Он никогда не гневался на прорицателей, предсказывавших ему скорую кончину, считая, что «лучше один раз встретиться с грозящим отовсюду коварством, чем в вечной тревоге его избегать» (Свет. Бож. Юлий, 86). «Я, — говорил Цезарь, — достаточно долго прожил как для законов природы, так и для славы» (Циц. За Марц., 8, 25). Однако умирать он вовсе не спешил. На 18 марта назначалось его отбытие на войну против Парфии. Сначала Цезарь намеревался присоединиться к войску, ожидавшему его в Македонии, и уже затем двинуться дальше на Восток. 15 марта (у римлян этот день назывался идами[128]) на заседании сената предполагалось провозгласить Цезаря царем внеиталийских провинций с правом носить корону за пределами Италии.
Мартовские иды были намечены заговорщиками днем для покушения на диктатора. Они сговорились собратьсяв курии Помпея,[129] где назначалось провести заседание сената. Убийство должно было совершиться открыто перед важнейшим государственным органом республики, что подчеркивало бы патриотический характер акции.
Накануне Цезарь был приглашен на обед к Марку Лепиду[130] и весь вечер 14 марта провел в гостях в обществе близких друзей. За столом он по своему обыкновению делал какие-то записи и одновременно беседовал с присутствующими. Обсуждали его предстоящий отъезд из Рима. Вдруг речь зашла о смерти и кто-то обратился к нему с вопросом, какой бы конец он желал себе. Цезарь тут же ответил: «Неожиданный!»
В ночь на 15 марта, когда Цезарь уже спал в своем доме, все двери и окна в его спальне, словно от удара, внезапно распахнулись. Разбуженный шумом, Цезарь открыл глаза. Комната была залита ярким светом. В окна заглядывала полная луна. Он прислушался. Тишину ночи нарушали какие-то неясные звуки. Присмотревшись, он увидел, что это рыдает во сне Кальпурния. Он не стал будить ее, но от жалобного плача жены у него на душе сделалось тревожно. Заглушив в себе непонятно от чего возникшее непривычное ему чувство страха, Цезарь попытался заснуть. Но сон его был беспокоен. Ему снилось, что он летает под облаками и у него перехватывает дыхание.
Утром Кальпурния, обливаясь слезами, умоляла супруга отложить заседание сената: во сне ей привиделось, что она держит в объятиях мужа, истекающего кровью. Опасения жены и не свойственный ей суеверный страх поколебали Цезаря, ведь ничего подобного за Кальпур-нией раньше не замечалось. То ли под влиянием жены, то ли из-за собственного недомогания Цезарь решил остаться дома. К тому же ему вспомнилось предсказание гадателя Спуринны, что мартовские иды принесут ему беду. Хотя Цезарь никогда не был суеверен и открыто высмеивал предзнаменования, на этот раз он решил поостеречься и не выходить из дома. Он попросил Антония от его имени распустить сенат.
Не желая откладывать исполнение задуманного, заговорщики послали к Цезарю Децима Брута Альбина с наказом во что бы то ни стало привести диктатора в курию. Насмехаясь над мнительностью Кальпурнии и порицая женские предрассудки, Децим Брут горячо убеждал Цезаря не откладывать заседания сената, в противном случае он навлечет на себя упреки в заносчивости: если его решение все же окончательно, то пусть он сам, явившись в курию, сообщит об этом собравшимся там сенаторам. Цезарь поддался на уговоры Брута, которому всегда и во всем доверял[131]. К тому же Брут проявил исключительную настойчивость: взяв Цезаря за руку, он чуть ли не силой вывел его на улицу.
Было уже около 10 часов, когда Цезарь появился на Священной дороге. Когда-то, 40 лет назад, он, тогда мало кому известный шестнадцатилетний юноша, избранный жрецом Юпитера, ежедневно проходил по ней из регии к храму Юпитера Капитолийского. Казалось, что с тех пор на Форуме ничто не изменилось. Так же было многолюдно. Кричали торговцы, ссорились покупатели, бродячие фокусники демонстрировали свое искусство, слонялись бездельники и ротозеи, шныряли мальчишки, словом, вокруг кипела повседневная жизнь большого столичного города, который Цезарь любил всем сердцем.
Диктатора окружила плотная толпа клиентов, просителей, зевак, и никто из них не догадывался, что нога Цезаря касается камней Форума в последний раз. Пройдя через Форум, Цезарь поднялся по Велабру, обогнул слева Капитолий и направился в сторону Марсова поля. Какой-то раб порывался что-то ему сказать, но так как все его попытки пробиться сквозь толпу окончились ничем, он бросился к Кальпурнии, заявив, что ему необходимо дождаться возвращения Цезаря, чтобы сообщить ему нечто чрезвычайно важное. С появлением этого странного, незнакомого ей раба Кальпурния, в тревоге за мужа не находившая себе места, окончательно лишилась покоя.
