[583]с предложениями Помпея. Конечно, и в этот роковой момент Цицерон, если бы он находился в Брундизии, мог бы еще раз поспособствовать примирению, идею о котором он лелеял так давно. К несчастью, старый писатель не явился по приглашению Помпея под тем предлогом, что дороги небезопасны, в действительности же потому, что он не хотел вмешиваться в гражданскую войну, столь ненавистную ему, как и всем разумным италийцам. И в тот час, когда нужно было действовать, он остался в своем формийском имении, пребывая в своих мечтах, своей меланхолии, своем беспокойстве и своих надеждах. Милосердие Цезаря, доказательство которого последний дал в Корфинии, глубоко взволновало его; письма Цезаря и Бальба льстили ему, хотя ему нравилось скрывать свое удовольствие под горьким недоверием, чтобы чаще обсуждать ситуацию со своими друзьями и выслушивать их заверения, что Цезарь его не обманет и, конечно, рассчитывает на его помощь в заключении мира.
Однако если мир был еще возможен, то последний удобный случай восстановить его ускользнул от Цезаря. Он тщетно ждал несколько дней возвращения Магия,[584]напрасно посылал также Тита Каниния Ребила в Брундизии для переговоров с интимным другом Помпея — Скрибонием Либоном. Ответ гласил, что Помпей не может вести переговоры о мире в отсутствие консулов.[585]Посылка Магия была хитростью, способом выиграть время.[586]Помпей хотел войны, войны решительной и великой. Если бы он, не отомстив за себя, согласился заключить мир после сдачи Корфиния, то Италия смотрела бы на него, как на побежденного Цезарем. Жестокость этой гражданской войны, бесконечное зло, которое она несла за собой, — все с этих пор перестало беспокоить совесть этого человека, опьяненного своим величием и руководимого только грубым эгоизмом. Необычайное везение, которое сопутствовало ему до сих пор, теперь влекло его к гибели. Цезарь не мог воспрепятствовать 17 марта отъезду Помпея со всем флотом.[587]Таким образом, маленькая ссора между двумя партиями разрослась до громадных масштабов: начиналась настоящая междоусобная война.
XIIIИспанская война
Италия и гражданская война. — Цезарь после бегства Помпея. — Цезарь по дороге в Рим. — Свидание Цезаря с Цицероном. — Цезарь в Риме. — Насилие Цезаря над трибуном Метеллом. — Армия Помпея в Испании. — Массалия. — Политика Цезаря в Галлии. — Антоний. — Осада Массалии и испанская война. — Критическое положение Цезаря под стенами Илерды. — Цицерон покидает Италию. — Спасение Цезаря Децимом Брутом. — Провозглашение Цезаря диктатором.
Цезарь оставался в Брундизии только один день и немедленно двинулся в Рим, в страшном раздражении объявив своим друзьям, что так как Помпей и большинство сената желают смертельной войны, то будут иметь ее теперь же, и что он немедленно отправляется напасть на испанскую армию.[588]Курион и Целий, видевшие его до тех пор столь миролюбивым, не могли прийти в себя от изумления, слыша, что он говорит таким образом.[589]Но Цезарь имел слишком много поводов быть озабоченным и взбешенным. Важность событий двух последних месяцев была так велика, что вся Италия была потрясена; созданное ими положение было столь неопределенно, необычно и непредвиденно, что Цезарь, несмотря на блестящие успехи своего оружия, не мог оставаться спокойным. Высшим классам, привыкшим уже давно смотреть на республику как на распадающееся государство, события внушали самые мрачные предчувствия. Все видели, что сенат, магистратуры, все монументальное и почтенное здание старой республики за два месяца пало под ударами нескольких легионов. Маленькая и сильная армия Цезаря во мгновение ока разнесла на куски законное правительство, смела его остатки с лица Италии и осталась ее госпожой. Рим еще не видывал такой внезапной и страшной катастрофы, и ее масштабы устрашили Цезаря. Он отдавал себе отчет в том, что находился в опасном положении мятежника, который своими первыми блестящими победами над законным правительством мобилизует последнее на более сильное противодействие; он понимал, что после унижения, позорного бегства, которому он не мог воспрепятствовать, Помпей и сенат никогда не согласятся вернуться в Италию, не раздавив его. Никакая человеческая сила не могла с этих пор остановить рокового течения междоусобной войны, в которой его противники, несмотря на свои первые неудачи, располагали силами, значительно превосходящими силы Цезаря. Они владели почти всей империей, морем, большой испанской армией. Они отправились набирать другую, еще более грозную армию на Восток. А у него было только четырнадцать легионов, немного денег, никакого флота и главная забота — надзор за едва усмиренной Галлией. Если бы он вызвал для междоусобной войны легионы из Галлии, то не привело ли бы это к новому всеобщему восстанию? Его противники сильно рассчитывали на это.
