И Цезарь и Красс в предыдущие годы пытались обеспечить римские интересы в Египте. Помпей, лично занимавшийся реорганизацией огромных территорий в Восточном Средиземноморье, тоже выказывал глубокий интерес к этому региону. В 59 г. до н. э. Римская республика официально признала власть Птолемея XII, незаконного сына Птолемея XI. Птолемей XII, прозванный Авлетом («Флейтистом»), пользовался дурной славой среди египтян, но выплатил Помпею и Крассу огромную взятку. По свидетельству Светония, размер этой суммы достигал 6000 талантов, или 36 000 000 денариев.
Некоторые из представленных законов носили собственное имя Цезаря и назывались «Юлианскими законами» (lex Julia), а другие предлагались его сторонниками из числа трибунов. Наиболее заметным из них был Публий Ватиний, которого наши источники рисуют как обаятельного мошенника. Однажды он привел толпу к дому Бибула и попытался заставить его выйти на улицу и публично объявить о неблагоприятных знамениях, о которых он постоянно твердил, чтобы сорвать мероприятия Цезаря. Ходили даже разговоры о его аресте. Ватиний поддерживал Цезаря, но было бы неправильно считать его орудием в руках консула; как и другие сенаторы, он имел собственные интересы и устремления. Он помогал Цезарю, так как это приносило ему личную выгоду, включая долю в компаниях по сбору налогов, о которых упоминалось выше. По словам Цицерона, спустя годы Цезарь иронично подметил, что во время своего трибуната Ватиний ничего не делал бесплатно [30].
Несмотря на бурную законодательную деятельность в 59 г. до н. э., Цезарь находил время и для других дел. Он по-прежнему страстно любил Сервилию и подарил ей жемчужину стоимостью 1 500 000 денариев, возможно, оплаченную из взятки, полученной от Птолемея. После развода с Помпеей в 62 г. до н. э. Цезарь оставался холостяком. Ни один из источников не сообщает нам, было ли у них с Сервилией желание пожениться. Поскольку развод с Силаном и союз с Цезарем требовали одобрения Катона, такой брак представлялся крайне маловероятным. Юлия, единственный ребенок Цезаря, уже достигла совершеннолетия, и в конце апреля или начале мая 59 г. до н. э. состоялись две свадьбы. Цезарь взял в жены Кальпурнию, дочь Луция Кальпурния Пизона, который считался фаворитом на консульских выборах следующего года и мог одержать легкую победу при поддержке триумвиров. Такой маневр обеспечивал Цезарю сочувственно настроенного преемника, который мог бы защищать его интересы. Брак был удачным в политическом отношении и, насколько мы можем судить, относительно счастливым, хотя большую часть времени супруги проводили порознь, так как Цезарь провел почти весь остаток своей жизни в военных кампаниях вдали от Рима. Второй брак был заключен между Юлией и Помпеем Великим, политическим союзником ее отца. Помпей был на шесть лет старше Цезаря, соответственно намного старше Юлии, следовательно, и разница в возрасте между мужем и женой считалась очень большой даже по римским меркам. Он тоже развелся со своей последней женой из-за ее неверности (помимо других любовников, она изменяла Помпею с его новым тестем). Этот брак имел явный политический оттенок, и о нем было объявлено внезапно. Юлия уже была обручена с Квинтом Сервилием Цепионом, и ее свадьба с ним должна была состояться всего лишь через несколько дней. Естественно, Цепион был недоволен этим разрывом и попытался женить Помпея на собственной дочери Помпее, что в свою очередь привело к разрыву ее помолвки с Фаустом Суллой, сыном диктатора. Создание такой тесной семейной связи между Цезарем и Помпеем обычно рассматривается как признак сомнения консула в преданности своего союзника. Дион Кассий и другие авторы определенно считали, что инициатива исходила от Цезаря. Он приложил много усилий для проведения законов, выгодных Помпею, и нуждался в могущественных друзьях, которые оставались бы в Риме, когда он сам уедет в провинцию. Цезарь также должен был заручиться поддержкой Помпея, чтобы обеспечить себе хорошую провинцию после окончания консульского срока. Вместе с тем брак может служить и указанием на успех триумвирата. Цезарь доказал свои способности, и теперь можно было установить более прочную связь с ним. Новая жена Помпея была юной, умной, привлекательной и во многом унаследовала отцовское обаяние. Судя по всему, сорокасемилетний муж воспылал страстной любовью к своей молодой супруге. Она ответила на его чувство, и их брак несомненно можно назвать счастливым. Помпей всегда любил обожание других людей и с готовностью отвечал преданностью на преданность [31].
