Заговорщики решили действовать быстро, так как знали, что Цезарь собирается покинуть Рим 18 марта и вернется лишь через несколько лет. Возможно, их также поощряла враждебность к диктатору из-за его обращения с Флавом и Маруллом и двусмысленный эпизод на празднике луперкалий. Впоследствии Цицерон утверждал, что настоящим убийцей Цезаря был Антоний, воскресивший призрак монархии в тот злосчастный день. В Риме ходили лживые слухи о пророчествах и фантастические истории, будто Цезарь собирается перенести столицу в Александрию или даже в Трою. Один из трибунов, по имени Гельвий Цинна, якобы рассказал своим друзьям, что он собирается предложить Цезарю законопроект, дававший диктатору право брать в жены столько женщин, сколько он пожелает, чтобы иметь сына и наследника. Вероятно, эта история распространилась уже после убийства, так как Цинну растерзала толпа на похоронах Цезаря и он не мог опровергнуть ее.
Зная о намерениях диктатора покинуть Рим, заговорщики решили нанести удар 15 марта, когда Цезарь собирался присутствовать на заседании сената, где он был более уязвим, чем где-либо. Доклады и слухи о заговорах безусловно доходили до диктатора, но они были расплывчатыми, и в число подозреваемых часто попадали такие люди, как Антоний и Долабелла, наряду с настоящими заговорщиками. Цезарь игнорировал предостережения, хотя однажды сказал, что гораздо более склонен подозревать желчного и скрупулезного Кассия, чем буйных Антония и Долабеллу. В другой раз он якобы заявил, что у Брута достаточно здравого смысла, чтобы не желать ему скорой смерти [17].
Цезарь был рационалистом и полагал, что Рим нуждается в нем, потому что без него в стране снова начнется гражданская война.
Несмотря на абсолютную власть, он редко прибегал к жестоким мерам и пользовался своими полномочиями ради общего блага. В Республике наступил мир, и государственное управление стало лучше, чем за последние несколько десятилетий, хотя и отошло от традиционного образца. Последнее мало значило для человека, назвавшего Республику «пустым звуком», но, вероятно, Цезарь не сознавал, как много значили для других привычные идеалы, или просто считал, что выгоды его правления перевешивают ностальгию по былым временам. Несмотря на неоднократные просьбы близких соратников, Цезарь отказался от личной стражи и других мер предосторожности, заметив, что он не хочет постоянно жить в страхе. Возможно, неустанные труды последних лет, в сочетании с перспективой грандиозной задачи по управлению Римской республикой и ее провинциями, ослабили его бдительность. Для него сама природа общественной жизни изменилась и теперь почти исключительно состояла из решения повседневных проблем, так как все люди, с которыми он некогда соперничал — прежде всего Красс и Помпей, но также Катул, Катон и даже Бибул, — безвозвратно ушли в прошлое. Однако Цезарь всегда серьезно относился к должностным обязанностям и продолжал направлять всю свою огромную энергию на службу Риму, а грядущие войны с даками и парфянами безусловно приумножили бы его славу.
Наверное, Цезарь не боялся смерти, но это не значит, что он бросал ей вызов. Новый режим не мог бы долго продержаться на страхе, а должен был опираться на более прочное основание. Показывая, что он не боится представителей собственного сословия, как союзников, так и бывших врагов, Цезарь демонстрировал уверенность в себе. Он понимал, что его недолюбливают, но надеялся на терпимое отношение в ближайшем будущем и верил в свою удачу, которая помогла ему одержать так много побед в прошлом. Три года походов и новые победы должны были помочь римской элите привыкнуть к новому порядку вещей. Неизвестно, собирался ли он по возвращении и дальше укреплять свою власть либо наметить возможного преемника. Предполагается, что Цезарь собирался сделать Октавиана своим «мастером конюшни», по крайней мере в первый год новой военной кампании, но существовал другой человек с таким же именем, и Цезарь не делал никаких намеков, указывающих на личность своего будущего преемника. Вполне может быть, что он еще не имел каких-либо конкретных планов.
Зимой 53/52 годов до н. э. Цезарь неправильно оценил настроения римской аристократии. Теперь он совершил такую же ошибку [18].
