А уж после Фарсала у Цезаря не оставалось никакого сомнения в том, что ему благоприятствует сама Фортуна. Осмысливая в «Записках о гражданской войне» ход и итоги войны с Помпеем, он неоднократно возвращается к мысли о значении Фортуны, счастья, судьбы, случайности во всех человеческих делах, но особенно на войне (см., напр., 3, 68; 70; 72).
До начала гражданской войны Цезарь мог лишь мечтать о военной славе Помпея, который воевал чуть ли не во всех частях света, не проиграл ни одного сражения и своей удачливостью затмил всех современных ему полководцев, в то время как его собственная военная деятельность ограничивалась в основном пределами Галлии и далеко не всегда была успешной.
В сентябре 47 г. Цезарь прибыл в Рим и сразу убедился в том, что в столице за время его отсутствия воцарилась анархия. Марк Антоний, которому он передал город в управление,[105] со своими обязанностями не справлялся. В Риме не прекращались волнения. Антонию пришлось применить даже военную силу против народного трибуна Публия Корнелия Долабеллы, который, после того как сенат отказался утвердить его предложение о кассации долгов, призвал римский плебс к восстанию.
Цезарь быстро навел порядок в общественных делах. Прежде всего он распорядился, чтобы сенат возобновил свою работу и регулярно собирался для обсуждения текущих вопросов. Затем он провел выборы магистратов, расширив состав сената за счет своих сторонников. Чтобы унять недовольство плебса, был осуществлен ряд финансовых мероприятий, например частичная отмена задолженностей по квартирной плате.
В это время среди солдат-ветеранов, расквартированных в Кампании, вспыхнул мятеж. Разгневанные тем, что им не выплачивается вознаграждение за прежние походы, ветераны двинулись к Риму и встали лагерем на Марсовом поле. Сенаторы, посланные Цезарем, чтобы успокоить воинов, были убиты. Тогда Цезарь, не слушая друзей, сам вышел к мятежникам и обратился к ним с речью. Он начал с того, что назвал их «гражданами», а не «солдатами», как обычно, дав таким образом понять, что не считает их больше воинами. Затем он сказал, что все они с этого момента уволены со службы (Свет. Бож. Юлий, 70). Хладнокровие Цезаря было поразительно, он распускал легион так, как будто для него это дело уже решенное. Трюк удался. Отставка показалась легионерам слишком унизительной и позорной, и они стали горячо просить Цезаря оставить их на службе, а зачинщиков мятежа наказать. Притворно не соглашаясь и вынуждая упрашивать себя, он, наконец, великодушно уступил их просьбам, сократив главным мятежникам на треть обещанную им долю добычи и земли.
Новый поход уже был не за горами. В Африке собрались его давнишние враги: Афраний, некогда легат Помпея в Испании; Лабиен, правая рука Цезаря в Галлии, но в самом начале гражданской войны изменивший ему; Сципион, тесть Помпея, и самый опасный из всех — Катон Младший. В их распоряжении находилось войско в 35 тысяч пехотинцев, которое возглавил Сципион. Кроме того, они могли рассчитывать на помощь нумидийского царя Юбы[106].
За два года до этих событий летом 49 г. цезарианцев постигла в Африке одна из самых крупных неудач. Царь Юба, принявший сторону Помпея, разбил войско Гая Куриона, который опрометчиво отправился из Сицилии в Африку всего лишь с двумя легионами и пятьюстами всадниками. Когда Курион увидел, как под ударами нумидийской конницы гибнет вверенная ему Цезарем армия, он, чтобы избежать позора, бросился навстречу врагам и пал с оружием в руках. Память об этом сокрушительном поражении была еще жива и на необстрелянных солдат, которыми Цезарь пополнил свои легионы, действовала угнетающе.
В Африку Цезарь переправлялся из сицилийского города Лилибея. При высадке на африканский берег он, как рассказывает об этом эпизоде Светоний, сходя с корабля, оступился и упал, что у римлян считалось плохим предзнаменованием. Однако моментально нашелся и вышел из затруднительного положения, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!» (Свет. Бож. Юлий, 59).
Прежде чем произошло генеральное сражение, у Цезаря было некоторое время, которым он воспользовался для того, чтобы соорудить укрепления и обучить легионеров-новобранцев простейшей тактике боя. С кораблей была снята часть гребцов и моряков, и таким образом боевые силы цезарианцев немного увеличились. Цезарь распорядился свезти с кораблей в лагерь метательные снаряды и машины, а из Сицилии прислать железо и свинец для изготовления на месте стрел, копий и отливки пуль. Позаботился он и о доставке продовольствия, которого оставалось уже очень мало, так что легионерам приходилось расходовать его с большой бережливостью. Не хватало корма для лошадей, что вынуждало воинов кормить их морским мхом, предварительно смывая с него соль.
В армии помпеянцев было около сотни слонов. Их огромный рост и необычный вид приводили в ужас солдат Цезаря, никогда прежде не видевших этих животных.
