая голова звалась «Лаванда» и шипела гнилым сопрано! Третья голова звалась «Вернисаж» и бубнила гумозным контральто!..
Рома с Большой Буквы в ответ лупит себя в грудь:
– Загнали беса под самое сердце! Теперь нычит внутри, как корова! Н-н-н-н! Щас на романс сорвусь!..
Снился мне Ад в бесконечной Юдоли!
В этом Аду мы с тобою вдвоём!..
Сколько отчаянья, гнева и боли,
Ужаса в сердце моём!..
Н-н-н-н!..
Сутулая фигура поднимает голову:
– Бархатный Арх-Агнец грядёт! Закланный вверх ногами! Соль земли! Сахар небес!.. – голос кашляющий, туберкулёзный. – Солнцеворот во лбу! Коловрат на чреве!
Костя сразу догадывается, что это пророчествует в-очеловеченный мизинец Лёши Апокалипсиса. Юроды зачем-то решили повторить среди ночи магический спектакль. Только в парке Ангельчик-с-Пальчик казался бодрее, а сейчас будто на последнем издыхании.
Лёша Апокалипсис подпрыгивает на месте:
– Первый хвост эстрадной змеи Резник – Потрошитель! Второй хвост Паулюс – Фельдмаршал!..
Рома с Большой Буквы откликается бесом-басом из потревоженного живота:
Вот Агнец Бархатный!
В крови обхаркатный!
Диавол тоже хочет жить!
Его низвергли,
Хуле́ подвергли,
Велели мёртвых сторожить!
Н-н-н-н!..
Лёша Апокалипсис надсаживается:
– И ушла эстрадная змея отхожими трубами! И пела из канализации, и у всякого, кто слышал «Песню Гада», наутро в пищеводе жаба с гадюкой устроили Содом!..
– Агнец, облачённый в бархат чистый и светлый, ибо ткань эта – праведность светлых! – пошатываясь, хрипит Ангельчик-с-Пальчик. – Быль и Небыль! Принц и Нищий! Барак и Сундук!..
– Бес-рифмоплёт и гад поработил голосовой аппарат! – жалуется на весь двор Рома с Большой Буквы.
Роды гада через рот!
Гада роды через зад!
Гад от гада, год от года
Гад галдит и гложет гад!
Н-н-н-н!..
В любом случае прислушиваться надо лишь к Ангельчику-с-Пальчик. Юроды в этом трио статисты и акустическое подспорье. Про личность Бархатного Агнца особо не прояснилось, а вот слова «барак», «сундук», «принц» навевают невнятную тревогу.
– Бархатный Арх-Агнец, что превыше херувимов и серафимов! Первенец из Последышей! Последыш из Первенцев! Смерти Победитель! Юдоли Предохранитель!
В девятиэтажке напротив на шестом этаже распахивается балконная дверь, высовывается разгневанная, в ночной рубашке баба:
– Да заткнётесь вы или нет?! Алкашня чёртова! Я милицию вызову!..
Ангельчик-с-Пальчик хочет что-то добавить и не может. Шатается, падает… Вот и нет его – исчез. Бездуховный выкрик сверху похерил всю мистерию. Рома с Большой Буквы одиноко стоит у деревянного мухомора. А вдалеке Лёша Апокалипсис машет рукавами, как пугало.
– Фсё… – печально констатирует Божье Ничто. – Сфершилось…
– Что именно?
– Ангельфик-с-Пальфик фкончался…
Косте надоело вслушиваться в логопедическую кашу Божьего Ничто. Он достаёт из кармашка пиджака гнутый гвоздь и шлёпает по коридору в ванную.
– Ладно, так и быть, процарапаю…
Дверь в родительскую спальню закрыта. Доносится извращённый Юдолью отцовский храп:
– Коохчи хр-н-н-н! Коохчи хр-н-н-н!..
Часы в прихожей показывают начало третьего.
Костя включает свет и щурится как совёнок. В зеркале над раковиной заспанное и очень несчастное отражение. Справа от крана стаканчик с зубными щётками, слева – мыльница. Может, сперва умыться? Костя слюнявит палец, трогает струпик лишая со следами зелёнки.
– Дафай! – торопит царапина. – Не тяни!
Действительно, порез чуть подсох, поэтому Божье Ничто испытывает проблемы с дикцией.
Гвоздь острый, ржавый. Костя пытается осторожно сковырнуть ногтем корку.
– Ну фто ты как дефчонка!
– Ничего не девчонка!
– Нажимай пофильнее! Фот так! Уф-ф!..
– Ой!.. – Костя морщится, орудуя гвоздём. – Больно же!..
– Фпасибо, малыш!.. – почти внятно произносит Божье Ничто. – Теперь гораздо лучше!
Костя, чьё самолюбие задето, в качестве широкого жеста дополнительно выцарапывает закорючку-нос и два кругляша-глаза.
– Это было необязательно… – рожица моргает кровавыми бусинами. – Дай-ка погляжу на тебя со стороны. Вот ты какой…
– Куда пойдём? – бойко спрашивает Костя; от вида собственной крови он окончательно проснулся.
