Перед лицом наступающей катастрофы Цезарь собрал старейшин эдуев во главе с друидом Дивитиаком и неким Диском, недавно занявшим пост вергобрета — ежегодно избираемого верховного «магистрата» племени. Обвиненный Цезарем в нарушении своих обязательств перед армией, которая сражалась ради их защиты, Диск в свою очередь обвинил «авторитетных людей» в племени, которые намеренно задерживали сбор и перевозку зерна. «Раз уж эдуи, — говорят они, — не могут стать во главе Галлии, то все же лучше покориться галлам, чем римлянам: ведь если римляне победят гельветов, то они несомненно поработят эдуев так же, как и остальных галлов». По его словам, эти вожди передавали сведения противнику и угрожали всем, кто осмеливался противостоять им. Диск не называл конкретных имен, но Цезарь уже подозревал, что за мятежными настроениями стоит Думнориг. Он отпустил остальных вождей и провел личную беседу с вергобретом, который проявил большую откровенность и с готовностью подтвердил подозрения проконсула. Думнориг стремился к верховной власти (для него уже были отчеканены монеты с выбитым именем DUBNOREIX, датируемые этим периодом), подкрепленный большим войском, которое он содержал на доходы с налогов на торговлю вдоль Сены. Теперь его сговор с гельветами оказался полностью раскрытым, и Цезарь считал, что у него достаточно доказательств для строгого наказания, но медлил с решением, так как ценил преданность Дивитиака. Поэтому он пригласил друида на еще более откровенный разговор в свою штабную палатку. Он отпустил переводчиков, к чьим услугам обычно прибегал, и положился на Гая Валерия Процилла, аристократа из Трансальпийской Галлии, чей отец добился для своей семьи права на римское гражданство. Цезарь, обладавший значительным опытом выступлений в римском суде, представил факты и обвинения против Думнорига и предложил, чтобы его брат или все племя эдуев призвало его к ответу. Дивитиак рассказал, что его младший брат возвысился только благодаря ему, но теперь смотрит на своего благодетеля как на соперника и желает его гибели. Частично позиция Думнорига вполне объяснима, так как его брат-друид недавно получил пост вергобрета, а закон гласил, что никто из членов его семьи не может претендовать на этот пост до конца его жизни. Тем не менее Дивитиак попросил Цезаря не наказывать его честолюбивого родственника, отчасти из братских чувств, но главным образом потому, что его личная репутация оказалась бы подорванной, если бы он выступил на стороне римлян против собственного брата. Его мольбы были очень настойчивыми и сопровождались слезами. Тогда Думнорига вызвали в штабную палатку и предъявили ему обвинение в присутствии брата. Проконсул сообщил, что собирается дать ему еще один шанс ради старшего брата, но в будущем он должен избегать даже намека на какие-либо подозрения в свой адрес. Такая откровенная дипломатия была довольно обычным явлением в Галлии во времена Цезаря. Как и в римской общественной жизни, многое из того, что предпринимал губернатор, делалось наличном уровне. Цезарь славился в Риме своей способностью прощать былые прегрешения и оказывать услуги. В Галлии он иногда следовал тем же принципам, но не позволял себе наивной доверчивости. После встречи он отдал приказ держать Думнорига под постоянным наблюдением и сообщать о всех его действиях [18].
Хотя препятствие на линии снабжения было устранено, это не послужило мгновенным решением проблемы, так как эдуям понадобилось время, чтобы наладить поставки зерна в армию. Обстоятельства вынуждали Цезаря к быстрому завершению кампании, и в тот же день на совещании с командирами он решил, что такая возможность существует. Его разведчики вернулись с сообщением, что гельветы встали лагерем на расстоянии примерно восьми римских миль, рядом с возвышенностью. Цезарь выслал другой патруль для проведения подробной рекогносцировки с указанием оценить возможность подъема на холм с разных сторон, особенно с дальней стороны от противника. Вернувшись, эти разведчики доложили, что подъем будет легким. Цезарь решил атаковать вражеский лагерь со всеми силами в надежде достигнуть такого же эффекта внезапности, как при нападении на тигуринов. Лабиэн, назначенный командующим двумя легионами (вероятно, наиболее опытными), должен был выступить на рассвете и занять вершину холма. Через два часа Цезарь с остальной армией собирался пройти форсированным маршем восемь миль до вражеского лагеря.
Когда Лабиэн увидит начало наступления, он должен пойти в атаку со своими легионами с вершины холма. Обоим войскам большую часть пути предстояло двигаться по одному маршруту вслед за теми, кто принимал участие во вчерашней разведке и видел местность при дневном свете.
