– Ну, это когда не дышишь, не двигаешься… – объясняет Костя, почёсываясь. – А потом кладут в гроб и закапывают в землю.
– Смерть, мой мальчик, это фундаментальный коллапс субъекта смертного часа, в результате которого осуществляется переход из верхнего слоя организации материи на более глубокий…
Дорога в клочьях тумана. Фонарей нет, но имеется свечение, таинственное и дымчатое – словно где-то пылит одноглазой фарой мотоцикл.
– Мир Божьего Постоянства недаром называют Телом Воскресения или Небесным Иерусалимом. Ангельчик-с-Пальчик, вочеловечившись, выпал из бессмертия. И похороны – залог его благополучного возвращения на Родину, в Божью Вечность! Без погребального обряда, Костя, тленное может воскреснуть неправильно!
– Это как?
– Не в Бога, а в Сатану! Неужели ты хочешь, чтобы Ангельчик-с-Пальчик воплотился в Теле Погибели?!
– Разве ангелы умирают?
– Малыш, основное занятие бессмертных – умирать и возрождаться снова!
Буйный чертополох взломал одряхлевший асфальт. Разлапистые кусты пляшут танец уродливых лицедеев. Костя идёт интуитивно, где-то под сердцем дрожит стрелка таинственного компаса, не позволяющего сбиться с пути.
Лёша Апокалипсис таращится сквозь молочный туман:
– И стали глаза у меня в крапинку, а зрачок в пятнышках! И увидел я ночь в длину – до самого утра Христова…
Рома с Большой Буквы бормочет:
Умирают звери – воскресают звери!
Умирают птицы – воскресают птицы!
Умирают рыбы – воскресают рыбы!
Умирают травы – воскресают травы!
Умирают люди – воскресают боги!
Н-н-н-н!..
Ночная улица отличается от своей дневной ипостаси. Дома преобразились; раньше были обычные высотки, а теперь степенные пятиэтажки с колоннами и арками, как в старом центре. Деревья больше не тополя, щедро плодоносящие пухом в летнюю пору, а клёны. И вместо памятника Неизвестному Солдату постамент с Известным Матросом. Но хотя бы остался знакомый «Гастроном» и ржавенький, с прохудившимися, похожими на чёрные лапти шинами «Москвич», благополучно причаленный к обочине уже второй год…
– Не обращай внимания на визуальные перемены, малыш, – успокаивает царапина. – Феномены текучи и непостоянны.
– Почему они такие нестойкие? – огорчается Костя.
– Ты изначально видишь мир не таким, какой он есть на самом деле. Поступающая ежесекундно информация из Божьего Постоянства тотчас перерабатывается твоим феноменоскопом в рассудочно-понятийном ключе, принимая в мозгу привычные формы слов и картинок. Радиоприёмник или телевизор работают за счёт электросигналов. Твой феноменоскоп работает от Свободной Воли. Её иногда называют воображением. Человеку даровано божественное право самому выбирать, что видеть. Но беда в том, что Диавол через Сатану атакует мышление человека визуальными вирусами – греховными образами, злокозненной извращённой информацией, и феномены искажаются – прям как у Кая из «Снежной Королевы», когда ему в глаза попали осколки уродливого зеркала.
Довольно простенькое объяснение, милая. Признаюсь, я ожидал от Божьего Ничто более изящной концепции.
– Кхм… Фишка в том, Костя, что Бог, скажем так, «моргает». Когда Его веки закрыты, от мироздания остаётся что-то вроде оттиска в пустоте. Этот световой отпечаток или квантовую отзеркаленность учёные ошибочно называют антиматерией.
– И что происходит?
– Ничего. Бог снова открывает глаза, и Бытие продолжается, даже не заметив своего короткого исчезновения.
– Он часто моргает?
– Для Создателя нет времени. Но в человеческом измерении за одну секунду кванты появляются и исчезают септиллиард раз, материя мерцает или пульсирует. Движения как такового в природе не существует. Это иллюзия, набор статичных мгновений, как в киноплёнке. Но картинка Вселенной обновляется. Поэтому неудивительно, что феномены подвергаются лёгкой трансформации…
Другой коленкор, Божье Ничто, можешь, когда захочешь!
У демона след бычий!
А у меня обычный!
У беса – жеребячий!
А у меня ребячий!
У чёрта козий след!
У духа следа нет!..
Н-н-н-н!.. Ой! Коохчи!..
Это спотыкается Рома с Большой Буквы и, падая, сбивает с ног Лёшу Апокалипсиса. Юрод, хоть со всего маху приложился о землю, Ангельчика-с-Пальчик не выронил – трупик лежит на ладони, как в люльке.
Костя оборачивается. Лёша Апокалипсис произносит снизу вверх:
– И вышел из меня глист-аквалангист и молвил: «Иди бестрепетно и не падай!»
Рома с Большой Буквы валяется и беззвучно хохочет. А бес пробует свои силы в верлибре, исторгает не рифмованные строчки, а рубленое подобие японского хокку:
Когда я отправился на похороны,
То неожиданно рухнул
И начал ужасно смеяться!
Тёмные силы окончательно
Клоуна сделали из меня!..
Н-н-н-н!..
