Четыре главных русских слова,
Философический итог
И трансцендентная основа:
Земля, Пшеница, Смерть и Бог!..
Один из могильщиков приметил Костю и пихает локтем товарища.
– Земля-а, Пшеница-а-а… Кхм!.. – оборвав рефрен, тот разглядывает чудаковатого мальчишку с пустой авоськой.
Они как братья-близнецы. Даже одеты одинаково. Хотя выражения лиц разные: первый весёлый, второй какой-то сентиментальный.
– Поздоровайся с ними!.. – подсказывает Божье Ничто.
– Общий привет! – послушно произносит Костя. – В смысле, здравствуйте!
Из-под нахлобученной кепки насмешливый прищур серых глаз. От них лучиками расходятся морщинки. Говорит, а к губе прилип дымящий окурок.
– Чего потерял, малец?
– Погоди… – Второй могильщик одёргивает напарника и тоже обращается к Косте: – Ты, часом, не из Тыкальщиков? Родственник? – кивает на плиту.
Если привстать на цыпочки, можно разглядеть гравировку атома и ордена. Позолоченные буквы тоже видны.
– Нет, я просто Костя…
– Ясно, – печально улыбается второй. – Подумалось, может, внучок Абрамыча в гости пожаловал, деда-орденоносца навестить. Пришлось бы тебе соболезновать. У Тыкальщиков, понимашь, в семействе двойное несчастье.
– Это вы памятник повалили? – Костя бегло изучает плиту, обшарпанный, с налипшими комьями глины гроб.
– Мы. Только не повалили, а демонтировали, – поправляет первый.
А второй поясняет:
– Скончался вчера сынок Тыкальщика. Звали Ефимом. А мамаша его, которая, стало быть, вдова по совокупности заслуг, как узнала, что чадо их общее на тот свет отправилось, тотчас от горя померла. Места здесь, сам видишь, маловато. Ефима ещё можно как-то запихнуть, а вдову придётся прям на Абрамыча сверху класть. Поэтому и надо было его выкопать, чтоб могилу на метр углубить.
– Придавим, стало быть, старика… – зубоскалит первый могильщик; окурок отлепился от верхней губы и пристал к нижней. – Ляжет на него супружница смертным грузом. Нехорошо, да по-другому не уместить. Такие вот дела, малец… Ну, бывай!
– И не хулигань тут!.. – напутствует второй, будто что-то предчувствует.
Могильщики складывают в тележку лопаты, подбирают кирку. Уходят, напевая:
Да, трансцендентная основа:
Земля, Пшеница, Смерть и Бог!..
Какое-то время слышится удаляющийся дуэт и посвистывающее кенарем певчее колёсико тележки.
– Не чудо ли?! – воркует Божье Ничто. – Воочию сцена из Шекспира. Два философа-могильщика, степенная беседа, задушевная песня. А мы с тобой, малыш, точно Гамлет и Горацио. И в гробу наш заветный Йорик.
– Божье Ничто, что ты мелешь! – хватается за голову Костя. – Я иногда вообще тебя не понимаю!
– Проехали, – вздыхает царапина. – Всякий раз забываю, что имею дело с гуманитарным питекантропом.
– Опять обзываешься! Не буду тебя процарапывать… Ой, что это, Божье Ничто?!
А это Костя подошёл ближе к разрытой могиле и видит, что она… лучится! Такое же тёплое, с красноватым оттенком сияние исходит от гроба. Пока находились могильщики, ничего подобного не наблюдалось.
– Получается, праведник? – мальчишка изумлённо таращится на гроб.
– Сложно судить, дружок… Натан Абрамович плотно работал с академиком Сахаровым над водородной бомбой. Как ни крути, старый Тыкальщик – один из создателей ядерного щита. И после он самоотверженно трудился на благо Родины, антисоветских глупостей не болтал, до самой кончины портил глаза над чертежами.
Такая вот ирония жизни, милая. Ефим Тыкальщик, извращённо следуя семейной традиции, тоже глаза калечил, только не свои, а чужие.
– В общем, как говорится, на советском безрыбье и Натан Абрамыч – праведник. Малыш, ты помнишь, что нужно сделать?
Рядом с барханом валяется лом, один конец острый, другой сплющенный. Могильщики позабыли. Как доберутся до сарая, где хранится инструмент, заметят пропажу и вернутся. Надо поторопиться.
Мальчишка нехотя подбирает тяжёлую железяку, взвешивает в руках:
– Я, пожалуй, не справлюсь…
– Крышка трухлявая и всего на четырёх гвоздях!
И снова певучий, с армянским привкусом шелест за спиной:
– Ах, жених мой Костя! Что ты задумал?!
– Да вот, хочу это открыть…
Костя вгоняет лом между створками гроба, напоминающего гигантскую осклизлую устрицу. Наваливается худеньким туловищем, почти повисает на черенке.
– Милый мой, не трогай Натана Абрамовича!.. – ластится холодком Линда-Барбара. – Давай лучше поговорим о нашей свадьбе!
Крышка с отсыревшим треском поднимается… И новое чудо! Из гроба ударяет не тленом, а нежнейшим запахом парфюмерии – чем-то сладким и цветочным. Так и должны пахнуть праведные мощи.
Реальность это или кладбищенское ви́дение? Что скажешь, Божье Ничто?
– И то и другое, Костя! Комендант явно благоволит тебе!
Мальчишка ощущает кожей затылка стыло-щекочущее дыханьице оболочки:
– Любимый, давай обсудим мой свадебный наряд!
