Затем Цезарь активно поддержал Непота, предложившего законопроект, призывающий Помпея вернуться со своей армией и навести порядок в Италии. Катон, его коллега по трибунату, резко выступил против и поклялся, что, пока он дышит, Помпей не войдет в Рим во главе армии. В день голосования по законопроекту Непот, как обычно, проводил неофициальное обсуждение с народом. Он занял свое место на подиуме храма Кастора и Поллукса. Этот высокий помост часто использовался как альтернатива ростре, поскольку здесь, на восточном краю форума, было больше места для толпы слушателей. Цезарь уселся рядом с трибуном, чтобы продемонстрировать свою поддержку. В толпе было много физически сильных людей, включая гладиаторов, расположенных в стратегических местах для защиты трибунов в случае неприятностей. Неприятности не замедлили последовать в образе Катона и его коллеги, трибуна Квинта Минуция Терма, которые вместе со своими сторонниками прибыли для того, чтобы наложить вето на законопроект. Когда они с Минуцием поднялись на подиум, Катон занял место между Непотом и Цезарем и на мгновение привел их в замешательство своей отвагой. Многие в толпе приветствовали его, но другие поддерживали Непота, и атмосфера становилась все более напряженной. Оправившись от удивления, Непот приказал своему помощнику зачитать текст законопроекта. Катон воспользовался своим правом вето и запретил ему делать это, а когда сам Непот взял документ и начал читать, выхватил пергамент из его рук. Трибун, знавший текст наизусть, продолжал говорить до тех пор, пока Терм не зажал ему рот ладонью. Тогда Непот подал знак своим вооруженным сторонникам, и началась драка сначала камнями и палками, но потом дело дошло и до мечей. Терма и Катона изрядно потрепали, но последний находился под физической защитой Мурены — того самого консула, против которого он недавно выступал с обвинениями. В конце концов сторонники Непота были рассеяны. Тем же вечером сенат собрался на заседание и издал очередной чрезвычайный указ. Предложение о лишении Непота должности трибуна было отвергнуто по рекомендации самого Катона. Тем не менее Непот, снова собравший народ на форуме и обвинивший Катона и сенаторов в заговоре против Помпея, бежал из Рима со словами, что скоро они заплатят за это. Трибуну не полагалось покидать пределы города до истечения срока службы, но Непот пошел еще дальше и отплыл из Италии, чтобы присоединиться к Помпею на Родосе. Его противники, обрадованные бегством смутьяна, даже не поставили вопрос о законности его действий [26].
Цезарь явно совершил тактическую ошибку. Все наши источники рисуют Непота как главного инициатора насилия в этом эпизоде и как импульсивного и непредсказуемого человека. Но Цезарь — по крайней мере, сначала — с энтузиазмом поддерживал его. Непот был сторонником Помпея главным образом потому, что его сводная сестра Муция была замужем за полководцем и он надеялся получить политические и материальные дивиденды после его возвращения. Цезарь не имел родственных связей с Помпеем и до сих пор не вступал в непосредственные отношения с ним, хотя и спал с Муцией, пока ее муж воевал в дальних странах, но продолжал славить и поддерживать народного кумира с целью увеличения собственной популярности. Теперь это зашло слишком далеко, и сенат постановил лишить его должности претора, которую он занимал лишь несколько недель. Сначала Цезарь делал вид, будто ничего не произошло, и продолжал повсюду появляться, облаченный в официальные регалии, и выполнять свои обязанности. Прослышав о том, что некоторые сенаторы готовы насильно усмирить его, Цезарь отпустил шестерых ликторов, положенных ему по чину. Эти люди несли фасции — пучки прутьев с воткнутыми в них топориками, символизировавшие власть магистрата и его право назначать телесные наказания. Затем он снял свою парадную тогу (toga praetexta), надеваемую сенаторами в официальных случаях, и удалился в свой дом, давая понять, что он намерен отойти от общественных дел. На следующий день перед его домом на форуме собралась целая толпа; люди громогласно заявляли, что готовы помочь ему вернуть былое влияние. Цезарь вышел и обратился к ним, успокаивая разбушевавшиеся эмоции и убеждая их разойтись. Такое предумышленное или спонтанное (возможно, и то и другое) проявление ответственности и личного достоинства убедило сенат восстановить его в должности. Хотя политическое чутье Цезаря в этот период несколько раз подвело его, он продемонстрировал способность учиться на ошибках и с честью выходить из трудного положения [27].
Тем временем Катилина был разгромлен армией, формально находившейся под командованием Антония, бывшего коллеги Цицерона, но фактически возглавляемой одним из его подчиненных. Слова Катона о том, что решительные действия устрашат мятежников, оказались необоснованными, так как большинство из них сохранило преданность Катилине и погибло вместе с ним. Что бы о нем ни думали при жизни, римляне неохотно признавали, что Катилина умер с честью и высказал мужество, подобающее аристократу. Но, несмотря на его гибель и поражение мятежников, в Риме по-прежнему царила атмосфера мстительности и взаимных подозрений. Квинт Курий, чья любовница убедила его предать мятежников и который теперь был восстановлен в правах сенатора, называл имя Цезаря среди людей, участвовавших в заговоре. Другой осведомитель, Луций Веттий, повторил эти обвинения и заявил, что у него есть письмо, написанное Цезарем Катилине. Претор, восстановленный в должности, дал ответ Курию, обратившись к Цицерону, который засвидетельствовал, что Цезарь предоставил ему некоторые сведения и таким образом доказал свою лояльность. В результате Курий не получил награду, положенную осведомителю. Веттий, принадлежавший к всадническому сословию и не имевший политического влияния, не представлял значительной угрозы. Воспользовавшись своими преторскими полномочиями, Цезарь приказал ему предстать перед рострой, где его избили и бросили в темницу. Вероятно, вскоре он был отпущен, но никто больше не выдвигал публичных обвинений против Цезаря [28].