Тексты наших источников изобилуют описаниями чудес, предупреждавших о гибели самого могущественного человека в Риме. Одна из наиболее известных историй гласит, что ночью 14 марта Кальпурнии приснился кошмар, в котором она либо видела рухнувшую крышу своего дома, либо держала в объятиях тело убитого мужа. Утренние жертвоприношения 15 марта повторялись несколько раз, но знамения неизменно оказывались дурными. Цезарь якобы был удивлен, так как его жена не отличалась суеверностью. Однако в конце концов Кальпурния убедила его остаться дома. Он уведомил сенат, что не может заниматься общественными делами из-за болезни. Вероятно, он действительно чувствовал себя не лучшим образом. Антоний должен был доставить послание в сенат, но еще раньше к нему зашел Децим Брут (среди сенаторов, поддерживавших дружеские отношения, было принято наносить ранние утренние визиты, так что встреча не могла вызвать никаких подозрений). Прошлым вечером все они ужинали в доме Лепида, где после трапезы был поднят вопрос о лучшей смерти, подобающей римлянину. Цезарь почти не принимал участия в разговоре, но заметил, что внезапный и неожиданный конец будет лучшим ответом. На следующее утро Брут смог уговорить Цезаря изменить решение не идти в сенат. По словам Плутарха, он высмеял предупреждения гадателей и выманил Цезаря из дома обещанием, что сенат собирается предложить ему царскую власть, действительную за пределами Италии, но скорее всего это позднейшая выдумка. У Цезаря имелись все основания для присутствия на заседании сената, принимая во внимание, что через три дня он собирался покинуть город. Так или иначе, в конце концов диктатор сел в паланкин, и его отнесли на форум, где сенаторы собрались в одном из храмов, образовывавших часть театрального комплекса Помпея. Несколько месяцев назад Цезарь удостоился похвал за восстановление общественных статуй и монументов в честь Суллы и Помпея, поэтому могло случиться так, что статуя его бывшего зятя «взирала» на происходящее. После отъезда Цезаря к нему домой пришел раб, который якобы принес важное известие для диктатора. Рабу разрешили остаться и подождать возвращения Цезаря [19].
Цезарь появился поздним утром, к немалому облегчению злоумышленников, страшившихся раскрытия заговора. Не считая Децима Брута, заговорщики собрались очень рано под предлогом того, что сын Кассия должен был официально стать полноправным гражданином и публично облачиться в toga virilis. Потом они подошли к храму и ждали снаружи. Их кинжалы были спрятаны в футлярах, где сенаторы обычно хранили свои длинные перья для письма. В Театре Помпея находился отряд гладиаторов, принадлежавших Дециму Бруту. Они были вооружены и готовы к бою, но имели право находиться там, поскольку в ближайшие дни театр должен был стать ареной для гладиаторских схваток. Кто-то приветствовал Брута и Кассия довольно загадочным образом, и сначала они истолковали приветствие как признак того, что кто-то выдал их замысел диктатору. Напряжение усилилось, когда тот же самый человек подошел к Цезарю после его прибытия и довольно долго говорил с ним. Но вскоре заговорщики поняли, что он всего лишь хотел подать петицию о деле личного свойства. По пути Цезарю вручили свиток от греческого философа Артемидора, который тогда жил в доме Брута и, по-видимому, знал о заговоре. Случайно или намеренно, но диктатор не стал разворачивать свиток и читать послание. Нигде не упоминается о его беспокойстве или подозрительности; он благодушно обратился к прорицателю, который ранее посоветовал ему бояться мартовских ид. В знакомом диалоге из трагедии Шекспира это выглядело следующим образом: «Настали иды марта». — «Но, Цезарь, не прошли». Заговорщики приветствовали его, когда он вышел из паланкина. Требоний (или, по версии Плутарха, Децим Брут) отвел Антония в сторону и отвлек его разговором, пока Цезарь и остальные шли к храму. Коллега Цезаря на посту консула был не только предан ему, но и отличался мощным телосложением. Обычно он сидел рядом с диктатором и находился достаточно близко, чтобы прийти ему на помощь в случае необходимости. Все сенаторы уже находились в зале, когда туда вошел Цезарь. Диктатор направился к своему позолоченному креслу, предположительно стоявшему рядом с церемониальной скамьей Антония [20].
Перед началом заседания заговорщики собрались вокруг диктатора. Луций Туллий Кимвр, в прошлом служивший под командованием Цезаря, ходатайствовал за своего брата, который принадлежал к партии Помпея и не получил разрешения вернуться в Италию. Другие подступили к Цезарю и умоляли его удовлетворить просьбу, прикасаясь к его одежде и целуя ему руки. Публий Сервилий Каска обошел вокруг кресла Цезаря и встал за его спиной. Диктатор отказался удовлетворить просьбу заговорщиков и спокойно отклонял их аргументы. Внезапно Кимвр схватил Цезаря за тогу и сдернул ее с плеча. Это был условный сигнал к атаке. Каска выхватил кинжал и нанес удар, но он так нервничал, что лишь легко ранил диктатора в плечо или шею. Цезарь повернулся и произнес нечто вроде: «Негодяй Каска, что ты делаешь?» По свидетельству некоторых авторов, он схватил Каску за руку и попытался вырвать кинжал, хотя, по версии Светония, он воспользовался собственным стилом как оружием и смог поранить нападавшего. Каска призвал на помощь своего брата (по словам Плутарха, при этом он вдруг заговорил по-гречески). Тем временем другие заговорщики наносили Цезарю колющие и рубящие удары. Несколько человек, включая Брута, получили случайные ранения в поножовщине, завязавшейся вокруг диктатора. Лишь двое сенаторов попытались помочь Цезарю, но не смогли прорваться к нему. Диктатор боролся до конца, стараясь вырваться из окружения. Марк Брут нанес ему удар в пах; некоторые утверждают, что при виде сына Сервилии он прекратил сопротивление и произнес свои знаменитые последние слова: «И ты, Брут?» К сожалению, у нас нет прямых доказательств версии Шекспира