Цезарь быстро понял, что единственная надежда на спасение заключается для него в молниеносности действий. Более спокойное размышление укрепило в нем мысль, возникшую сразу же после бегства Помпея: следовало напасть на страшные силы своих противников, пока они были еще рассеяны, начав с уничтожения угрожавшей Галлии испанской армии, на которую друзья Помпея возлагали большие надежды. Распространился даже слух, что Помпей сам примет над ней командование, чтобы с ее помощью снова завоевать Италию.[590]С обычной энергией Цезарь составил очень детальный план действий и начал приводить его в исполнение, рассылая во все стороны послов и приказы и проявляя таким образом свою волю в сотне различных мест. Он поместил гарнизоны в главных центрах Южной Италии.[591]Приказал всем приморским городам Италии послать определенное число кораблей в Брундизий, строить еще новые и поручил Гортензию и Долабелле заботиться обо всем этом.[592]Без замедления отдал распоряжение овладеть наиболее близкими к Италии житницами и поручил Кв. Валерию с одним легионом отправиться в Сардинию, Куриону с двумя легионами занять Сицилию и потом перейти в Африку,[593]а Долабелле — идти в Иллирию.[594]Он рассчитывал немедленно по прибытии в Рим созвать нескольких сенаторов и оставшихся в городе магистратов, т. е. реставрировать подобие правительства, которое могло бы называть себя законным. Это было крайне необходимо и для него самого и для Италии. Положение Италии без должностных лиц после бегства Помпея было очень затруднительным;[595]если Цезарь мог за два месяца сокрушить своей армией республиканское правительство, то он не мог ни заместить его этой же армией, которая была нужна ему для войны, ни предоставить Италию самой себе без всякого правительства. Кроме того, ощущая нехватку силы, он был весьма заинтересован в одобрении законной властью всего, что он сделал или готовился сделать. Особенно ему нужно было добиться утверждения властью переноса войны в Испанию и получения в казначействе денег, в которых он нуждался.
Этот план, подобно всем творениям Цезаря, был смел и велик; но какие громадные физические и моральные усилия должны были затратить он сам, его друзья и солдаты, чтобы привести его в исполнение! Экономические, военные и политические трудности были неизмеримы. Особенно должно было заботить Цезаря общественное мнение, находившееся еще в оцепенении и крайнем замешательстве. Оно, правда, немного изменилось в его пользу вследствие последних событий. По пути многие города, оказывавшие в прошлом году блестящий прием Помпею, устраивали теперь празднества в честь Цезаря.[596]Многие сенаторы, которых Помпей заставил уйти из Рима, готовились вернуться туда вместе с завоевателем.[597]Масса лиц была склонна теперь оправдывать Цезаря и обвинять Помпея, признавая, что Цезарь вовсе не был провокатором, что он дал доказательство своей умеренности и миролюбивых намерений. Часто даже нравилось преувеличивать его заслуги, его счастье и его могущество; говорить, что он мог бы, если бы захотел, привести из Галлии бесчисленную армию и что он владел неизмеримыми сокровищами.[598]Но, в сущности, Италии не было дела ни до Цезаря, ни до Помпея, ни до всех других вождей в этой борьбе, которая внушала ей столь же глубокую скуку, сколь и недоверие, раздражение и отвращение. Прием, оказываемый Цезарю италийскими городами, хотя и дружественный, разительно отличался от того приема, который они оказывали сорок лет тому назад его дяде, возвращавшемуся из Африки. Италия слишком изменилась за эти сорок лет. Сыновья и внуки знати, собственников, несчастных крестьян, которые, сами того не зная, полстолетия тому назад приносились в жертву ради будущего Италии, владели теперь фермами, обрабатываемыми землями, рабами и домами в городах. Они сделались деятельными купцами, жадными ростовщиками, политиками, которые, ловко маневрируя среди различных партий, приобретали репутацию и становились зажиточными. Одни были адвокатами и юрисконсультами у своих знатных друзей; другие — мелкими собственниками, чьи хорошо одетые дети отправлялись в сопровождении рабов в школу, посещаемую детьми лучших фамилий. Все эти люди создавали эгоистическое общественное мнение, требовательное и противоречивое. Оно совершенно не считалось с трагичностью положения, созданного событиями, и, испытывая сильный страх перед междоусобной войной, воображало, что мир был очень легким делом, зависевшим исключительно от воли Цезаря и Помпея. Никто не хотел признать, что Цезарь теперь принужден сражаться. Слабый поворот к нему отчасти обусловливался надеждой, что он положит конец враждебным действиям.