Это был смелый план, но вполне осуществимый с учетом подготовки, которая по своей сути сходна с тактикой современной армии. Цезарь обладал большим опытом налетов и внезапных атак, а не генеральных сражений, так как боевые действия на Испанском полуострове обычно имели ограниченный характер. Марию удалось сходным образом скрыть в засаде сильный вспомогательный отряд в тылу у тевтонов перед битвой при Аквах Секстиевых в 102 г. до н. э. Ночные операции всегда бывают рискованными из-за неразберихи и отставания отдельных частей. В данном случае все началось очень слаженно. Лабиэн со своими легионами исчез во тьме; по истечении назначенного срока Цезарь выступил вперед с главными силами. Конница, возглавлявшая колонну, разослала патрули для прикрытия наступления. Эти разведчики были помещены под командование Публия Консидия, опытного офицера с прекрасной военной репутацией. Он служил при Сулле и Крассе, и ему, по всей видимости, было не менее сорока лет. Цезарь не называет его должности, но возможно, он был трибуном или префектом, хотя иногда встречаются намеки на должность центуриона. Вероятно, он был родственником сенатора Консидия, который в прошлом году объявил, что в отличие от многих других он слишком стар, чтобы беспокоиться о собственной безопасности [19].
На рассвете главная армия находилась лишь в полутора милях от лагеря противника. Лабиэн ждал на занятой позиции, но не имел контакта с Цезарем. Гельветы, как и многие другие племена, относились к разведке местности с некоторым пренебрежением и поэтому пребывали в абсолютном неведении о близком присутствии обеих римских армий. В этот момент Консидий прискакал с сообщением, что холм на самом деле занят не римлянами, а галлами. Он был абсолютно уверен в этом и утверждал, что ясно видел их оружие и знаки. Эта весть означала, что Лабиэн либо заблудился и не смог достичь своей цели, либо попал в засаду и был разгромлен. Так или иначе, гельветы, судя по всему, хорошо подготовились к бою и ждали римлян. Цезарь немедленно остановил продвижение колонны. Он располагал четырьмя легионами, в том числе наименее обученными Одиннадцатым и Двенадцатым. Его солдаты устали после ночного перехода и хотя несомненно были достаточно свежими для атаки на неподготовленного и рассеянного противника, отягощенного пожитками, женщинами и детьми, но едва ли готовыми к генеральному сражению. Атака при таких обстоятельствах подразумевала бои с численно превосходящим противником. Цезарь приказал колонне отступить к ближайшей гряде холмов и выстроил войско в боевой порядок, готовый для отражения любой атаки. Шло время. Проснувшись, гельветы продолжили свой путь, по-прежнему не подозревая о близком соседстве римской армии, разделенной на две части. Лабиэн точно выполнил приказ не атаковать до тех пор, пока он не увидит атаку Цезаря. В любом случае он мало что мог сделать с двумя легионами. Лишь в конце дня разведчики от главной армии связались с Лабиэном и подтвердили, что господствующие позиции занимали римляне, а не гельветы. Цезарю оставалось лишь повести свою армию вслед за гельветами и разбить лагерь в трех милях от них [20].
Это была досадная ошибка, которая могла бы оказаться катастрофической, если бы гельветы смогли оценить ситуацию и атаковали ту или иную часть римской армии порознь. Солдаты Лабиэна занимали особенно уязвимое положение на холме. Цезарь понял, что может доверять здравомыслию и преданности своего старшего легата, но не других офицеров, невзирая на их репутацию. Это был важный урок о риске сложных операций и о роли случайности в военном деле. Цезарь не упоминает о последующем наказании Консидия за опрометчивость, но публикация «Записок» гарантировала, что его позор стал широко известен. В своем повествовании Цезарь возлагает вину на своего подчиненного, что вполне понятно, но тогда его солдаты могли по-иному смотреть на ситуацию. Цезарь отдал приказ, и он же остановил главную армию по ложному донесению, на проверку которого ушло много времени, а два легиона Лабиэна подвергались большой опасности. Преследование гельветов продолжилось, но положение изменилось в худшую сторону. Поступление зерна ожидалось через два дня, но текущие запасы подошли к концу. Обдумав ситуацию, Цезарь решил временно отказаться от осторожного преследования гельветов и отдал приказ отступить к Бирбакту в 18 милях от лагеря. Там он собирался пополнить запасы провианта и снова двинуться на гельветов. Принимая во внимание медленное продвижение противника, было нетрудно снова догнать его [21].
Теперь нам известно, что это стало поворотным моментом кампании. Некоторые воины из числа галльских союзников Цезаря поспешно дезертировали и переметнулись к противнику с известием об отступлении римлян. Гельветы решили отправиться в погоню, истолковав римский маневр как признак слабости. Цезарь также предполагал, что они надеялись отсечь его от Бирбакта и линий снабжения. Вскоре римский арьергард подвергся нападению. Цезарь укрепил его всеми силами конницы и использовал для прикрытия, пока занимался развертыванием боевых порядков своей армии. Заняв соседний холм, он расположил опытные Седьмой, Восьмой, Девятый и Десятый легионы в первой линии. Если он следовал своей позднейшей практике, то Десятый легион занимал почетное место на правом фланге. Каждый легион был развернут в обычном тройном строю