Марево расступилось, и показался про́клятый барак. Выглядит он как и шесть лет назад, разве крыша ещё больше обветшала да покосившееся крыльцо задушил похожий на океанские водоросли плющ. В окнах второго этажа оранжевый жилой свет. Слышны неразборчивые голоса, шипит патефон, льётся песня в исполнении Клавдии Шульженко: бои-пожарища, друзья-товарищи…
Непросто перешагнуть страшный порог. Каково снова очутиться в мерзком помещении, где над тобой когда-то свершилось надругательство? Не хочется видеть нагую старуху Беспалую, в свечных огарках пол, косматых птиц под потолком, пляшущие бесстыдства на стенах. Одно утешает Костю – он будет с помощниками. Свинцовая тревога, а зачем понадобились барак и чудовищный сундук-портал, оформилась в жуткую догадку. Так вот какой саркофаг избрал себе Ангельчик-с-Пальчик!
Раскачивается на проводе тусклая лампочка, тени, напоминающие крыс, скользят по потолку. Назойливо, как сверчок, трещит проводка. Стены отсвечивают призрачным фосфором. Каждый шаг отзывается душераздирающим скрипом, будто открываются потайные дверцы – снуёт невидимое…
Костя бредёт по призрачному коридору. Вот затворённый вход в зал. Из щели тянет сквозняком, запахом прогоревшего парафина и подвалом. Не лучше ли остаться в коридоре? Пусть юроды всё сделают сами. Но вдруг…
– Малыш-космонавт?! – тембр жестяной, дребезжащий, точно говорит не человек, а робот. – Уже не надеялся тебя дождаться! Проходи, не стесняйся!..
Костя дважды облился по́том – ледяным и горячим. Словно бы после изнурительной мхатовской паузы училка гулко, на весь класс произнесла твою невезучую фамилию – к доске, на плаху!
Повинуясь приглашению, мальчишка ступает в пространство былого кошмара.
Ничего не изменилось. Зал приземист и огромен. Бледные отростки свечей торчат, как поганки. Всё те же когтистые шорохи да шуршащие крыла. На стенах непотребство и пентакли. Разбросана ветхая обувь, будто тут за годы разулись и встретили свой конец сотни посетителей.
Костя видит чёрный сундук и отхожий трон. Только матрону Беспалую сменило склизкое долговязое существо. Оно поднимает голову, обрамлённую слипшимися космами…
Пушок на руках мальчишки встал дыбом, словно в грозу. Неужто обманщик-принц?!!
Черты до сих пор узнаваемы, хотя былой красоты и в помине не осталось. На дряхлом лице следы неземных страданий и пороков. Не юноша, а древний порченый Князь занял место Беспалой. Слепой внимательный взгляд направлен на Костю.
– Прости, малыш! – под трон с хлюпаньем падает шмат гнилостного холодца. – Я хотел обмануть тебя, но поплатился сам! Полюбуйся, как смешно меня наказали за это!..
Липкое Высочество показывает искалеченные кисти. На них только по мизинцу! Монстр искусственно хохочет. Трепещут огоньки, хлопают крыла, роняя мерзкий пух. Что-то подвывает, урчит за окнами, словно гигантский кишечник.
Косте не обязательно вникать в страшную и назидательную историю воспитательной метаморфозы. Лжец сам заточил себя в безвременье. Барак сделался идеальной темницей. Можно скормить сундуку обе кисти и не получить взамен свободу.
– Я задолжал тебе… – Князь тычет беспалой культей. – Вот обещанные рыцари!
Костя оглядывается и видит преобразившихся Лёшу Апокалипсиса и Рому с Большой Буквы. Воистину – не городские сумасшедшие, а мрачные витязи Божьего Дозора! Нет больше дурацкой куртки сварщика, куда-то подевалось пальто без пуговиц. На недавних юродах тусклые латы со следами оккультных битв. Гордые прекрасные головы украшают шлемы с пышными перьями. Рыцарь Апокалипсиса и Рыцарь Большой Буквы!
– Сжалься, малыш-космонавт… – костлявая фигура по-своему величественна. – Я так жажду уйти отсюда… Но мне нужно твоё прощение…
В бесполом голосе нет души, он звучит бесстрастно. Но Костя нутром понимает, что это не просьба, а великая мольба.
– Прости меня… – три шлепка холодца как выразительное многоточие.
Божье Ничто тревожно нашёптывает:
– Костя, скоро рассвет, а нам нужен сундук! Поторопись!..
– Я вас прощаю! – поспешно заявляет мальчишка.
– О, благодарю!.. Сундук к твоим услугам, малыш-космонавт!
И пытается подняться. Обнажённая спина, ягодицы за годы приросли к лакированному дереву трона. Склизкая дырчатая кожа существа растягивается… Вдруг с треском рвётся, обнажив узловатый позвоночник, тощие багровые мышцы! По залу стелется жуткий вопль. Но адская боль – последняя плата за долгожданную свободу!
Куда он отправится, в какие пространства и времена? Может, найдётся потусторонний уголок. Интересно, чем станет промышлять обманщик? Вампиризмом или попрошайничеством? Навсегда про́клятое существо, как и я…
Рыцарь Апокалипсиса протягивает Косте ладонь, на которой в саване носового платка покоится Ангельчик-с-Пальчик.
– Мне? – уточняет мальчишка и тянется к трупику…
– Костя! – вопит Божье Ничто. – Неужели наглядный пример бедного юноши ничему не научил тебя?! Это не твой палец! Хочешь сделаться хранителем сундука?! Превратиться в нелюдь?!
Костя отдёргивает руку, словно от змеи. Снаружи воет Ад; похабно пляшет анимационный Содом на стенах; пернатые существа, что расселись на потолке как мухи, с вороньим хохотом разлетаются по залу.