Об абсолютной объективности Цезаря в «Записках», разумеется, не может быть речи. Ведь он, что вполне естественно, стремится навязать читателю свою точку зрения на войну с Помпеем, всеми способами заставить его поверить в свою оценку событий.
«Записки о гражданской войне» имеют апологетический характер. Когда Цезарь писал их, он не мог не учитывать, что и на греческом и на латинском языках уже существовали сочинения, прославляющие Помпея, а также то, что враждебное отношение к нему самому сенатской аристократии, проявившееся еще во время его военных действий в Галлии, теперь уже полностью прорвалось наружу. Так что нет ничего странного в том, что он с максимальной четкостью определяет собственную позицию.
В «Записках» в центре событий стоит Цезарь, однако значительная роль отводится и его войску, которое, возвышаясь над всеми событиями и людьми, вместе со своим полководцем составляет одно неразрывное целое. Сквозь маску авторской беспристрастности повсюду просвечивает любовь Цезаря к своим солдатам.
О них он говорит с благодарностью и теплотой. Но всякий раз, когда речь заходит о политических противниках, тон Цезаря становится резким и язвительным. Он иронизирует над полной неспособностью и неоправданной самоуверенностью военачальников, с которыми ему приходится сражаться.
Между «Записками о галльской войне» и «Записками о гражданской войне» очень трудно установить какое-то принципиальное различие. Позиция Цезаря-человека и Цезаря-писателя в обоих произведениях остается неизменной. Он верит в справедливость всех своих действий, по крайней мере, хочет убедить в этом читателей. И все же общая для обоих произведений установка автора на самопрославление и дискредитацию политических противников в «Записках о гражданской войне» имеет более определенный характер.
Если между двумя историческими произведениями Цезаря есть все же различия, то они касаются в основном стиля повествования. Выдающийся художник слова, Цезарь очень чутко реагирует на различия в содержании, что не могло не отразиться на стиле его сочинений. Однако трудно сказать, является ли это сознательным изменением стиля или на стиль оказывает влияние чувство возрастающей ответственности Цезаря за события, активным участником которых он был и о которых теперь рассказывает.
Как и в «Записках о галльской войне», в «Записках о гражданской войне» главными героями повествования являются Цезарь и его войско. Однако душевное состояние Цезаря, его настроение в том и другом произведениях совершенно различны. В «Записках о галльской войне» им владеет сознание возложенных на него обязанностей, чувство ответственности и озабоченность командира, вынужденного вести тяжелую войну в суровых для римских солдат условиях. Но в этом сочинении нет горечи и обиды, как в «Записках о гражданской войне».
Различны и противники Цезаря. В первом произведении это примитивные, грубые и жестокие галлы, которые, несмотря на свою дикость и низкую культуру, все же способны вызывать к себе уважение храбростью и смекалкой. Во втором произведении врагами Цезаря являются представители римской знати: по своему духу они чужды настоящим римлянам и достойны лишь презрения.
Как всегда, Цезарь стремится быть в изложении предельно простым, ясным и стремительным. В «Записках» нет ни одной посторонней эмоции. Но это вовсе не означает, что Цезарь — бесстрастный повествователь, просто он старается не акцентировать свои эмоции, более того, он весьма решительно сдерживает их. Цезарь полностью убеждает нас в своей правоте благодаря не только стилистическому мастерству, но в значительной степени удивительному искусству владеть собственными чувствами. Ни разу не нарушив спокойного, делового тона повествования, Цезарь с помощью тщательного отбора слов всегда достигает нужного ему эффекта, то сообщая излагаемому эпизоду нужный колорит, то, наоборот, лишая его всякой дополнительной окраски.
Впечатлению бесстрастия «Записок» способствует в значительной степени то, что Цезарь о самом себе говорит в 3-м лице. Употребление Цезарем 3-го лица по отношению к самому себе не имеет никакого отношения к исторической объективности или ее видимости, как принято считать. Это стилистический прием принципиального значения. Он обладает исключительной эффективностью и создает в совокупности с другими элементами характерный стиль Цезаря, отличающийся прозрачностью, четкостью и точностью. К тому же стиль автора, говорящего о себе в 3-м лице, становится более свободным, естественным и непринужденным. Этот прием, помимо прочего, дает автору возможность выделиться, показать себя этаким формалистом и педантом. Кстати, благодаря этому приему имя Цезаря в обоих произведениях упоминается 775 раз, что немаловажно в сочинении апологетического характера.
Как и в «Записках о галльской войне», своей манерой изложения Цезарь создает у читателей «Записок о гражданской войне» ощущение необычайной стремительности. В этом нет ничего удивительного, ведь стремительность, как мы уже имели возможность убедиться, была в натуре самого Цезаря. Все же в ряде случаев он отказывается от своей обычной напористости и стремительности в повествовании, когда это продиктовано художественными задачами. Стиль Цезаря — это стиль солдата, очень естественный, свободный от всего показного, бьющего на внешний эффект, потому что Цезарь стремится доказать и убедить, а не просто поразить воображение своих читателей.