С середины апреля почти до конца мая большинство сенаторов уезжали из Рима и посещали свои сельские поместья. В результате в это время года очень редко проводились заседания сената или народные собрания. Еще до начала этих неофициальных «каникул» Цезарь выдвинул на обсуждение другой аграрный закон, непосредственно касавшийся общественных земель в Кампании, исключенных из предыдущего законопроекта. Комитет, образованный на основе первого закона, уже был избран и приступил к работе. Возможно, члены комитета столкнулись с нехваткой других общественных земель, которые можно было бы приобрести в кратчайшие сроки. С другой стороны, Цезарь с самого начала мог понимать, что первый закон окажется недостаточно действенным и придется прибегнуть к более решительным мерам. Если он понимал это, мы можем получить более ясное представление о том, действительно ли он надеялся на поддержку сената или просто хотел выставить сенаторов в невыгодном свете перед избирателями. Теперь 20 000 граждан — или, вернее, 20 000 семей, поскольку право на землю предоставлялось лишь женатым мужчинам, имевшим трех или более детей, — были выбраны среди римской бедноты и переселены на фермы в Кампании. По всей видимости, этим процессом руководили члены того же комитета, который был ответственным за исполнение первого закона. Интересно обратить внимание на особое отношение к семейным мужчинам, имеющим детей. Именно они составляли основу колонизаторских проектов во времена Римской империи и считались самыми надежными и трудолюбивыми колонистами. Сенаторов снова заставили торжественно поклясться, что они будут исполнять этот закон и не стремиться к его отмене [32].
Примерно в то же время трибун Ватиний выступил с предложением наделить Цезаря особыми полномочиями на пять лет, объединив для этой цели две провинции: Иллирию и Цизальпийскую Галлию. В этих провинциях, расположенных в удобной близости от Италии, размещались три легиона. Помимо этого, Цезарь получил право набирать собственных легатов, один из которых должен был иметь ранг претора. Оба закона были приняты, вероятно, в конце мая. По результатам сенатского голосования провинция Цезаря была расширена, и в ее состав вошла Трансальпийская Галлия, ставшая вакантной после смерти ее губернатора Метелла Целера, который заболел и умер, даже не успев достигнуть места своего назначения. Пятилетний командный пост с мощной армией (в Трансальпийской Галлии стоял еще один легион) и возможностями ведения военных действий на Балканах или в самой Галлии, где уже несколько лет назревали беспорядки, — именно этого и добивался Цезарь.
Но, хотя каждый из триумвиров достиг своей цели, их успех еще не был надежно закреплен, и сохранялась опасность того, что враждебные отношения между ними могут привести к противостоянию в будущем. По наихудшему из возможных сценариев один или оба консула, которые будут избраны в ближайшие годы, могли объявить недействительными все законы, принятые во время консульства Цезаря. Триумвиры все еще нервничали и болезненно реагировали на любую открытую критику в свой адрес.
В начале апреля Гай Антоний, бывший консул и коллега Цицерона, был обвинен в вымогательстве во время своего пребывания в Македонии на посту губернатора этой богатой провинции. На самом деле именно Цицерон в 63 г. до н. э. получил в управление Македонию, но добровольно передал ее Антонию, чтобы заручиться его поддержкой в подавлении заговора Катилины. Хотя оратор придерживался невысокого мнения об Антонии и, вероятно, догадывался о его вине, он решил защищать его. При поддержке Цезаря и Красса сторона обвинения одержала победу, и Антоний отправился в добровольную ссылку. Выступая в его защиту, Цицерон совершил ошибку, открыто критикуя триумвиров и жалуясь на бедственное состояние Римской республики. Это произошло утром, а во второй половине дня его личный враг Клодий (тот самый человек, который тайком проник на праздник Bona Dea, чтобы совратить Помпею, жену Цезаря) был переведен из патрициев в плебеи. Цезарь, как верховный понтифик, руководил церемонией по изменению статуса, на которой присутствовал и Помпей как член коллегии авгуров. Клодий безуспешно стремился стать плебеем в течение нескольких лет, так как хотел выставить свою кандидатуру на должность трибуна, запретную для патрициев. Он уже привык произносить свое имя на простонародный манер, т. е. называл себя Клодием вместо Клавдия. Словно для того чтобы подчеркнуть фарсовый характер этой церемонии, плебей, усыновивший Клодия, оказался младше, чем он сам [33].
Цицерон провел остаток года в метаниях между крайней нервозностью и оптимизмом. До конца апреля он «затаился» (по его собственному выражению) на своей вилле в Антии. Он был не одинок в своем поведении, так как многие сенаторы попросту покинули Рим, и количество голосующих на заседаниях сената заметно уменьшилось. Говорят, однажды Цезарь спросил пожилого сенатора, почему в зале так мало людей. Старик, некий Кансидий, ответил, что они боятся вооруженных сторонников Цезаря. Когда консул спросил, почему сам Кансидий продолжает ходить на заседания, тот ответил, что ему уже нечего бояться, так как жить осталось недолго. Цицерон приветствовал принятие второго закона о земле, названного Кампанским законом, поскольку считал, что это событие приведет к отчуждению многих сенаторов от триумвирата. Перед отъездом в Галлию Цезарь предложил ему пост легата, но ни это, ни другие соблазнительные предложения не поколебали его уверенности в том, что триумвиры действуют неправильно. Цицерон также испытывал некоторую неприязнь по отношению к Катону, лишь ухудшившему положение своими поступками в начале года, и к видным аристократам, на чью поддержку он больше не мог рассчитывать в случае открытого противостояния с Цезарем и Помпеем. В конце апреля у него появилась надежда на изменение политической ситуации, и в своем письме к Аттику он написал, что «если власть сената была ненавистной, можно догадаться, что произойдет теперь, когда она перешла не к народу, а к троим честолюбцам. Вскоре ты увидишь, как вознесут хвалу не только тем, кто вел себя безупречно, но даже Катону со всеми его ошибками» [34|.