— Это совершенно меня не касается — кто будут ваши гости, сэр.
— Спокойной ночи, сэр, — сказал Александр и повесил трубку.
Он тихо прошел в спальню. Юджиния дремала, ее рука была откинута. Он беззвучно наклонился и стал целовать проколотые венки на изгибе локтя. Непрошеная слеза катилась по небритой щеке.
В девять утра в канцелярии Центра Юджинию оформили как пациентку госпиталя и в кресле-каталке повезли наверх. Хотя она сама могли идти — еще.
Александр не мог смотреть на это, и она мягко отпустила его до вечера. К вечеру медсестра проводила его в палату. В ней Юджиния лежала одна. Уже покоилась на столике порция из шести таблеток. Как все быстро у них делается, в Америке, с неудовольствием подумал он.
Юджиния повернулась:
— Мой милый, как ты себя чувствуешь?
Он чуть не рассмеялся от неожиданности: как после кораблекрушения, подумал он.
— Юджиния. — Он приник к ее ключице и стал зацеловывать ее шею. — Тебе было больно?..
— Я ничего не чувствовала, я думала о тебе… Он смотрел в ее глаза. Садящиеся сумерки еще отбрасывали убегающий свет в окне. В глазах была кромка усталости.
Она слабо улыбнулась:
— Доктор Мортон разрешил оставить одну кровать для тебя.
Он второй раз за пять минут подумал, что должен извиниться перед ее доктором.
— Я купил тебе апельсины, мандарины, тэнджерины и грейпфруты. Я слышал, что после этого должно очень тошнить.
— Спасибо большое, можно я съем один? Он тут же почистил ей большой мандарин.
— Тебя тошнит?.. — спросил он осторожно.
— Совсем немножко. — (Он увидел вдруг, как рвотный спазм свел ее горло, и отвел глаза, чтобы не смущать ее. И не видеть того, что она не хотела показывать.)
— Тебя покормить? — спросил он.
— Да, с удовольствием, — как ребенок обрадовалась она.
И стала есть дольки мандарина из его рук. Но через минуту она утомленно откинулась на подушку.
— Что ты делал целый день? Ты писал?
— Нет. Набирался знаний.
— Теперь ты все знаешь про мое заболевание?
— Мы должны победить его…
— Мы победим. — Она протянула ему руку. — Я знаю, я верю в тебя.
Он несильно сжал ее пальцы.
Утром, после того как ее увезли на вливание, он пошел в отель переодеться и побриться. На следующей неделе ее должны были облучать. У него переворачивалось все внутри от боли за это родное ему тело. Как будто кто-то брал и уничтожал его детей, которых у него никогда не было.
Он не клял жизнь (клясть ее он будет потом — что она выбрала — не его), он клял себя, что что-то не сделал и его возлюбленная заболела.
В пять часов он постучался в кабинет Мортона.
— Доктор, я хочу попросить прощения… — Он запнулся.
— Я понимаю, в каком стрессовом состоянии вы находитесь.
— Мое раздражение не касалось вас, это было…
— Как вам Юджиния? Она всем удовлетворена?
— Насколько можно быть удовлетворенным в раковом корпусе.
— Это откуда?
— Был такой писатель, тоже звали Александр, потом получил Нобелевскую премию. Да, я хотел вас поблагодарить за отдельную палату для…
— Не за что, — вежливо остановил доктор. — Читал, очень слабое произведение.
Александр удивленно посмотрел на него.
— Он написал что-нибудь получше?
— Одну вещь: «В круге первом», все остальное — архив, история.
— У него действительно был рак?
— Подозревали, оказалась доброкачественная опухоль.
— Я так и думал, судя по письму. Александр смотрел на него, не скрывая удивления.
— У нас доктора тоже иногда читают книжки, не удивляйтесь. Думаю, нам самое время покинуть это неприятное во всех отношениях для вас заведение и перейти в более подходящее для разговора место.
Они перешли в бар, который «открыл» Александр.
— Что мы будем пить? — произнес доктор.
— Я не думаю, что вы умеете пить водку по-русски.
— Попробуем, — сказал доктор, поправив очки. Он сдался на седьмой, Александр остановился на десятой.
— Не так плохо, не так плохо, — проговорил, скорее про себя, Александр.
— Вы всегда так пьете? — спросил доктор.
— Только по особым событиям, — не улыбнулся Александр.
— И не пьянеете?
— Пьянею, но с трудом.
— Идемте, я вас провожу.
— Я найду дорогу сам.
— Мне все-таки хочется, — сказал раковый доктор. Не произнеся чуть не сорвавшуюся фразу: вам не стоит больше пить. — Зайдем ко мне, выпьем «на посошок».
Доктор жил на Пятой авеню, недалеко от отеля. Александру в данный момент было все равно, с кем пить (даже с раковым доктором), и он согласился.
Вышла хозяйка квартиры и, поприветствовав обоих, проводила их в кабинет. Вскоре были поданы закуски.
— Я отвлекаю вас от обеда с супругой.
— Водку или что-то другое? — спросил доктор.
— Водку, если только замороженная…
— Есть и замороженная. Я иногда балуюсь…
Он с еще большим удивлением посмотрел на хозяина. Обычно в американских домах водку всегда держали теплой и лили прямо в лед — варварский обычай.
— А что вы любите под водку? Вы ничем не закусывали в баре.
