– Было дело… – Сапогов кивает, не понимая, куда клонит Коммутатор.
– Относительно пальца – в корне ошибочная стратегия. С Адом иначе. Нужно принять его…
– Это как? – Андрей Тимофеевич мнётся.
– Всем сердцем! – шутит Коммутатор. – Просто в себя! Как ложку рыбьего жира! Ам-ам – и вы Хранитель Ада! Безо всяких испытательных сроков, проверок и прочего.
– А надо что-то подписывать? – подозрительно уточняет счетовод. – Кровью?
– Никаких пошлостей с иголкой и мизинцем левой руки.
– Точно? – не верит Сапогов, ждёт подвоха.
– Тимофее-е… Не согла… – еле шелестит безголосая Макаровна; чутьём поняла, кто перед ними. – Это «Эль»!.. Беги!..
– Андрей Тимофеевич! Дорогой! Предложение эксклюзивное! Раз в тысячу лет такое! Будете первым из людей, кто стал Хранителем Ада! Как Гагарин в космосе!
Чёртов голос! Соблазняющий, околдовывающий! Дивные, ангелические обертона!
– По рукам, товарищ счетовод?!
Эх, небрежно слушал эгрегор Сапогов. Не внимал! Самомнения у старика – вагон. Внимательность, осторожность нулевые. Макаровна вот запомнила, что Люцифер до падения звался Сатани-L. Простейшая логическая цепочка – и можно догадаться, кто расселся перед тобой в клетчатом твиде и штиблетах! Но для этого надо иметь в черепушке нечто большее, чем гордыня и ущербный нарциссизм: все кругом дураки, а я один избранный!..
– А по рукам! – залихватски отвечает Сапогов.
Коммутатор тотчас переворачивает пластинку. Одновременно ставит ноготь и протягивает сжатый кулак, словно в нём секрет маленького размера.
Тревожное и торжественное симфоническое вступление – струнные и духовые, затем, точно топор, оркестр прорубает шаляпинский, сокрушительной мощи бас:
Безумец явился в умерших град,
Взывая бессчётный раз:
– Прошу меня поместить в Ад
Протекцией мёртвых масс!
Коммутатор раскрывает ладонь – будто распустился хищный цветок. В донце под большим пальцем стеклянный шарик. Выглядит как миниатюрный Snow globe, только внутри вместо «снега» – блёстки, похожие на крошево от ёлочных игрушек.
Сапогову хочется взглянуть на шарик поближе…
Нет! Это властная и неодолимая сила сама нагибает Андрея Тимофеевича. Такое уже случалось, когда погостные бесы волокли старика на поклон к Макаровне. Но разве можно сравнить?! Невидимое, что прижимает голову счетовода к ладони Коммутатора, по неумолимости напоминает Божью длань.
К басу присоединилось сопрано восхитительного тембра, с безмерным диапазоном от колоратуры до контральто. Звучит дуэт:
На старом погосте тоска и смрад,
Откликнулся чей-то глас:
– Никак Вас нельзя поместить в Ад!..
Лишь Ад поместить в Вас!
Стекло исключительной прозрачности. Не блёстки – галактики кружат и миры! Но Сапогова больше изумляет ладонь Коммутатора – без кожного рисунка! Непонятно даже, есть ли на пальцах фаланги, поверхность гладкая как резина – ни линий, ни мозолей!
Всё верно, милая, у ангелов и демонов отсутствует так называемый папиллярный рельеф. Высшие силы не оставляют отпечатков. Для преступлений им перчатки не нужны. Впрочем, мне перчатки тоже ни к чему…
Вступают ещё два голоса. Тенор – типичный представитель русской вокальной традиции, беловатый, народный звук. Баритон – старинная итальянская манера, густая как мёд. Прекрасны оба:
– Я Вам всей душою помочь бы рад, —
Гудит Преисподней бас. —
Никак Вас нельзя поместить в Ад!..
Лишь Ад поместить в Вас!
Губы Сапогова вытягиваются трубочкой, касаются шарика. Он пронзительно холоден, словно его вынули из морозилки. Шарик сам, помимо желания счетовода, закатывается в рот. Как верно подметил на семинаре ведьмак Прохоров: «Воля в Аду отнимается».
Сверкает, гремит неземного совершенства квартет:
Заслужено множество мной наград,
И в деле я всяком ас,
Но Вас не могу поместить в Ад!..
Лишь Ад поместить в Вас!
Шарик стремительно набирает вес. Будто двухпудовый концентрат во рту – ещё миг, и проломит изнутри челюсть. Но очищенная рвотой утроба активно сигнализирует, что готова к принятию вселенского груза. Сапогов торопливо сглатывает Ад, тот скользит по пищеводу и мягко опускается в желудок.
Земной завершается променад,
Сработал мольбы фугас.
– Я Вас не хочу помещать в Ад!..
Но Ад помещу в Вас!..
Свершилось! Андрей Тимофеевич – Хранитель и первый начальник после Диавола! Невообразимая для смертного карьера!..
Сгинул Л-Коммутатор. Словно и не было квартета, оркестра, памятника с надписью «САТАНА ИВАН ОЛЕГОВИЧ»…
Оградка другая, и участок побольше. Два бархана пахнущего погребом глинозёма. Свежевырытая пустая могила, рядом с ней вторая – чуть поглубже, на дне выцветший гроб. Брезентовое полотно и сверху плита с гравировкой мирного атома и ордена Ленина: «ТЫКАЛЬЩИК НАТАН АБРАМОВИЧ. 1906–1971».