Между тем Цезарь подошел к курии Помпея. Увидев перед входом Спуринну, когда-то предсказавшего, что мартовские иды грозят ему бедой, Цезарь шутливо заметил, что иды марта наступили, а предсказание не сбылось. «Да, наступили, но еще не прошли», — ответил тот (Плут Цез., 63; Свет. Бож. Юлий, 81).
Воспользовавшись задержкой Цезаря, некий Артемидор передал ему записку, в которой разоблачалось готовящееся покушение. Однако Цезарь, стиснутый со всех сторон просителями, не смог прочитать ее, хотя неоднократно порывался сделать это. Так он и вошел в сенат, держа записку в левой руке.
При входе Цезаря одна группа заговорщиков, как было условлено, заняла место позади его кресла. Другая группа обступила Цезаря сразу же возле дверей. Под тогой у них было спрятано оружие, вносить которое в курию строжайше запрещалось. Один из заговорщиков, Тиллий Кимвр, обратился к Цезарю с просьбой отозвать из изгнания брата. Остальные, делая вид, что поддерживают просьбу, сопровождали Цезаря до самого кресла. Удивленный чрезмерной настойчивостью просителей, Цезарь начал раздражаться. Тогда Кимвр схватил тогу Цезаря и потащил ее на себя. Это был сигнал к нападению.
Первым нанес удар в затылок Каска. Но устрашившись собственной дерзости, он лишь слегка задел Цезаря, который, обернувшись, успел схватить и задержать занесенный над ним меч. Не имея другого оружия, Цезарь стал защищаться бывшим у него в руке стилем, остроконечной палочкой для письма[132] и успел даже пронзить Каске руку. В это время другой заговорщик поразил Цезаря мечом в бок, Кассий — в лицо, Марк Брут нанес удар в пах, еще кто-то вонзил ему меч между лопатками. Тут уже и остальные заговорщики бросились с мечами на Цезаря, чтобы никому из них не оказаться в стороне от убийства.
«Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута с обнаженным мечом, накинул на голову тогу и подставил себя под удары» (Плут. Цез., 66). Израненный, он упал к ногам статуи Помпея, сильно забрызгав ее своей кровью. Набросившись на Цезаря, многие заговорщики в суматохе переранили друг друга. Цезарь получил 23 раны. Из них, как потом установил врач Антистий, только одна оказалась смертельной.
Все находившиеся в здании курии в панике бежали. Смятение и страх овладели жителями столицы. В городе, словно при нашествии врага, закрывались окна, наглухо запирались двери.
Бездыханное тело Цезаря долго лежало у подножья статуи Помпея. Лишь вечером трое рабов, взвалив его на носилки, вынесли труп из курии. «Они несли домой того, кто еще несколько часов тому назад был властелином вселенной» (Aпп. Гр. войны, 2, 118).
Так на пятьдесят шестом году оборвалась жизнь Гая Юлия Цезаря.
Часть втораяКниги
Глава девятаяЖанр «Записок»
Разумеется, мы простим Гаю Цезарю,
что, вынашивая великие замыслы и
постоянно погруженный в дела, он
достиг в красноречии меньшего, чем от
него требовал его божественный гений.
Цезарь писал очень много, почти не расставаясь с писцовыми табличками и стилем. Когда у него не было возможности писать самому, он диктовал специально обученному рабу, который всегда находился рядом. Близкий друг и биограф Цезаря Гай Оппий свидетельствует, что Цезарь мог ехать на коне и диктовать письма одновременно нескольким писцам (Плут. Цез., 17).
Если верить Плинию Старшему,[133] Цезарь обладал невероятной способностью делать сразу три дела: говорить, слушать и в то же время писать или читать. Он мог диктовать разные письма одновременно четырем, а если занимался только составлением писем, то и семи писцам (Plin. Nat. hist., 7, 91). Многое из того, что Цезарь написал, носило деловой характер, многое имело вид черновых записей, и лишь часть написанного получила стилистическую обработку.
Из довольно обширного и разнообразного литературного наследия Цезаря до нас дошли только исторические сочинения "Commentarii belli Gallici" («Записки о галльской войне») в семи книгах и "Commentarii belli civilis" («Записки о гражданской войне») в трех книгах[134]. В них излагаются ход военных действий в Галлии с 59 по 52 г. и события гражданской войны в 49–48 гг., то есть события, активным участником которых был сам Цезарь. Вес остальные произведения Цезаря не сохранились.
Литература издавна являлась для римлян одним из способов самовыражения. Они охотно посвящали ей свой досуг, предпочитая иногда литературные занятия всем другим видам деятельности. Во II–I вв. до н. э., когда Римское государство вышло за пределы города Рима, ставшего только столицей огромной Средиземноморской державы, на историческую арену начали выдвигаться отдельные личности, способные оказывать и оказывающие мощное влияние на ход истории. Это было время самого бурного развития всех отраслей духовной жизни в Риме: критики, грамматики, науки, поэзии, красноречия, истории, философии, права. Все большее количество римлян приобщается к культурному наследию Греции и эллинизированного Востока.