Больше нам почти ничего не известно о преторстве Цезаря, скорее всего он старался не привлекать к себе лишнего внимания и исполнял свои главные обязанности, выступая в роли судьи. Ближе к концу года он оказался причастным к скандалу, связанному с женщиной, хотя на этот раз — вероятно, единственный — выступал в роли пострадавшего. Каждый год в доме одного из старших магистратов проводилось празднество Bona Dea, или «Доброй Богини». В 62 г. до н. э. выбор пал на резиденцию Цезаря — вероятно, потому, что он был верховным понтификом, а не только претором. Хотя празднество происходило в доме магистрата, ни ему, ни любому другому мужчине не разрешалось присутствовать при этом, так как церемонии проводились исключительно женщинами — в основном аристократическими матронами и их служанками. После жертвоприношений и других ритуалов начинался праздник, продолжавшийся до конца ночи. Обрядами заведовали жрицы-весталки; согласно Плутарху, жена магистрата принимала деятельное участие в организации торжеств. В данном случае Аврелия, вероятно, сыграла более значительную роль, чем Помпея. Юлия, сестра Цезаря, тоже должна была присутствовать на празднике.
Помпея имела любовника, тридцатилетнего квестора Публия Клодия Пульхра. Они решили, что празднество будет хорошим предлогом для тайного свидания. Клодий переоделся девушкой-арфисткой, одной из множества профессиональных исполнительниц, в основном из числа рабынь, которые принимали участие в праздничных мероприятиях. Вечером он был впущен в дом Хаброй, одной из личных служанок Помпеи, знавшей о секрете своей госпожи. Затем она побежала за хозяйкой и оставила Клодия ждать в течение некоторого времени. Сгорая от нетерпения, он начал бродить по дому и столкнулся с одной из рабынь Аврелии, которая попыталась убедить молодую и застенчивую арфистку присоединиться к остальной компании. Не в состоянии отделаться от ее навязчивости, Клодий заявил, что не может пойти с ней, потому что ждет свою подругу Хабру, но мужской голос выдал его. Рабыня убежала с криком, что в доме находится мужчина, и начался переполох. Клодий скрылся в темноте. Аврелия начала действовать с хладнокровной методичностью, присущей ее характеру и унаследованной ее сыном. Она немедленно прервала церемонию и приказала закрыть священные принадлежности, используемые в ритуалах, чтобы они не подверглись осквернению от мужского взгляда. Рабов послали запереть все двери, чтобы нарушитель не смог ускользнуть наружу, потом мать Цезаря возглавила поиски с факелами и вскоре обнаружила Клодия, который прятался в комнате Хабры. Его внимательно рассмотрели, чтобы убедиться, кто он такой — мир римской аристократии был довольно тесен, и большинство ее членов знали друг друга в лицо, — а затем выдворили из дома. Аврелия отпустила собравшихся женщин по домам, чтобы они рассказали своим мужьям о святотатстве Клодия [29].
Цезарь сразу же приступил к разводу с Помпеей. В древнейшем римском законодательном кодексе Двенадцати Таблиц, который дети аристократов заучивали наизусть даже во времена Цезаря, не существовало такого понятия, как развод, но тем не менее эта процедура имела долгую традицию. Как и многие другие аспекты римской жизни, вопрос о разводе решался в индивидуальном порядке внутри каждой семьи. В эпоху поздней Республики каждый из супругов мог развестись с другим в одностороннем порядке. В простейшей форме муж говорил: «Забери свои вещи!» (tuas res tibi habeto). Цезарь мог воспользоваться этой традиционной фразой или послать письмо Помпее, но в любом случае их брак быстро прекратился. Причины развода не оглашались, но в этом не было ничего необычного, несмотря на предшествующие обстоятельства. Судя по всему, их союз никогда не был таким же прочным, как его брак с Корнелией, и, хотя супруги проводили вместе большую часть времени, Помпея так и не смогла родить ребенка. У нас нет сведений о том, заводили ли любовников другие жены Цезаря, но в данном случае личного обаяния Цезаря оказалось недостаточно, чтобы обеспечить верность Помпеи. Возможно, в эти годы он проводил слишком много времени в обществе Сервилии и других своих любовниц, или же его молодой жене опостылела жизнь в доме, где властвовала ее невестка. Не стоит недооценивать и привлекательность Клодия, который был умным, миловидным — его семья славилась своей красотой — и обаятельным, с репутацией молодого повесы, которая делала его еще более притягательным. Такое описание могло бы подойти и самому Цезарю, как и готовность совращать чужих жен. Независимо от причины неверности Помпеи, Цезарь не собирался прощать своей жене такие же вольности, какие он позволял самому себе. Такая позиция была распространенной среди римских аристократов [30].