Костя перемещает лом и снова давит. Показываются ржавые гвозди, похожие на вампирские клычки. Оставшиеся два с противоположной стороны сами выходят из рыхлой древесины под тяжестью отвалившейся крышки.
– Я знаю даже, у кого сделаю причёску! – занудливо щебечет Линда-Барбара. – Тут неподалёку лежит великолепная парикмахерша – Аделаида Викторовна Геллер-Швайко!
На истлевшей постели мумия Тыкальщика. Смертный костюм, когда-то чёрный, превратился в серые лохмотья, лак на треснувших ботинках поблёкнул. У черепа на висках курчавятся остатки волос. В отвалившейся нижней челюсти рыжее золото коронок.
– Милый мой! – противно, как мошкара, щекочет ухо голос Линды-Барбары. – Зачем ты разворошил этот почтенный гроб?!
– Чтобы кости достать, а потом растолочь их в муку и замесить на святой воде тесто, испечь каравай и накормить этим Бархатного Агнца Артура…
Костя, дурачок, помолчи! Ты ведь даже не представляешь, что за оболочка к тебе привязалась! Это Линда-Барбара Муртян! Если проболтаешься о своей миссии, у оболочки включится материнский инстинкт. Она же загрызёт всякого, кто покусится на жизнь её драгоценного ребёнка!
– Какое платье мне выбрать? Ампир или классика? Белое или розовое?! Ах, я в замешательстве!.. Белый ампир! Я знаю, кто мне его сошьёт! В соседнем квартале проживает выдающаяся портниха Нарине Арутюновна Бабаджанян! Но какую ткань выбрать? Шёлк или атлас?! Бархат!.. Ты сказал – Бархатный Артур?..
– Божье Ничто! – умственно жалуется Костя. – Она меня замучила!
– Скажи, что такие ответственные вещи, как брак, не делаются наспех!
– Тётенька, а можно я ещё подумаю насчёт женитьбы?.. – мальчишка роняет ломик в песок.
В шелесте прорезались колючие нотки:
– О чём тут раздумывать, глупыш! Я уже всё спланировала! Только свадьба, и как можно скорее!.. Артур!.. Так звали моего уникального сына…
Сквозь разлезшиеся штанины янтарно желтеет чудо-остов Натана Абрамовича. Берцовые кости гладкие, словно из карамели. И такие же хрупкие, легко отламываются от коленных суставов. Только берцовых, пожалуй, не хватит для полноценного замеса.
– Не забудь бедренные кости! – спохватывается Божье Ничто. – В одной из них древний пергамент с молитвой!
Мослы также без усилий отделяются от таза. Теперь костного материала хватит на полноценный каравай. Понятно, размер или объём ритуальной еды не имеет особого значения, но лучше перестраховаться.
– Тётенька Линда-Барбара, вы, конечно, извините, но мы очень спешим! – Костя зажимает добытое подмышкой. – Мне одиннадцать лет, а детям по закону запрещено жениться! Тем более на мёртвых!
– Ах, милый, нет! Не-ет!.. – оболочка впадает в истерику. – Не поступай так со мной! Я же всё сделала для тебя! Где мой Арту-у-ур!..
– Костя, отвечай как мужик, не мямли! – науськивает Божье Ничто. – Отшивай!
– Вообще-то, уважаемая Линда-Барбара, мы сами нашли могилу праведника и ничего вам не должны!
– Но ты обещ-щал! – оболочка шипит, как раскалённое масло. – Обещ-щ-щал! Обещ-щ-щ-щал! Артур-р-р-р-р!
– Обещать не значит жениться!.. – жёстко заявляет Костя.
И вдруг тишина.
– Уф-ф!.. – выдыхает с облегчением Костя. – Ушла! Отцепилась!
– Сомневаюсь, малыш. Она скоро вернётся… Разломи-ка правую бедренную кость, там должен находиться древний свиток с молитвой…
– Я уже запутался, какая из них правая, – Костя разглядывает и сличает кости. – Ну, пусть эта… В этой нет ничего!
– Ломай вторую! – торопит Божье Ничто.
Хрусть!.. И на ладонь вываливается крохотная пергаментная трубочка, похожая на шпаргалку. Костя осторожно разглаживает края – заграничные микроскопические буковки.
– Lorem ipsum! – с благоговением произносит Божье Ничто. – Главный сакральный текст, известный человечеству.
– Не понимаю…
Lorem ipsum dolor sit amet, consectetur adipiscing elit, sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua…
Ты авторитетно возразишь, милая, что это не Откровение, а опилки на тарабарской латыни, которыми последние тридцать лет таксидермирует полиграфические макеты программа PageMaker. Сделано это нарочно, чтобы внимание заказчика концентрировалось исключительно на внешних оформительских параметрах. Считается, Lorem ipsum – вытяжка из трактата Цицерона «Ну, погоди!» о противостоянии добра и зла, но поверь, история куда древней и глубинней. PageMaker и Цицерон даже не ледяная короста самой верхушки айсберга. По Божьему допущению Lorem ipsum – изначальный наполнитель пустоты материальной вселенной, код, описывающий нашу языковую реальность. И создан он действительно для того, чтобы всякий живущий созерцал феномены и формы, не отвлекаясь на смысл, который отсутствует…
Неловкое движение пальцами, и хрупкий свиточек рассыпается в прах, точно иссохшее крылышко мотылька.
– Употреби его! – подсказывает Божье Ничто. – Не упрямься, так надо!
– Каким образом?! – не спорит Костя.