– …те-э-э… тэ-э… лы-ы-ы!.. – пытается сказать Сапогов.
– Тимофеич! – ведьма опомнилась. – Что с тобой?!
– ы-ы-ы-ы… ста… – кривится тонкогубый рот; по подбородку течёт густая верблюжья слюна.
Ничего не скажешь, возвысился пенсионер! Пару дней назад бесстыже обманул наивного Костю. А теперь Л-Коммутатор, материальное воплощение гласа Сатани-эля, облапошил Андрея Тимофеевича, как слабоумного ребёнка. Непонятно лишь, с какой целью в Сапогова запихнули Ад? Возможно, Диавол таким образом отделил Духовную Самость от Тела-Пространства, скинул астральные оковы; Ад всё ж не подарок, даже если часть физиологии.
– Тимофеич, родной! Очнись же!..
Ответом – порция слюны. Глаза остекленевшие, точь-в-точь проглоченный шарик, и блёстки разноцветные вихрем. Если видит что-то счетовод, то явно не трясущуюся Макаровну, а своё – потустороннее.
По ощущениям, встреча с Коммутатором заняла чуть меньше получаса. У Сапогова вроде имелись «командирские» на дряхлом кожаном ремешке. Макаровна задирает ему левый рукав, смотрит. Стрелки с фосфорным пигментом показывают начало четвёртого!
Ничего удивительного, в «слоях» время замедленное. В некромимесисе двадцать минут, а снаружи ночь пролетела. Самая покойницкая пора, но Сапогову определённо не до соимённых Андреев. Тут бы с кладбища поздорову убраться!
Макаровна по шажку, вручную переставляет Сапогову одеревеневшие ноги-ходули. Выводит за оградку. Передвигаться самостоятельно Андрей Тимофеевич не способен. Если не шевелить, замрёт кататоническим столбом.
И вдруг! Пародией на недавний демонический бенефис доносится нестройное многоголосье. Звучат одновременно несколько песен, словно подступает не толпа, а отряды.
С одного фланга бряцает гитара – «ленинградка» с глухим картонным звуком. Запевала, похоже, страдает вывихом нижней челюсти, настолько специфична орфоэпия:
Между Небом и грешной Землёй!..
Между Господом и Сатаной!..
Каждую среду и каждую ночь
Война-а-а!..
Мне архангелы срубили крыла!
Моё сердце пронзила стрела,
Вот такие, как сажа бела,
Дела!
Вторая группа поёт хором. Пусть нескладно, зато дружно. Под аккордеон или гармошку. Играет новичок или любитель, пальцы частенько бьют мимо кнопок. После музыкального совершенства Коммутатора фальшь особенно остро режет слух.
Мелодия вроде знакомая, а вот слова свежие, слепленные на злобу дня, в данном случае ночи:
Над нами ангелы кружили
В небесном яростном огне,
Но мы лишь крепче ворожили
И поклонялись Сатане!
Как будто бы после бомбёжки,
Лежат останки ведьмака…
У приокраинной заброшки,
У позабытого ДК.
Не про почившего ли Валерьяныча песню сложили? Точно! По кладбищенской земле шагают прохоровские колдуны, инвалидное войско, вооружённое дрекольем. И так были нескладные, скособоченные, а кого-то и Psy вдобавок помяли…
Юрий Крик собственной персоной! Вроде ж кончил его Мор, а получается, лишь изрядно потрепал. Конферансье хромает на обе ноги, перевязан как фронтовик, опирается на клюку. Вместо погибшей Ядвиги Подвиг рядом мордоворот Никитыч, подлец, что бил перстнями по лицу Андрея Тимофеевича; тоже, получается, выжил. Но кулачищами больше не помашет, пальчики-то осыпались под клыками Раздора. Сохранился для пары кровавой культе левый кулак, в нём зажата монтировка.
Много знакомых по майдану рыл! Борисыч, Геннадьич и Николаич – распивали ликёр у окошка, судачили о Валерьяныче и ангельском орнитозе. Вонючие Ефимыч и Кондратьич, лысый Нилыч, косматый Лукич. С недовольной рожей плетётся Григорьич, сжимая, как пику, заострённый черенок лопаты. Кто ещё? Емельяныч с нечистой бородой, Константиныч, что учил про «вот те скрест» – словесная обманка для прихожан церкви. Саныч, Иваныч и Валентиныч, красноглазый Самуилыч, Семёныч, Артурыч, по которому плачет стоматолог-протезист, молоденький Кириллыч – колдуны, чернокнижники и ведьмаки, ближний круг, все, кто позорно бежал прочь от ДК, оставив Прохорова погибать в бойне с невидимыми псами. Видать, к ночи устыдились и решили искупить вину кровью.
Увязался за толпой безумный Азариил, молодой хорунжий демонического легиона из ПНД № 16, – кому, как не казаку, в бой! С ним сосед его по палате, шизофреник с больничным погонялом Карабас. Бедолаг перед битвой наспех инициировали в Азариилыча и Карабасыча – сгодятся для количества.
Азариила я не застал, милая, а Карабаса помню. Тоже с малых лет по дуркам, Гена Рындин. Вялотекущая манифестировала с «Золотого ключика» – экранизации, где актёр Этуш исполняет куплеты Карабаса. Десятилетнего мальчика доставили в детское отделение (заведующая Меркулова А.С.) с острым приступом речевого и моторного возбуждения. Непристойное поведение, навязчивое рифмование: