астливым и закончился разводом и большую часть времени, пока он был женат на Кальпурнии, его физически не было в Риме. В республиканскую эпоху жены редко сопровождали губернаторов провинций или наносили им визиты, поэтому возможность завести ребенка была довольно ограниченной. Антоний и Клеопатра едва ли могли родить ребенка, о котором бы ничего не слышали при жизни Цезаря, поэтому скорее всего мальчик уже находился в Риме в марте 44 года до н. э. Мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что Цезарь был его отцом, так как слишком мало знаем об интимной жизни царицы. Большинство античных авторов, высказывавшихся на эту тему, признают, что Цезарион был сыном диктатора, но все они написали свои сочинения значительно позднее. Светоний упоминает о том, что после смерти Цезаря его доверенный помощник Гай Оппий написал книгу с опровержением притязаний Цезариона [9].
В целом будет разумнее склониться к тому, что Цезарь был отцом Цезариона (или, по крайней мере, верил в это), но его сын был незаконным, не являлся римским гражданином и находился в младенчестве. Имя мальчика даже не упоминается в завещании, составленном диктатором в последние месяцы его жизни. На самое видное место он поставил внука своей сестры, восемнадцатилетнего Гая Октавиана, к которому проявлял определенный интерес в последние годы. По всей видимости, Цезарь разглядел зачатки большого таланта в юноше, который впоследствии стал императором Августом. Его отец занимал пост претора, но умер в 59 году до н. э. В возрасте всего лишь двенадцати лет Октавиан произнес речь на похоронах дочери Цезаря. В 47 году Цезарь принял его в коллегию понтификов и назначил на место, оставшееся вакантным после гибели Домиция Агенобарба в битве при Фарсале. Это была большая честь для такого молодого человека. Октавиан сопровождал его во время испанской кампании, но из-за болезни присоединился к диктатору лишь после того, как сопротивление противника было сломлено. По завещанию Октавиан был объявлен главным наследником и официально признан приемным сыном Цезаря, но было бы неразумно преувеличивать его влияние до мартовских ид. Он был еще очень молод и играл незначительную роль в общественной жизни. Гораздо более известными фаворитами Цезаря были Марк Антоний и Долабелла. После того как Антоний встретился с Цезарем в Галлии в 45 году, он путешествовал рядом с диктатором до конца похода, а Октавиан оставался в другой повозке вместе с Децимом Брутом. Марку Антонию предстояло стать коллегой Цезаря на посту консула в 44 году, но его продолжающаяся вражда с Долабеллой угрожала планам диктатора сложить с себя консульские полномочия в пользу последнего перед отъездом из Рима. Пункт об усыновлении Октавиана в завещании Цезаря не был широко известен. Крайне маловероятно, что если бы диктатор внезапно умер от естественных причин, то юноша смог бы унаследовать нечто большее, чем его движимое и недвижимое имущество. Он не был обозначен как наследник властных полномочий и привилегий Цезаря, а в политическом отношении другие люди стояли гораздо ближе к диктатору. Формально Антоний и Долабелла были еще слишком молоды для консульства, но пользовались широкой известностью среди римской элиты [10].
В свое время братьев Гракхов подозревали в монархических амбициях (regnum), и ходили слухи, что некий азиатский царь прислал корону Тиберию Гракху. После изгнания последнего царя и учреждения Республики римская аристократия глубоко ненавидела монархию, и обвинение политических соперников в стремлении к абсолютной власти было обычным инструментом в междоусобной борьбе. Власть диктатора по существу приравнивалась к монархической, но Цезарь взял себе и другие полномочия, поэтому в действительности правил как монарх. Он одевался наподобие древних царей из Альба Лонга. В эллинистическом мире правители были одновременно царями и богами, поэтому некоторые римляне рассматривали божественные или полубожественные почести, оказываемые Цезарю, как переходный этап к самодержавию на восточный манер.
В первые месяцы 44 года вопрос о том, присвоит ли себе Цезарь титул царя, был прямо поставлен перед общественностью. Двадцать шестого января он отмечал традиционный латинский праздник на Альбанском холме в окрестностях Рима, и сенат дал ему особое разрешение на овацию — усеченную разновидность триумфа — с правом возвращения в Рим на коне во главе торжественной процессии. Во время парада кто-то из толпы приветствовал его как царя. Rex по-латински означает «царь», но это также было семейное имя (Marcius Rex), и Цезарь превратил эпизод в шутку, сказав, что он «не царь, а Цезарь». За несколько дней до этого два трибуна, Гай Эпидий Марулл и Луций Цестий Флав, приказали убрать царскую корону, или головной обруч, с одной из статуй Цезаря на форуме. Теперь те же самые трибуны распорядились арестовать человека, который первым выкрикнул приветствие. Цезарь был раздосадован и заподозрил, что они пытаются чинить ему препятствия и умышленно воскрешают призрак монархии с целью очернения его имени. Он опротестовал их действия, а они в ответ заявили, что он мешает народным трибунам осуществлять их законные полномочия. Тогда Цезарь собрал заседание сената и осудил трибунов, сказав, что они поставили его в безвыходное положение, когда он должен либо примириться с оскорблением, либо принять суровые меры наперекор своей истинной природе. Кто-то предложил казнить трибунов, но Цезарь не пожелал этого и довольствовался тем, что их сместили с должности по представлению, внесенному другим трибуном. Цезарь попросил отца Луция Флава лишить наследства своего сына, который имел двух «более одаренных братьев», но когда тот отказался сделать это, диктатор не стал настаивать. Человек, который многое говорил о правах трибунов перед началом гражданской войны, теперь бесцеремонно подавил их выступление, хотя его наказание было гораздо более мягким, чем предпочел бы Сулла на его месте [11].
Пятнадцатого февраля 44 года до н. э. Рим отмечал древний праздник луперкалий, тесно связанный с плодородием. Во время одного ритуального действа жрецы-луперки, полностью обнаженные, за исключением кожаных набедренных повязок, бегали по улицам и стегали прохожих кнутами из козлиной кожи. Прикосновение такого кнута считалось благотворным, особенно для женщин, рассчитывающих зачать ребенка, или для беременных женщин, надеявшихся на легкие и успешные роды. Тридцатидевятилетний консул Антоний был предводителем этих бегунов, так как он возглавлял Юлианскую жреческую коллегию. Цезарь наблюдал за действом, облаченный в тунику с длинными рукавами, багряную тогу и красные сапоги альбанских царей; увенчанный золотым венком, он восседал на своем позолоченном престоле. Антоний подбежал к нему и преподнес царскую корону, предлагая взять ее и стать царем. При виде этого зрелища в толпе наступила тишина. Когда Цезарь отказался, люди разразились приветственными криками, а после того, как Антоний повторил свое предложение и диктатор вновь отказался, ему устроили овацию. Цезарь распорядился отнести корону в храм Юпитера на Капитолии, потому что в Риме «есть только один царь».
Трудно поверить, что этот эпизод не был спланирован заранее, хотя мы не знаем, до какой степени Антоний импровизировал во время представления. И тогда, и впоследствии циники говорили, что Цезарь хотел принять корону и сделал бы это, если бы не реакция народа. В таком случае попытка была крайне неуклюжей, но следует заметить, что все предыдущие почести были сначала предложены и одобрены в сенате. Более вероятно, что Цезарь хотел прославиться, отклонив подобное предложение, и надеялся положить конец слухам после неприятного эпизода с трибунами. Это ему не удалось, так как вскоре появился новый слух об оракуле, который предрек, что только римский царь сможет разгромить парфян. Будучи членом коллегии авгуров, Цицерон впоследствии объявил, что эта история была ложной и никакого оракула на самом деле не существовало, но многие поверили услышанному, что дает некоторое представление о настроениях того времени. Потом распространился новый слух, что сенат якобы предложит Цезарю стать царем «везде, кроме Италии». Цезарь уже обладал regnum в смысле абсолютной власти, и ничто не указывало на его желание официально называться царем. Даже более поздние авторы говорят лишь о слухах, а не намерениях. Еще в юности Цезарь познакомился с устройством эллинистической монархии в Вифинии, а недавно побывал в гораздо более великом Египетском царстве, но нет никаких доказательств, что он хотел устроить нечто подобное в Риме. Его положение в государственной системе Римской республики было результатом личных заслуг, и он до сих пор не имел настоящего преемника, который мог бы унаследовать царскую власть [12].
Около 60 сенаторов объединились и составили заговор с целью убийства Цезаря. В Риме уже несколько лет ходили слухи о подобных заговорах, но все они оказались беспочвенными. До начала 44 года Цезарь находился под защитой личной стражи, состоявшей из испанских союзников, но публично распустил ее после того, как сенат принес ему клятву верности и предложил сформировать новую стражу, состоящую из всадников и сенаторов. В кризисные моменты было принято формировать такие подразделения — известно, что в 63 году до н. э. Цицерона охраняли вооруженные всадники, — но в данном случае отряд телохранителей так и не был создан. Заговорщиками двигали разные побуждения, но всех их объединяла убежденность в том, что единоличная власть на постоянной основе несовместима с идеалом свободной Республики. Государством должны были управлять избираемые магистраты, занимающие свои посты в течение ограниченного времени и направляемые сенатом, где проводятся открытые дебаты с участием наиболее выдающихся граждан, занимавших высокие должности в прошлом. При Цезаре многие решения принимались за закрытыми дверями самим диктатором и его ближайшими советниками. Несмотря на то что эти решения часто оказывались хорошими, они противоречили республиканской организации государственного управления. Традиция допускала приостановку обычных процедур в кризисные моменты, но лишь на короткое время, пока не минует угроза. Возвышение Суллы было куда более кровавым, чем диктатура Цезаря, но он в конце концов сложил с себя диктаторские полномочия. Цезарь явно не собирался подражать ему, и назначение пожизненным диктатором подчеркивало незыблемость его власти. В Республике произошли необратимые перемены, и недовольство аристократов было вызвано не столько действиями Цезаря, сколько