Зовёте меня липким!
Да! Я готов на липкости!
Ух! Я готов на липкости!..
Но лишь бы в потасовке
Хватило бы мне гибкости!
Хватило бы мне гибкости!..
Куплеты – в приложении к монографии Б.Д. Когана «Гебефреническая шизофрения у подростков» под редакцией профессора А.Н. Корнетова.
Бывало, от тоски и скуки гаркнешь среди ночи:
– Карабас! Мыло!..
И тотчас на всю палату:
Зовёте меня мыльным!
Да! Я готов на мыльности!
Р-р-р!.. Я готов на мыльности!
Но лишь бы в потасовке
Хватило мне стабильности!
Хватило мне стабильности!..
Что угодно кричи, хоть: «Эллипс!» Сразу откликнется: «Зовёте меня Эллипс! Да, я готов на эллипсы! Ух, я готов на эллипсы!..»
Он и перед битвой рвёт горло, подражая рыку Высоцкого:
Зовёте меня мёртвым!
Эх, я готов на мёртвости!
Ух, я готов на мёртвости!..
Но лишь бы в потасовке
Хватило бы мне чёрствости!
Хватило бы мне чёрствости!..
К отряду присоединились ведьмы и колдуньи – маркитантский обоз и санитарная поддержка: у безбровой Денисовны корзинка с батонами, Васильевна (один зрачок карий, другой зелёный) тащит ведро яблок, что нападали в саду возле ДК. Артамоновна, багровое пятно во всю щёку, как младенца баюкает пятилитровую бутыль самогона. Анисимовне (с поганкой в ухе) доверили аптечку. Карга Егоровна шлёпает налегке.
Предостаточно и молодых сил. Узкоглазый Кимыч с гитарой и его неформалы – не меньше дюжины. Ведьмаки и колдуны из регионов – десятка полтора. Из приезжих узнаю горбатого Агафоныча – брехливо наяривает на аккордеоне покойного Ираклия. Можно сказать, поднял инструмент, как упавшее знамя!
Кого-то даже несут на импровизированных носилках из одеяла и двух жердей – прям как шведского короля Карла II. Подставили косые плечи Нилыч, Артурыч, Емельяныч и Геннадьич.
Милая, не поверишь, на носилках копролитовый Сатана! Рядом торжественно вышагивает Лукич с орденской подушкой, на которой фрагмент черепа Клавы Половинки – височная часть с кудряшками и затылок.
Но кто сколотил корявое ополчение?! Их же реально много – четыре десятка! Кто усовестил, объединил и повёл в наступление?! Да Олеговна же! Девица с кроличьими зубами и сальными космами. Прям Жанна д’Арк какая-то! Её же только «отчеством» наделили, а уже освоила функции духовного лидера и полководца!
– Вперёд, братцы! – хрипло взывает Олеговна, подгоняя робеющих нелюдей. – Вперёд! За мной!..
Поэтому и Сатана на носилках. Олеговна тайно кралась за Сапоговым, Макаровной и Псарём Глебом до самого подъезда. В квартиру № 71 поднялась уже после, как все ушли…
Указывает на Сапогова и Макаровну:
– Отступники! Предатели Сатаны!..
Демон в тополях больше не прячется, некому горланить «Аз есмь Сатана!»
Рыкающий голос Олеговны не особо похож на девичий. Скорее старческий, мужской. Может, Олеговна осипла, не привыкла командовать, да и ночь свежа.
– Братцы! Палец во внутреннем кармане пиджака у жалкого счетоводишки! Не бойтесь, он ничего не сделает! Обезврежен, гад!
Да это ж Прохоров! Ведьмак при жизни был выдающимся некромантом. Туловище сгинуло, Прохоров после Клавы Половинки подселился в Олеговну и теперь при помощи техники ды́хцы изнутри хрупкой девицы руководит воинской операцией по захвату Безымянного. Для этого колдуны притащили Сатану на кладбище – знали, где искать Сапогова, – чтоб на месте восстановить мировую антигармонию.