— Маслины.
— А что-нибудь посущественней?
— Огурец.
Доктор невольно рассмеялся и вышел из кухни. Они уселись со стаканами водки и посмотрели, оценивающе, друг на друга.
— Вы не так слабы, как я думал, — сказал гость.
— Вы не так раскисли, как я ожидал после первой встречи, — сказал хозяин.
Александр усмехнулся.
— Ваше здоровье, доктор! И чтобы мои мысли никогда не посещали вашу голову.
— Отчего же, я знаю, что за мысли у вас в голове. Это самое простое: вложить в рот и нажать на курок. Гораздо сложнее — помочь ей выжить.
— Вы, случайно, не Фрейд? — сделал большой глоток Александр.
— Нет, я доктор Мортон.
— А что, доктор, речь идет о жизни и о смерти?
— Я думаю, вы прекрасно знаете, вы вчера целый день провели в библиотеке.
— Откуда вы знаете?
— В моем отделении стены имеют уши.
— Не кажется ли вам, что это вторжение в частную жизнь пациентов?
— Для меня гораздо важнее знать психологическое состояние, настрой моих пациентов, чем думать об их конституционных правах.
— Вы всегда так безошибочны?
— Я порой ошибаюсь, но не тогда, когда это касается больных.
— Поэтому вы — лучший?!
— Есть и другие хорошие доктора. Например, в Бостоне.
Александр ничего не сказал и выпил водки. Раздался звонок, доктор вышел в другую комнату и взял трубку. Вернувшись, он сел на прежнее место.
— О чем ваши книги, которые вы пишете?
— О жизни, о любви.
— В них все кончается хорошо?
— Нет, никогда.
— Отчего, вы не верите в хороший конец?
— Не тогда, когда это касается моей жизни.
— То есть вы видите стакан наполовину пустой, а не наполовину полный.
— Вам долить?! — пошутил Александр.
— Это хорошо, что вы не утеряли чувство юмора.
— Как моя Юджиния? — неожиданно спросил Александр.
— Нехорошо. Очень поздно диагностировано заболевание. Кто обнаружил его?
— Я, — сказал Александр, — потом отвез ее к гинекологу. Он передал ее на обследование гематологу. Теперь ваша очередь.
Доктор Мортон добавил водки в оба бокала.
Александр встал.
— Простите, я должен навестить ее, она ждет.
— Мне только что звонили из отделения: Юджиния спит. Сегодня была очень болезненная процедура, пусть она отдохнет.
Александр сел.
— Вас всегда информируют о каждом пациенте в отделении?
— Нет. К Юджинии у меня особенное отношение…
— Почему?
— Я хочу помочь ей.
— Как и всем другим больным? Я надеюсь.
— Как и всем другим больным, — медленно проговорил доктор.
Они внимательно изучали друг друга, как перед дуэлью.
— Итак, — сказал доктор.
— Итак, — сказал Александр.
— Почему вы не спрашиваете меня о времени и о шансах?
— Мне это неинтересно.
— Вы первый, кто не задал мне этого вопроса…
— Я все-таки, наверно, отличаюсь от ваших соотечественников. Нас волнуют разные вещи.
— Это общечеловеческий вопрос.
— Значит, я не общий человек. Я знаю, что Юджиния будет всегда. И ни один доктор этого не изменит. Даже вы.
— Кто ваши любимые писатели? — спросил доктор.
— В американской литературе, русской или европейской?
— По порядку, который вы предложили.
— Фолкнер, Фицджеральд и Томас Вулф. И очень люблю «Над пропастью во ржи».
— А из русских?
— Лермонтов, любовные повести Тургенева, Куприн, Бунин и Андреев. Последний мало известен, даже в России.
— А Достоевский?
— Не терплю как человека, но не могу не признать гениальности и глубин созданного. Хотя слог — наикорявейший.
— А из философов?
— Фрейд, Юнг, Кьеркегор и Шестов. Хотя первые два занимались больше психоанализом.
— Кто такой Шестов?
— Гениальный русский литературный философ. Кончил свои дни в изгнании в Париже. Эта забавная страна изгоняла всегда все лучшее.
— Этого века? — Да.
— Он переведен на английский?
— Не всё. Я куплю вам книгу в университетском магазине, если она есть. Почему вы спрашиваете меня о литературе, когда речь идет…
— …о Юджинии. Хочу знать, из чего вы состоите, из какой начинки.
— Зачем?
— Вы — очень важная часть, элемент — в выздоровлении Юджинии…
— А, ну слава богу, а то я думал, что моя незаметная личность вас заинтересовала.
Александр налил себе бокал до краев и жестом предложил доктору. Тот кивнул — согласно.
— Почему, вы тоже интересуете меня.
— Я здоров.
— Вы хотите сказать, что я должен интересоваться только больными?
Александр поднял свою водку и внимательно посмотрел сквозь линзы докторских очков.
— Не мной по крайней мере. Я не ем гамбургеров.
— Никто не говорит, что Америка совершенна.
— Но эта, с позволения сказать, котлета — варварское творение. И вся культура такая — гамбургерная. Пресная, безвкусная, без приправы. Хотя есть гениальные музыканты, фотографы. Впрочем, театр — ужас, Голливуд — стал ужасом, поэзии — никакой, живопись — только коммерческая. Вошла хозяйка дома — дама.