Стиль Цезаря, ставший как бы его «визитной карточкой» в веках, является слишком точным отображением личности самого Цезаря, чтобы сделаться предметом подражания даже в тех случаях, когда его сочинения принимались в расчет как исторический источник. Если в конечном счете всякое литературное произведение — это воспроизведение автором самого себя, то в римской литературе найдется немного писателей, которые в искусстве самоизображения достигли такой же удивительной достоверности, как Цезарь в «Записках».
Сам факт, что невозможно провести границу между Цезарем-человеком и Цезарем-писателем, весьма показателен, потому что является еще одним свидетельством того, что в Цезаре удачно сочетались гений государственного и военного деятеля с талантом величайшего историка и стилиста. Таким образом, можно смело говорить о гармоничности этой великой личности.
Глава двенадцатаяУтраченные сочинения
Сила, остроумие и страстность его красноречия
свидетельствуют о том, что,
выступая с речами, он испытывал
воодушевление такое же, как на поле боя.
До того как приступить к созданию прозаических произведений, Цезарь писал в стихах. В ранней юности он сочинил поэму «Похвала Геркулесу» и трагедию «Эдип». Эти ученические опыты Цезаря никогда не были опубликованы, о них нам сообщает Светоний (Бож. Юлий, 56).
Обращение Цезаря к древнейшим сказаниям о народном герое греков Геракле (у римлян — Геркулес) в целом понятно. В образе Геракла его привлекли мужество и бесстрашие героя, посвятившего себя истреблению чудовищ и наказанию злодеев во имя торжества справедливости на земле. Геракл был любим не только в Греции, но и в Италии, где он совершил некоторые из своих подвигов, например убил сына Вулкана, огнедышащего великана Кака, обитавшего в пещере на Авентинском холме и разбойничавшего в округе. Между Палатином и Авентином находился так называемый Великий алтарь, который с древнейших времен был связан с культом Геркулеса.
Труднее сказать, что привлекло юного Цезаря в греческом мифе о фиванском царе Эдипе, ставшем жертвой родового проклятия, — ему было предназначено убить отца и жениться на своей матери. Популярный у греческих трагиков миф об Эдипе, насколько нам известно, до Цезаря в Риме никем не разрабатывался. Цезарь был первым из римлян, написавшим трагедию на этот сюжет. Возможно, это было какое-то школьное упражнение.
Все древние авторы, упоминающие о Цезаре, без каких-либо оговорок восхищаются его речами (от них до нас дошли лишь несколько названий и очень краткие фрагменты). Считается, что Цезарь как оратор является аттикистом[155]. Действительно, в пользу такой дефиниции говорит многое. Прежде всего стилистические принципы, изложенные в теоретическом трактате Цезаря «Об аналогии», и в какой-то степени стиль его «Записок». Сейчас, правда, исследователи склоняются к тому мнению, что Цезарь, как все крупные стилисты, в своей практической деятельности вышел за узкие рамки доктрины, которую он разделял в плане теории.
Если Цезарь и присоединялся к концепции аттикистов, то это выражалось главным образом в его вполне естественном стремлении к ясности, четкости, содержательности и вовсе не означает, что он стал рабом каких-то теоретических программ, пусть даже таких, в основе которых лежало требование сжатости, предельной краткости и, порой, стилистической сухости.
Его первым публичным выступлением была речь против видного сулланца Гнея Корнелия Долабеллы, поставившая 23-летнего Цезаря в один ряд с лучшими ораторами Рима. О популярности этой речи свидетельствует тот факт, что она ходила в списках и сохранялась по крайней мере до II в. н. э., поскольку была известна Тациту и Авлу Геллию[156] (Тац. Диал., 34; Gel 1. Noct. Att., 4, 16, 8; ср. Val. Max. Diet, memor., 8, 9, 3).
Известна также речь Цезаря, произнесенная им 5 декабря 63 г. в сенате против смертного приговора катилинариям, потребованного Катоном. Саллюстий в своей монографии о заговоре Катилины приводит (разумеется, в собственной интерпретации) текст этой речи (Салл. Кат., 51). Большой резонанс вызвали две надгробные речи, произнесенные Цезарем вскоре после его вступления в должность квестора в 68 г. на похоронах тетки Юлии и жены Корнелии, умершей в том же году. Имеются свидетельства и о других речах Цезаря.
Ораторское искусство Цезаря высоко оценил Цицерон, который в трактате «Брут» пишет, что изяществом стиля Цезарь обязан своей основательной литературной подготовке и что блеск его речи не нуждается во всяких уловках и хитросплетениях и держится на очень удачной манере изложения (Циц. Брут, 252; 261). Цицерон приводит слова Цезаря, в которых тот ратует за пр