Да и лошади не могли привыкнуть к их запаху и реву. Для того чтобы воины преодолели свой страх перед слонами и лошади свыклись с ними, Цезарь приказал доставить в свой лагерь несколько слонов. Солдаты знакомились с внешним видом, особенностями и повадками этих диковинных животных, трогали их руками, убеждались в их медлительности, учились метать в них копья с притупленными концами. Лошади тоже привыкли к слонам и перестали их бояться.
Все это время Цезарю как простому учителю фехтования приходилось лично учить молодых солдат пользоваться мечом и копьем. «По указанным выше причинам, — пишет неизвестный автор «Африканской войны», — Цезарь сделался озабоченнее, медлительнее и осторожнее и оставил свою прежнюю быстроту, с которой он привык вести войны» (Афр. война, 73).
При всем том Цезарь не преуменьшал численность вражеских сил для ободрения солдат, а наоборот, преувеличивал. Однажды, когда легионеры были устрашены слухами о приближении к ним несметных полчищ Юбы, он на солдатской сходке сказал им, хотя это было заведомой ложью, что на них идет армия в 200 тысяч воинов и с тремя сотнями слонов, так что нет нужды ломать себе голову и лучше прямо поверить его словам, на паникеров же он быстро найдет управу (Свет. Бож. Юлий, 66).
6 апреля 46 г. армии Цезаря и Сципиона сошлись в решающем сражении. Сципион стремился заманить Цезаря в западню на одном из двух перешейков, по которым он приблизился к городу Тапсу. Но хитрость обернулась против него самого. Неожиданно для Цезаря его солдаты так энергично атаковали неприятельские позиции, что он успел дать лишь пароль «Счастье» и тут же поскакал на врага (Афр. война, 83)[107]. Сципион, из-за слишком узкого пространства не имея возможности маневрировать, не смог организованно отвести свои легионы, и сражение превратилось, по существу, в массовое избиение помпеянцев. Многие из них сдались в плен. Бежать удалось лишь немногим, среди них был Лабиен, который вместе с сыновьями Помпея скрылся в Испании. Афраний был схвачен и казнен солдатами Цезаря. Царь Юба, отвергнутый своими подданными при попытке вернуться в столицу Нумидии город Заму, покончил с собой. По пути в Испанию в морском бою погиб Сципион.
Но больше всего римлян потрясло самоубийство Марка Порция Катона (95–46). Это была личность замечательная во многих отношениях. Даже такой глубоко преданный Цезарю человек, как Саллюстий, признает исключительность Катона. Он считает, что в его время лишь два человека блистали выдающейся доблестью — Марк Катон и Гай Цезарь. «Катона, — пишет он, — отличали умеренность, чувство долга, но больше всего суровость. Он соперничал не в богатстве с богатым и не во власти с властолюбцем, но со стойким в мужестве, со скромным в совестливости, с бескорыстным в воздержанности» (Салл. Кат., 54).
Человек высочайшей нравственной силы, Катон старался во всем подражать своему великому предку Катону Цензору,[108] который являлся для него образцом староримской доблести. От него правнук унаследовал непреклонность, честность, порядочность и пылкую любовь к отечеству. «Если ему льстили, он бывал несговорчив и груб, но еще сильнее противился тому, кто пытался его запугать» (Плут. Кат., 1). Жил Катон скромно и бережливо, в любое время года ходил с непокрытой головой, передвигался только пешком. Нередко он появлялся на Форуме и даже в курии босой и в тоге на голом теле.
Находя нравы своих современников испорченными, Катон считал необходимым идти им во всем наперекор. Например, когда римляне стали увлекаться ярко-красной тканью, он демонстративно оделся в темное (там же, 6). С удивительной выдержкой и терпением переносил Катон болезни. Чувствуя, что заболевает, он запирался в своей комнате и никого не принимал до тех пор, пока недуг не отступал от него.
Непримиримый враг Цезаря и фанатичный сторонник сенатской республики, Катон был идейным вождем всего сенатского лагеря и принимал активное участие в борьбе с цезарианцами. Весть о поражении Сципиона застала его в городе Утике[109], последнем оплоте помпеянцев в Африке. Катон сильно укрепил город и собирался дать отпор Цезарю, двинувшемуся на Утику. Однако население города было в такой панике, что Катону пришлось оставить мысль о сопротивлении.
Античные историки подробно описывают последние часы и смерть Катона. В тот день он был, как всегда, спокоен и ни в чем не изменил своим привычкам. Вечером принял ванну, затем отправился ужинать. Причем ужинал сидя, а не лежа, как было заведено у римлян. Это обыкновение он ввел с тех пор, как умер Помпей, — в знак траура. Поужинав, Катон сердечно обнял сына и вошел в спальню, из которой домочадцы, заподозрив неладное, предусмотрительно вынесли меч. Он потребовал вернуть оружие на место, лег на кровать и погрузился в чтение диалога Платона о душе. Уже под утро, полагая, что все, кто находился у его дверей, заснули, он вонзил меч себе в живот.