Вот всё и объяснилось! Никто не помещал Ад в счетовода. Много чести! Просто скормили дураку диавольский галоперидол, лишив возможности отбиваться и двигаться.
Коммутатор, кстати, не врал, уверяя, что в его присутствии Андрею Тимофеевичу ничего не грозит, мол, палец всем до лампочки. Соблазнил счетовода, и поминай как звали. А колдунам под предводительством Олеговны-Прохорова Безымянный весьма нужен. И копролитовому Сатане тоже.
Макаровна в панике смотрит на подступающее войско. Пусть смешные они, увечные, но их реально «легион»! А бесов для защиты нет. Сапогов считай паралитик. Надо срочно выкликать Псаря Глеба.
– Тимофеич! Родной! – трясёт дружка ведьма. – Очнись! Свисти тайным свистом! Вызывай подмогу, или нам крышка!..
Так тормошила, что из штанины Андрея Тимофеевича выпал молоток, припасённый для защиты.
Сапогов не слышит Макаровну. Пускает слюну да глядит в неведомое.
Эгрегор показывает ему заурядную квартирку, которой не помешал бы если не капитальный, то хотя бы косметический ремонт. Старенькие обои, потёртый в трещинах линолеум, зеркало без рамы в прихожей. Антресоли над входом в кухню – дверцы рассохлись. Взгляд Сапогова превратился в управляемую камеру – принимает сигналы, куда и на что смотреть. Тесная, как во всех хрущёвках, кухня. Над плитой обвалился фартук – клетчатые дыры, точно заготовки под гипарксис. На холодильнике переводные картинки. Стол покрыт дурашливой клеёнкой с персонажами Уолта Диснея. Сидят трое – усатый незнакомец из троллейбуса, средних лет женщина неказистой внешности, одета в халат. И малолетний поганец Костя! Ваза с печеньем и три чашки – чаёвничали. Усатый всё плачет; когда без шляпы, видно, что у него вьющиеся волосы. Костя что-то втолковывает мужчине. Женщина курит, неряшливо стряхивая пепел мимо консервной банки, заменяющей пепельницу. Затем встаёт и принимается что-то толочь в ступке, Костя подаёт ломкие, янтарного цвета фрагменты. Когда заканчивают, из ступки наружу высыпается желтоватый прах – небольшая горсть. Женщина добавляет воды и пытается месить прах как тесто. Дело не ладится, она добавляет обычной муки и вбивает яйцо. Костя сперва протестует, но успокаивается, увидев колобок, а не жижу. Тесто кладут в бумажную форму и отправляют в духовку…
Макаровна без понятия, как свистел Сапогов. Вспоминает, что ребята в деревне, точно соловьи-разбойники, пихали мизинцы в рот.
Ведьма подбрасывала когда-то порчу мелкому гадёнышу – гуттаперчевого клоуна с проволочками внутри. Занятная игрушка – какую форму придашь, та и останется. Так и у Сапогова. Подняла ему руки, а они застыли. Сложила пальцы, сунула в рот – только свисти, голубчик!..
– Держать строй! – рычит Олеговна. – В атаку! За Сатану!
Ну какой строй?! Это ж не поле, а кладбище, всюду ограды и могилы. Колдуны идут как попало. Но звучит устрашающе.
Макаровна подбирает молоток, готовясь к смертельной схватке. Рядом слюнявит мизинцы Сапогов – не помощник, не боец…
Из тумана проступают две фигуры. На вид бродяги. Один лохматый и с бородой, прижимает к груди холщовую суму. Второй в пальто без пуговиц, трясёт головой как припадочный. Остановились в опасной близости.
