[621]под стены города, он нашел ворота запертыми, а сенат под предлогом нейтралитета — враждебно настроенным. Так как для ведения энергичной войны в Испании было необходимо овладеть Массалией, то Цезарь тотчас решился взять ее силой и призвал три легиона из Галлии.[622]Но прежде чем он соединился со своими солдатами, для организации обороны в город морем прибыл Домиций. С ним в качестве противника осада Массалии становилась предприятием более продолжительным и более трудным. А Цезарю было нужно разбить испанскую армию возможно быстрее. Раздраженный этой неожиданной остановкой и готовый рискнуть всем, чтобы быстро окончить дело, Цезарь принял совершенно безрассудное решение. Он намеревался вывести все свои войска из Галлии, с тем чтобы ускорить в одно и то же время операции под стенами Массалии и в Испании. Немедленно по прибытии трех легионов он начал осаду и одновременно с этим приказал трем легионам, бывшим в Нарбонской Галлии под начальством Гая Фабия, и двум последним легионам, остававшимся в Галлии, вторгнуться в Испанию.[623]Фабий должен был стараться отвлечь от Помпея население Испании, в то время как сам Цезарь будет осаждать Массалию; когда же город будет взят, он пойдет в уже завоеванную наполовину Испанию, чтобы уничтожить армию Помпея.
Относительно Галлии этот смелый план вполне удался. Благодаря принятым Цезарем мерам и счастливому стечению обстоятельств, в Галлии не произошло никаких волнений. Цезарь с присущими ему быстротой и хитростью сумел подготовить этот успех, сменив еще раз свою политику террора на политику примирения; он не только принудил себя частично восполнить потери, причиненные последними войнами, но и вместо безжалостного преследования еще уцелевших вождей революции постарался заключить с ними мир. Таким образом ему, по-видимому, удалось установить соглашение даже с Коммием.[624]Он сделал даже больше. Знатные галлы были по большей части воинами. Многие из этих рыцарей и воинов, бывшие на жалованье у богачей, оставались теперь незанятыми. Много знатных, наполовину разоренных, охотно ухватились бы за удобный случай приобрести славу и богатство. Цезарь с помощью денег казначейства и тех, которые он получил взаймы от военных трибунов и центурионов, — это была полезная контрибуция и залог верности, — набрал в Галлии всадников и пехотинцев и принял к себе на службу много знатных, обещая им конфискованные имения. Таким образом, кроме пяти легионов он смог послать в Испанию 5000 человек вспомогательного войска и 6000 галльских всадников.[625]Благодаря своей чудесной ловкости ему удалось найти поддержку в Галлии, которая, по мнению его противников, должна была создать ему наибольшие затруднения. Напротив, его усилия быстро окончить войну вначале потерпели неудачу. В то время как он проводил работы по осаде Массалии и приказывал строить небольшой флот, Фабий перешел Пиренеи и так легко обратил в бегство Афрания и Петрея, что можно было заподозрить, не было ли это с их стороны маневром, завлекающим врага двинуться вперед. Цезарь расположился лагерем на берегах Сикориса (совр. Segre) в нескольких милях от Илерды, послал крупные суммы денег для раздачи в соседних городах, чтобы отвратить население от дружбы с Помпеем, и, несмотря на прибытие еще двух легионов, держался выжидательной тактики,[626]ожидая падения Массалии.
Но прошел май, а событие, столь нетерпеливо ожидаемое партией Цезаря, не осуществлялось. Это обстоятельство должно было повлечь за собой катастрофу. После отъезда Цезаря в Италии усилилась реакция в пользу Помпея. Если сначала сопротивление Массалии, казалось, вознаграждало партию Помпея за потерю Сицилии, покинутой Катоном и занятой Курионом,[627]то скоро стали думать, что смелый удар, предпринятый Цезарем под Массалией и в Испании, вовсе не удастся.[628]Распространялись самые страшные слухи; рассказывали даже, что Помпей пройдет через Иллирию и Германию, чтобы встретиться с Цезарем в Галлии.[629]Другие факты, особенно скандальное поведение Антония, также раздражали общественное мнение.