– Тс-с!.. – шикает Божье Ничто. – Не шуми, разбудишь родителей…
Костя тотчас спохватывается. На цыпочках идёт в комнату, надевает школьную форму.
– А что скажут папа с мамой, если обнаружат, что меня нет дома?
– Мы возвратимся раньше, чем зазвонит будильник, – успокаивает Божье Ничто. – Обувайся, и в путь! Ночь на исходе, а нам надо успеть похоронить Ангельчика-с-Пальчик!
– Я готов!..
Мальчишка, крадучись, покидает квартиру. Осторожно захлопывает дверь, стараясь, чтобы замок не щёлкнул. Папа вовсю храпит и пушки не услышит, зато мама спит ох как чутко…
Костя вызывает лифт. В недрах шахты неупокоенными душами стонут шестерёнки и тросы. Кабинка со скрежетом прибывает. Открывшаяся жёлто-мерцающая пустота пробирает до дрожи. Вдруг вместо первого этажа лифт отвезёт в нездешнее пространство, где приветственно скалится мёртвый Тыкальщик с кохинорами в глазницах?!
Предпочтительней гулкий пеший путь: площадка – лестничный пролёт, свет – полусумрак, запах жилищ – смрад мусоропровода. Днём Костя, грохоча подмётками, слетел бы вниз по ступеням, а теперь неслышно ступает на цыпочках. Чтобы не было так тревожно, перешёптывается с царапиной.
– Божье Ничто, давно хотел спросить, почему в Боге только полоски, хотя на самом деле это картинки?
– Наоборот, милый мальчик. Твой мир трёхмерных изображений всего лишь ущербная проекция более глубокого уровня мироздания, находящегося за границами пространства и времени. Оглянись! Всё, что окружает тебя, – реальность феноменов. Но за её пределами раскинулся иной порядок – ноуменальный океан Божьего Постоянства, и он недоступен восприятию с помощью органов чувств. Человеку, увы, уготовано преобразовывать Вещи Мира в простенькие изображения и видеть полоски вместо Бога.
Костя растерянно молчит, точно ему нагрубили в ответ. Он и половины услышанного не понял.
– Ох… Попробую иначе… – кряхтит Божье Ничто и продолжает неспешным сказочным голосом: – Однажды встретились два дяденьки, Нильс Бор и Дэвид Бом, и заспорили…
– Это клоуны? – с надеждой уточняет Костя.
– Почему? – Божье Ничто таращит кровавые глазки. – Физики…
– У-у-у… – сразу огорчается Костя. – А я думал, Рыжий и Белый, Бор и Бом!
– Не перебивай… Так вот, дядя Бор сказал, что Бытие определяется наличием или отсутствием наблюдателя: если есть тот, кто смотрит, – возникает и наблюдаемая реальность; нет никого – ни о какой реальности и речи не идёт. А дядя Бом возразил, что Бытие наличествует всегда. И не одно, а целых два! Первое называется – Глубокая Реальность…
– А второе? – уточняет Костя; просто чтобы не молчать дурачком.
– Неглубокая Нереальность – милые твоему сердцу картинки…
– Получается, выиграл дядя Бом?
– Правда посередине, малыш. Мироздание возникает под взглядом Бога. А твой ум уже выстраивает из ноуменов Глубокой Реальности трёхмерный фокус-покус…
Костя проводит ладонью по шершавой штукатурке стены, затем касается бледно-салатного пластикового поручня перил:
– Никаких фокусов!..
Жуткие обшарпанные своды, милая… Как же я боялся их в детстве! Особенно засидевшись допоздна у приятелей. Идёшь наверх (в лифт-то не зайти, обморочно, жутко), и кажется, они шепчут, щербатые стены: «Беги скорее, приятель, не то тебя украдут во мрак…» – и я нёсся как безумный наверх, прыгая через три ступени, будто черти за мной гнались, а потом «фух, дома!», и дверь на замок!..
Божье Ничто поджимает губу:
– Ты же читал «Волшебника Изумрудного города»? Каждый гость обязан был надевать перед главными воротами зелёные очки. Как думаешь, зачем?
– Чтобы видеть всё в зелёном цвете! – отвечает Костя. – Гудвин ведь не волшебник, а врун!
– Ум, малыш, такой же обманщик. Он лишь малой своей частью хранилище рефлексов и личной памяти. В основной своей функции это ментально-оптический прибор. Назовём его феноменоскоп…
– Не понимаю… – сокрушается Костя.
Зато уже пятый этаж, половина спуска позади. Скоро двор с юродами. Хоть и странные, но всё ж помощники и защитники. С ними не так страшно…
– Вспомни «Стереоскоп Ленинград-1», что валяется на шкафу в родительской комнате, – подсказывает Божье Ничто. – Ты ещё уронил его пару лет назад, и в нём что-то поломалось…
– Ага… – кивает Костя. – Объёмные фотографии.
– В стереоскопе каждый глаз наблюдает своё индивидуальное изображение. Принцип бинокулярного зрения создаёт волшебный эффект глубины и трёхмерности. Мы недавно говорили о лентикулярной печати в твоём значке «Ну, погоди!». Теперь соедини эти чудеса вместе, и получишь прообраз феноменоскопа.