Бородач степенно произносит:
– И вышел из меня глист-национал-социалист, и было у него женское нордическое лицо, один глаз в форме сердца, а другой в форме солнца, и сказал он: «Seid ihr alle ver-dammt!» И увидел я кладбище, могилу праведника Натана Абрамовича Тыкальщика, и седого старика-колдуна, чей номер дробь 40/108, которому Л-Коммутатор обманом скормил парализующую пилюлю, но, может, и Ад, кто знает? И была Анита Макаровна Останкина, ведьма, что кланяется Смерти. Но отсутствовал Псарь Глеб и четвёрка его псов, рыжий Глад, белый Мор, чёрный Раздор и блед Чумка! И явилось полчище колдунов, ведомые девицей Олеговной, внутри которой засел ведьмак Прохоров, дабы отнять у старика-колдуна Безымянный, оживить Сатану и начать Юдоль!..
Юрод в пальто, дёргая кадыком, кричит:
– Замучил бес-пекинес! Не лает, не кусает, стихи выпускает!.. – после чего становится в позу декламатора и издевательски обращается к колдунам: – Коохчи!..
Злится стерва Николаевна,
Складки шёлка на груди:
– Вот что, свет мой Ермолаевна,
Ты ко мне не подходи!
А зануда Ермолаевна
Отвечает на ходу:
– Успокойся, Николаевна,
Захочу и подойду!
Диабетик Константинович
Доливает мёду в чай,
Карамелькой Валентинович
Поперхнулся невзначай.
Проблевался на Евгеньевну,
Обмарал её слегка.
У отпрянувшей Артемьевны
Забинтована рука.
У блондинистой Исаевны
Ботильоны на меху.
У чернявенькой Мусаевны
Раздражение в паху.
– Дорогой ты мой Андреевич,
Это всё моя вина! —
Звонко прокричал Сергеевич,
Выпадая из окна.
– Дорогой ты мой Сергеевич,
Нет ни в чём твоей вины! —
Нежно прошептал Андреевич
И оправился в штаны!..
Н-н-н-н!..
Пока Рома с Большой Буквы, как Пьеро из «Золотого ключика», поэтической сатирой выводит врага из душевного равновесия, Лёша Апокалипис открывает суму и достаёт икону в серебряном окладе.
Макаровне беглого взгляда довольно, чтобы признать Кусающую Богородицу из церкви на Руставели. Морок фантомной боли настолько ощутим, что ведьма непроизвольно хватается за нос; следы божественного укуса едва затянулись…
Старуха обречённо полагает, что напасть удвоилась. Эти двое тоже по душеньку Андрея Тимофеевича.
Откуда ей догадаться, что юроды – невольные союзники? Они, как рыцари-иноки, пришли на смертный бой, чтобы не дать колдунам завладеть пальцем Сатаны, пока на квартире Маргариты Цимбалюк проводится ритуал отправки Бархатного Агнца в гипарксис. Если не победить в схватке, то хотя бы выиграть время – единственная боевая задача юродов! Юроды слабы телами, но с ними Матушка Кусающая Богородица – а это серьёзный аргумент!
Лёша Апокалипсис подбрасывает в воздух икону, точно голубя. И та не падает, а взлетает! Парит, как воздушный змей, только без ниточки. Чудо же!..
– Ату их, Матушка! – Лёша Апокалипсис указывает на колдунов.
– Свисти, дурак! Моль! – Макаровна от бессилия отвешивает Сапогову затрещину.
В измерении эгрегора у Андрея Тимофеевича чуть дёргается камера. Женщина достаёт из духовки выпечку – маленький круглый хлебец. Протягивает Косте нож. Мальчишка режет хлебец на три доли. Первую женщина сразу выбрасывает, вторую часть Костя делит между собой, женщиной и мужчиной. Выпечка не особо удалась. Едят морщась, запивая водой. С оставшейся третью женщина уходит. Усатый всё порывается встать, а Костя просит его сесть на место. Вскоре женщина возвращается без хлеба, стряхивая крошки с халата.