Этот молодой человек, потомок одной из знатнейших римских фамилий, удивительно сильный телом, чувственный, веселый, любитель поесть, выпить и поразвратничать, дерзкий, храбрый, кровожадный, был воспитан в условиях дикой независимости вне семейных и социальных традиций сперва в притонах Рима, а потом в лагерях. Оставленный Цезарем почти неограниченным правителем Италии, он возмущал даже современников своей необузданной распущенностью, доходившей до содержания в Риме гарема обоего пола, и прогуливался в своих носилках вместе с греческой гетерой Киферидой,[630]как если бы она была его женой. Скандалы бывали и ранее, но особенное возмущение своим поведением Антоний вызывал в этот момент, когда все были так склонны порицать Цезаря и его друзей и когда умы были особенно впечатлительны. Многие сенаторы в негодовании покинули Рим. Повсюду распространился слух, — и он был верен — Цицерон также хочет уехать. Антоний был этим раздражен и не нашел ничего другого, как сперва в довольно учтивом письме,[631]а потом в другом, очень сухом,[632]приказал ему остаться в Италии.
К несчастью для Цезаря, к концу мая война приняла еще более дурной оборот. Массалия стойко держалась; Фабию не удалось побудить испанцев к восстанию; испанские племена оставались верными Помпею благодаря его известности, пяти легионам Афрания и Петрея, а также ловко распускаемым слухам. Говорили, например, что Помпей скоро прибудет в Африку с большой армией.[633]Фабий с такими затруднениями снабжал продовольствием свое войско, что боялся быть принужденным к отступлению голодом. Чтобы привлечь к Цезарю испанские народы и заставить их доставлять и продавать съестные припасы его войскам, а не войскам Помпея, срочно требовалось победоносное сражение.
Тогда Цезарь решился оставить Децима Брута и Требония продолжать осаду, а сам принял командование над армией, чтобы попытать счастья в битве. В середине июня[634]он отправился из-под Массалии во главе 900 всадников, перешел Пиренеи, присоединился к армии и тотчас двинулся вперед к Илерде, к холму, на котором был лагерь Афрания, чтобы сразиться с ним. Но Афраний, знавший о критическом положении своего противника, уклонился от сражения.[635]Тогда Цезарь стал искать средство принудить врага вступить в бой. Он усмотрел небольшую возвышенность, расположенную между Илердой и холмом, на котором стоял лагерем Афраний. Эта возвышенность господствовала над путями сообщений Афрания с городом и каменным мостом через Сикорис. Цезарь неожиданно повел три легиона для захвата этой позиции, но Афраний и Петрей были настороже: они вывели свои когорты и после долгого и кровопролитного боя отбросили легионариев Цезаря. Удар, вероятно, был достаточно сильным,[636]потому что Цезарь, так нуждавшийся в победе, не старался более перейти в наступление. Последствия этого поражения не замедлили дать себя почувствовать: маленькие испанские города, завоеванные для Цезаря Фабием, перестали посылать съестные припасы — снабжение продовольствием стало еще более трудным. Внезапно прибывшая вода в реках, посреди которых стоял лагерем Цезарь, снесла мосты и крайне осложнила положение: армия скоро оказалась, как когда-то под стенами Алезии, лицом к лицу с ужасным врагом — голодом.[637]Через несколько дней положение стало совершенно отчаянным.
Известие о большой опасности, в которой оказался Цезарь, с быстротой молнии распространилось по всему римскому миру и пришло в Рим значительно преувеличенным.[638]В то же время из Фессалоники приходили известия о Помпее, деятельно готовившемся к войне. Он собрал большой флот, доставленный союзными восточными государствами, и поставил его под команду Бибула. Он вызвал один легион из Киликии, чтобы присоединить его к пяти легионам, приведенным из Италии. Он приказал набрать еще другой легион из римских солдат, поселившихся в Греции или в Македонии, а два других набрал в Азии с помощью Лентула. Он отдал приказ Сципиону привести к нему два сирийских легиона в качестве всадников, пращников и стрелков, пополнил армию нанятыми галлами, германцами, галатами, каппадокийцами, дарданами, бессами. Он наложил подать или обязательство доставить значительные военные контингенты на азиатские и сирийские города, на восточных царей и властителей и на крупные италийские финансовые общества, которые вели дела на Востоке.[639]Скоро он мог стать господином моря, вождем грозной армии, главой коалиции всех восточных государств, находившихся под покровительством Рима.
Эти известия не замедлили склонить на сторону Помпея столь впечатлительное общественное настроение. Многие сенаторы последовали примеру Цицерона, который после долгих колебаний 7 июня